Магадан — с купюрами и без - Владимир Данилушкин

Где он теперь, милый человек? Тут в прессе мелькал Непейпы-во. Возможно, поменял прозвище, жизнь заново начал. У японцев, кстати сказать, принято — фамилию менять, с нуля создавая что-то значимое, например, новую книгу. Чтобы не довлел прежний авторитет.

Конечно, будь Сережа рядом, оно бы веселей пошло. Но сипокку — это одиночный забег. Покруче русской рулетки. Присосался я, пью брагу крупными глотками, закусываю копченым кижучем, весело мне, о печальном еще успеется. Изрядно, надо заметить, выпил. На песни потянуло, а их-то и нет у меня. Только одна прорывается сквозь смущение и косноязычие:

Наверх вы, товарищи, все по местам.Последний парад наступает!

Так это же о героическом крейсере «Варяг», сто с лишним лет назад было дело. Вроде как немец слова написал, а наша поэтесса перевод сделала: в начале прошлого века мадамки для самоотверждения и заработка переводами пробавлялись.

Не думали, братцы, мы даже вчера,Что нынче умрем под волнами.

Прадед мой за Цусиму медаль получил!.. Эх, икебана-мать, японоотец! Командование Страны восходящего солнца, лица, приближенные к императору, естественно, японскому, были поражены поведением солдат и командиров противника, полным презрением к смерти, на которое способны одни лишь самураи.

Слышал я, как современный японский вокалист «На сопках Маньчжурии» по-русски навзрыд исполняет. Я так не сумею!

Вот еще полведра саке выпил, вот на донышке осталось. Последний, самый сладостный глоточек. Кому посвятить? В горле мигом пересохло: все мое внимание переключилось на небольшой меч самурайского вида. Этим клинком сето делают взрезание живота крест накрест. И в этот момент совершающему сипокку специальный человек отрубает голову. Сто тонн баксов, думается, ему предназначались. Это же сколько «Нисанов» можно купить?

Ну, присел я, как положено, на колени, набрался решимости и с криком «Вонзай!» нацелил холодную сталь в самый пупок. Вот, ведь, думаю, какие слова похожие «пупок» и «сипокку». Наверняка наша была идея, но кто теперь Россию не пнет, не унизит! Книгу, подаренную внуку родителями, недавно читал, так там утверждается, что радио изобрел не Попов, а Маркони, в космос первыми полетели американцы и они же победили в 45-м. Тогда, может, и водку изобрел не Менделеев, а какой-нибудь Смит, а ненормативную лексику, самую крепкую в мире — Конфуций?

А, была не была! Дурдом на дурдоме сидит и дурдомом погоняет. Прощайте, друзья-поэты, прозаики, эссеисты, прощайте редакторы, корректоры и любезные читатели!

Набрал воздуху побольше, вонзил клинок, а оттуда как — сипокк! покк! — брызнет! Когда свежий пивной бочонок открывают, видели? Может на пять метров фугануть. Струя в глаз, струя в рот, а пивной дух, сусляной, соответственно в нос! Слезу вышибает. Льет и льет саке, хлещет, будто трубу прорвало. На всю эту праздничную толпу, на икебану, сони, кавасаки, судзуки, санье, гейшу, инфанту.

С ног до головы. И с головы до ног. Все собравшиеся до нитки в саке. Весь белый свет в браге. Небо цвета исетского пива с кровью. Более того, поднимается, откуда ни возьмись, хмельное цунами и смывает собравшихся, я так думаю, конкретно в япономоре.

И последнее, что слышу перед концом света: крупный деятель криминального мира Иваньков, по прозвищу Япончик, погиб и похоронили его на Ваганьковском, рядом с погребенной мамой. Он был третейский судья в своем мире. Интересно, бывают ли там адвокаты? Не слыхал о таком.

Проснулся, как ошпаренный. С режущей болью в животе и тянущей в шее. Повернулся на другой бок и ознакомился с альтернативной версией сна: будто покончил с собой при помощи взрывного устройства — чтобы внутренние органы никому не пересадили. В том числе тем, кто служит в органах. Однако это сон, надо перейти к яви.

Потрогал живот, потер шею. Все на месте, ни царапины. Сухим из воды вышел. В смысле мокрый от горячего пота. Потрясение сильнейшее пережил, видимо, это воспоминания о ломке, острая никотиновая недостаточность сказалась.

Сколько раз мне после отказа от табака снились сигаретные кошмары и то, как меня, годовалого младенца, отнимали от мамкиной груди.

Но вот газетная кампания поутихла, табачники цветут и богатеют. Все никотинопроизводящие производства России перешли иностранцам. Что и требовалось доказать. А нет, чтобы всем жителям моей страны — молодым и старым, мужчинам и женщинам разом бросить курить! Пусть тогда сами глотают эту гадость — фимиам саганы! А на сбереженные средства построили бы систему санаториев «Серебряный воздух».

В состоянии легкого кислородного опьянения отключил электроды, промыл и спрятал до поры до времени на полку, куда обычно на ночь кладу съемные челюсти. Жизнь потянулась однообразная, не требующая подноготного подхода.

Но скоро ситуация созрела вновь, понадобилась весомо налитая аналитика, взвешивание на тонких весах. Прошло сообщение, что на Диком Западе люди работают на дому и получают за это доплату. Время, которое не тратится на дорогу, прибавляется к жизни. Я вполне мог бы не ходить в контору, специфика труда позволяет. Из оборудования нужна только моя голова и ноутбук. Но будет ли доплата? Наученный предыдущим опытом, почти уверен: не будет. Другие страны, в том числе Штаты, нам не указ. Будто фиктивная теща зудит, как настоящая: «Я понижу вас в должности, в росте и весе!»

Работать надомником — что об этом-то особо распространяться? Много времени сберегаешь, не расходуешь на нежелательное общение, выслушивание анекдотов с бородой и усами, политических сплетен, на комплименты красавицам, которых в городе немало.

С юности знаю, каково работать очень далеко от дома. Было так, что в первую свою редакцию ежедневно ездил из города в райцентр на электричке, до которой надо было еще полчаса троллейбусом. Полшестого утра — уже на ногах и почти до полуночи толчешься.

Знаю я и каково ехать с двумя пересадками в большом городе и тридцатиградусный мороз, три с лишним часа пути в день — до заводской редакции и обратно. В первое время даже нравилось проводить время в городском транспорте. Я как раз переехал из деревни и наслаждался стуком трамвайных колес, шелестом автобусных шин. Мне даже нравился запах бензиновой гари. Пока едешь, многое видишь познавательного, в том числе и юных кокеток. Особенно когда опаздываешь на работу. С несколькими зайками я познакомился и даже взял номер телефона. Под стук колес с одной из них тысячами километров тянулся наш роман.

Потом переехали жить в Магадан, и с год моя редакция и моя комната в центре смотрели окнами друг на друга через площадь. Хорошо ли это? Не совсем. Я стал опаздывать на работу. Был день, когда удостоился нескольких замечаний руководства. Отлучался с рабочего места в квартиру несколько раз на дню, я ею надышаться не мог. Дверь откроешь, переступишь порог, и словно стакан вина примешь. Любимая женщина, ясноглазая задумчиво смотрит по приколу мимо тебя. И зовет!

Правда, в прихожей жил в клеточке соседский хомячок, но даже пронзительная вонь грызуна не в силах была отвратить от наслаждения небольшой, но своей комнатой и обществом юной женщины с нежным ароматом ландыша за ушами.

Там было просто, но уютно: стояла ватная тишина, какая бывает при первом снегопаде: мысли кружат, словно снежинки, налипают друг на друга. Я падаю в сон, на зеленую тахту, недавно купленную в комиссионке, как на траву, раскидываю руки. Пружины у нее с диагнозом «усталость металла». Их бы на курорт. В стальном скрипе чудится мне небольшая радиопьеса. Привожу ее дословно:

— Если у вас 6-зарядный револьвер, то вы играете на 6-струнной гитаре. А если калаш, на арфе.

— Нет, у меня гранатомет, я играю на барабане.

— Тогда я дирижер, у меня начинается жор.

— А я бухгалтер, и у меня оригинальный номер — игра на счетах.

— А я судебный исполнитель. И арестовываю всю вашу музыку.

Через мгновение телефонная трель сверлит мозг. Да, впервые в жизни я обладал квартирным телефоном, побаивался его, учился с ним обращаться. От избытка чувств меня тянуло схохмить наподобие фотокора Ярцуняка: «колопарату», хотя и догадывался, что радости с того будет немного.

Звонил сам шеф, напрямую, минуя секретаршу, это смутило и возвысило меня в собственных глазах.

— Вам надо быстро подойти на летучку. Все уже собрались, только вас ждем.

Я примчался пулей, не потратив и трех минут. Не запыхался. Вот что значит 26 лет. Теперь-то аккурат 62 — с зеркальным разворотом.

Атмосфера в редакторском кабинете накаленная. Речь, как ни странно, шла о выпивке. Все в редакции предавались этому пороку и недоумевали, что редактор выделил кого-то одного. Слова произносились такие, что у меня дымилась голова. Громко, оглушительно стучало четырехкамерное сердце. И в каждой камере я сам, отбываю пожизненное наказание.