Красная надпись на белой стене - Дан Берг

был поклонником Валтасара. Хотелось бы услыхать подробности.

— Я прежде полагал, что эти вещи выходят за пределы твоего расследования. Но я переменил мнение.

— Вот и отлично. Всё, что касается смерти Валтасара — важно для меня.

— Брось хитрить, Даниэль. Ты подбираешься к причине гибели царя. А, точнее, тебе надо знать, кто убил его! Сегодня — твой день. Все узнаешь!

— Я весь внимание, Шадрах.

— Начну издалека. Я обожал Навуходоносора, благоговел перед ним. О, как он был велик, как возвышен! Царь Востока! Завоевывал страну за страной, покорял народ за народом, разрушал город за городом, тысячами приводил рабов, взыскивал дань, обогащал военною добычей наш славный Вавилон!

— У тебя государственный ум. Но ведь не безразличен же ты был и к личной пользе, и частные горизонты волновали тебя, не так ли?

— Личная польза — да, а горизонты… Какие у евнуха горизонты?

— Тебе видней…

— Навуходоносор ценил мои таланты и продвигал меня по служебной лестнице. Точнее, по парадной дворцовой лестнице.

— Как понимать сие?

— Встречая иноземных послов, мы, вельможи, располагались на ступенях парадной дворцовой лестницы. С каждым новым продвижением по службе я вставал на ступеньку выше, и так добрался до самого верха.

— А, может, все-таки поговорим о горизонтах? Что виделось тебе за ними, или перед ними. Если желаешь, разумеется! Прости мою настырность.

— Давай, поговорим. Таился у меня в душе росток зависти к Навуходоносору. Много, очень много жен его наслаждались гаремной жизнью! Он их любил, а я лишь охранял, исполняя мне доступный долг.

— Капля дегтя?

— Может быть. К счастью, Навуходоносор не часто пребывал во дворце — все больше в военных походах. Я страдал немного. Однако — сильно.

— Что скажешь о Валтасаре?

— Сын ни в чем не был сходен с отцом.

— Не продвигал тебя?

— Меня некуда продвигать — пиететом Навуходоносора я вознесен на вершину лестницы — говорил уж тебе!

— Валтасар мало воевал — это верно.

— Если б только это! Пьяница и гуляка, срамник и плотолюбец. Только бабы на уме. Последние свои годы ухлестывал за малолеткой.

— Чувственность сердца — разве велик грех, да и грех ли вообще?

— Великий грех это, иудей! Зависть моя умножилась. Росток укрепился, разросся необъятным лесом. Я возненавидел Валтасара и жен его.

— А жен-то за что?

— Жен за что? Как видно, тебе не понять меня, старик благоуспешный. Они пили из чаши наслажденья, другим наполняемой. Сытые телом и нищие духом, жалкие эти особы манкировали и пренебрегали мною, насмешничали и скалили зубы. Переступили через предел великотерпения моего.

— Ты знаешь средство, как унять ненависть?

— Знаю, и ты тоже знаешь, пророк! Месть — вот древнее и вечное средство, что исцеляет ненависть!

— Одно дело — знать, а другое — применять!

— Одно, другое, третье — увертки слабины. Я не имел в виду тебя. Я — личность сильная, действую единожды и наверняка.

— Поясни!

— Я убил Валтасара!

— Что??

— Я убил Валтасара!

— Как??

— В пиршественную ночь, пока ты, иудей, мудрил над буквами на стене, а Валтасар вышел на двор освежиться, я подкрался сзади и ударил мечом. Обезглавленное тело я оставил у ворот Вавилона.

— А что сделал с головою?

— Отеревши с шеи кровь, я сунул голову Валтасара в мешок, сел в колесницу и помчался в лагерь персов, благо, они расположились близко. Я вошел в шатер к Киру и показал ему мой трофей!

— Зачем?

— Я надеялся, что смерть Валтасара удержит Кира от захвата Вавилона. Теперь не знаю, что нас ждет. Царь персидский не принял головы врага. Гордец, небось, сам хотел обезглавить Валтасара, а чужой подвиг присваивать не желал. Я вернулся к городским воротам, приставил голову к телу и ушел к себе.

— Шадрах, ты не боишься признаваться в цареубийстве?

— Ничуть. Я человек необыкновенный. Я не тварь дрожащая, а право имею. Мне позволено любое деяние ради великой цели!

— Вот, ты говоришь сии страшные слова, а через дверь тебя слышит стража. Злые языки не преминут довести до Дария…

— Я открыл тебе государственную тайну, а ты талдычишь мне о пустяках! Радуйся, Даниэль! Покрасуешься перед Дарием — мол, нашел убийцу. Я устал. Подай мне кошку, и отправляйся восвояси, благоразумный иудей!

* * *

Даниэль спешно покинул Шадраха и вернулся домой. Возбужденный удачей, он похвалил жену за безукоризненно сервированный глиняной чашкой и деревянной ложкой стол. Отведал для возбуждения аппетита несколько соленых маслин. Макая свежеиспеченную лепешку в парное молоко, он, не превышая скромной меры, насытил утробу и отправился к себе размышлять о ходе расследования. Авишаг испытывала удовлетворение супруги, наконец-то угодившей желудку мужа.

“Какой счастливый день! — размышлял Даниэль, — ведь я узнал причину смерти Валтасара! Как умно я построил беседу с Шадрахом, как ловко я подвел его к признанию!”

“Я заметил яркий блеск в глазах евнуха. Кажется, так легко, без лишней внутренний борьбы дались ему слова покаяния! Хотя нет, разве это покаяние? Он гордится своим поступком, хочет гласности!”

“Признаваясь в убийстве, евнух доказал свое бесстрашие. Он не боится ни законов, ни Дария, ни гнева народного. Даже мстительность гаремного товарищества ему не страшна! Воистину, он не тварь дрожащая!”

“Шадрах ничего не страшится. А в чем кроется причина бесстрашия? Я не настолько наивен, чтобы думать, будто вавилонский вельможа желал помочь иудейскому пророку. Выходит, что-другое замешено. Неужели… Да не может быть такого! Он в своем уме! А, впрочем, дни покажут!”

“Теперь — самое время встретиться с Акивой. О своем успехе расскажу помощнику скромно, как бы невзначай. Непритязательность ошеломляет вернее хвастовства. Любопытно, чего он успел добиться? Кажется, Акива рассчитывал выудить полезные сведения у Асафа и его девчонок. Удалось ли ему это? Не исключено, что его тропинка встретится с моею широкою дорогой. Тогда, подтвержденная независимыми источниками версия, обретет несомненность факта. Явимся к Дарию победителями!”

Утомленный удачей и сморенный насыщающим обедом, Даниэль задремал. Сквозь легкий туман полусна грезилось ему, что столь успешный день весьма годится для разговора с небесами. “Одна удача идет, другую ведет! — бормотал, засыпая, Даниэль, — призову-ка я ангела, пусть подтвердит, что это он сделал надпись на стене!”

Явился к пророку ангел небесный, и состоялся меж двумя примечательный разговор.

— Ты хотел говорить со мною, Даниэль? — спросил ангел.

— Да, есть у меня к тебе дело, белокрылый! — ответил Даниэль.

— Пророку Господа я всегда рад помочь!

— Известно ли у вас на небесах о смерти Валтасара?

— Разумеется, Даниэль, известно. Мы знаем не только то, что было, но и то, что будет на вашей земле!

— Значит, тебе не внове слышать, о надписи красными буквами на белой стене в пиршественном зале