Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина

Глава 7,

в которой приводятся весьма любопытные соображения насчет истинного и ложного богатства

Дорога становилась все шире и шире, другие дороги вливались в нее, и Мадленка, убежденная в правильности избранного ею направления, шла прямо, никуда не сворачивая. Мало-помалу стали попадаться люди; двое стариков-нищих, к которым она обратилась, подтвердили, что этот путь точно приведет ее в замок князя Доминика Диковского. Нищие, видимо принявшие шустрого рыжего мальчишку за своего, посоветовали ему изобразить увечье или измазаться грязью, если он и впрямь желает поживиться в замке, ибо князь, хоть и богат несметно, денег за так не подает. Мадленка учтиво поблагодарила за ценные сведения и отправилась дальше.

Отнюдь не все, кто ей встречался, были так просты в обращении, как те убеленные сединами, все потерявшие в набег татар кроткие старики. Однажды Мадленку едва не прибили пьяные крестьяне, а в другой раз какие-то бродяги попытались отнять у нее сумку с едой. Но Мадленка выхватила из рукава мизерикордию и рукоятью ударила обидчика – маленького кривоногого человечка – в глаз. Бродяга взвыл, а Мадленка пустилась бежать со всех ног, и с той поры на всех, кто приближался к ней, глядела исподлобья – дескать, не тронь, а то зарежу. Когда к ней обращались с расспросами, она коротко отвечала, что ее имя Михал и она бежала из монастыря от жестокого обращения, что почему-то никого не удивляло.

Словом, Мадленка не сомневалась, что ей удастся без особых приключений добраться до князя и поведать ему всю правду без утайки, если бы не ноги, которые невыносимо ныли. Не раз и не два она последними словами честила крестоносца и проклинала свое легкомыслие за то, что поддалась порыву жалости и отдала раненому лошадь, которая могла бы ей самой пригодиться, а рыцарю теперь все равно без надобности, ибо он наверняка уже преставился от ран и лежит где-то на дороге, став добычей для воронья. Что такое, в сущности, человек без лошади? Да ничто. Пешими разгуливали только нищие да убогие; у любого крестьянина, даже самого захудалого, была своя кляча, а она, Магдалена Соболевская, единственно по неразумию осталась на своих двоих. А ведь как помогла бы ей та серая в яблоках лошадь!

«Ну да ладно, – сурово обратилась к самой себе Мадленка, – плачь не плачь, сказал палач, теперь все едино. Да и нечего жалеть о добром деле – так всегда дедушка говорил, а дедушка всегда был прав».

Пурпурное солнце половиной своего диска завалилось за окоем, окрасив облака багрянцем. Мадленка, сидя на обочине (ну просто уже никакой не было возможности двигаться дальше!), допила вино и решила, что умрет здесь, но не сойдет с места. В полной безысходности она помолилась Всевышнему, чтобы он дал ей мужества ради Михала, убиенного безвинно, и ради престарелых родителей, пребывающих в Каменках. Солнце зашло, и почти сразу же стало совсем темно. Мадленка вздохнула, сунула пустую сумку под голову, проверила мизерикордию (с нею было куда легче управляться, чем с громоздким мечом), свернулась калачиком и заснула.

А проснулась оттого, что, во-первых, было уже совсем светло и, во-вторых, что-то неприятно щекотало в носу. Мадленка чихнула, перевернулась на бок и смутно услышала чей-то громкий хохот.

Первым побуждением Мадленки было немедленно подняться и навесить шутникам затрещин, но по ряду причин она остереглась это сделать. Муж благоразумный, вычитала Мадленка в какой-то старинной затрепанной книжке, действует по велению рассудка, а чувства оставляет на потом. Судя по хохоту, ее обступило никак не меньше пяти-шести человек, а Мадленка вовсе не считала себя Голиафом. Чуть приоткрыв один глаз, она увидела щегольские сапоги и, чуть выше, польские мечи в ножнах, что ее насторожило и успокоило одновременно. Однако то, что над ней смеялись, пришлось ей так не по душе, что она решила отбить у шутников охоту скалить зубы над собою. Поэтому Мадленка притворилась, будто еще спит, но когда рука с травинкой, давеча щекотавшей ее, приблизилась снова, резво вскочила на ноги, крепко вцепилась в своего оскорбителя и замахнулась на него кинжалом.

– Кровь Христова! – взвыл оскорбитель, пытаясь вырваться.

Это был светловолосый, совсем молодой парень довольно приятной наружности, с вздернутым носом, усыпанным веснушками, широко расставленными светлыми глазами и щеками, покрытыми пушком. Его спутники отпрянули, кое-кто даже схватился за оружие, но Мадленка, довольная произведенным эффектом, уже опустила кинжал и разжала руку, державшую недоросля.

– Кто таков? – сурово спросила она.

– А ты кто? – рассердился тот. – Какое ты имеешь право…

Мадленка не успела ответить, потому что двое или трое человек ринулись на нее со всех сторон, норовя отобрать кинжал. Выходило как-то совсем нечестно, поэтому Мадленка решила дать себе волю – одного полоснула по уху, другого боднула головой в лицо, а третьему, оказавшемуся сильнее и упорнее прочих – он перехватил ее запястье с мизерикордией и стал выворачивать его, – от души вцепилась зубами в руку.

– Полно, Каролек, оставь его! – велел веснушчатый, надрываясь от смеха. – Оставь, говорю тебе!

Каролек отцепился от Мадленки и, невнятно бурча нечто оскорбительное для слуха, отошел зализывать раны. Мадленка сплюнула – во рту стоял противный солоноватый привкус, но она была горда, что сумела постоять за себя.

– Ты с ума сошел! – обратился веснушчатый недоросль к Мадленке. – Зачем ты укусил моего слугу?

– А зачем он на меня полез? – возмутилась Мадленка. – Я, между прочим, польский шляхтич, а не какой-нибудь там оборванец.

– Оно и видно, – проворчал тот, у кого из уха хлестала кровь.

– Видно, что тебя произвели в кардиналы, то-то ты весь в красном, – хихикнула Мадленка. – Не суди по одежде, и не судим будешь!

Недоросль рассмеялся.

– Так как тебя зовут, отважный отрок? – спросил он важно, хотя вряд ли был много старше Мадленки.

– Михал, – отозвалась Мадленка не моргнув глазом, – Михал мое прозвание.

– А дальше как?

– Краковский, – мгновенно сориентировалась Мадленка. Как наверняка помнит благосклонный читатель, Краковом звался любимый город Мадленки.

– И что же ты делаешь на землях благородного князя Доминика? – пытливо продолжал недоросль.

– Дело у меня до него, – без малейших обиняков заявила Мадленка. – Очень важное, о котором князю знать потребно, а кроме меня, сообщить ему некому.

– Де-ело? – недоверчиво протянул тот, кого Мадленка цапнула за руку, как собачонка. – Да ты совсем наглец, юноша, как я погляжу. Неужели ты думаешь, у князя найдется время для того, чтобы принимать всех голодранцев, которые являются к нему со своими жалобами?