Воспоминания военного министра - Владимир Александрович Сухомлинов

поручил мне, в дополнение к его лекциям великому князю Павлу Александровичу[11], проштудировать с его высочеством некоторые разделы.

Точно так же мне предложено было преподавание тактики и военной истории великим князьям Петру Николаевичу и Сергею Михайловичу.

В результате этих более частного характера занятий получился сборник исторических примеров, которые я приводил в течение целого ряда лет моего преподавания великим князьям. Решено было их издать под личным моим руководством, однако отпечатан был только первый том. Даже корректуру его великие князья выполнили без меня, так как я командовал уже полком в Сувалках.

Немало времени уделял я и литературной работе, частью по настоянию Михаила Ивановича Драгомирова.

Все это, вместе с 23 лекциями в неделю и работой в академии, составляло труд большой, но хорошо оплачиваемый, о чем тоскливо приходилось вспоминать уже будучи в генеральских чинах.

* * *

В 1878 году едва не совершился переворот в нормальном течении моей жизни, который мог привести к непредвиденным последствиям не только для меня одного.

Драгомирову предложено было рекомендовать кого-нибудь из офицеров Генерального штаба, чтобы с течением времени заменить воспитателя будущего наследника престола Николая Александровича – сильно постаревшего генерала Даниловича.

«Я ответил, – сказал мне Михаил Иванович Драгомиров, – что я со спокойной совестью могу рекомендовать только тебя, как, по моему мнению, более или менее подходящего из сравнительно молодых офицеров Генерального штаба, которых я знаю. Что ты скажешь на это? Я Даниловичу подчеркнул, что лишусь в тебе ценного помощника, но эгоистические побуждения в данном случае были бы преступлением».

На это я ответил, что последнее заставляет и меня смотреть на дело именно с этой точки зрения.

Педагогическая деятельность моя ограничивалась преподаванием исключительно военных наук в академии, Пажеском корпусе и Николаевском кавалерийском училище. Способностей своих в деле воспитания я не знал и в несамостоятельной роли помощника мог разойтись во взглядах с Даниловичем, с которым я совсем не был знаком.

В то время мне недавно только минуло 30 лет, и мой служебный стаж ограничивался четырьмя годами службы в лейб-гвардии уланском его величества полку, 2,5-летним прохождением курса в академии, непродолжительным командованием эскадроном в лейб-гвардии кирасирском его величества полку и, в качестве офицера Генерального штаба, участием в походе 1877 и 1878 годов.

В смысле воспитания, да еще такого в высочайшей степени ответственного, с таким багажом браться за подобный опыт было бы рискованно и легкомысленно с моей стороны.

Все это я высказал генералу Драгомирову…

Это назначение так и не состоялось.

Теперь, спустя сорок лет после тех критических дней, могу лишь одобрить тогдашние мои соображения: в характере будущего царя едва ли я мог бы добиться тех перемен, которые были необходимы для его спасения. При его глубокой привязанности к семейному очагу – своего рода семейной дисциплине – влияние воспитателя могло быть лишь поверхностным, в то время как развитие характера у Николая II по существу происходило под преобладающим влиянием семьи и, как оказалось, во вред России.

Предпринятые после войны преобразования в академии сопряжены были для правителя дел с массой организационных работ. До войны желающих получить высшее военное образование было немного. В самой армии не было к этому благоприятного расположения, так как лишь немногие командиры относились сочувственно к тому, чтобы их офицеры занимались наукой. По их мнению, в этом отношении служебная практика гораздо полезнее. Строевые офицеры, прибывавшие в академию, часто имели большие пробелы в образовании. К тому же между гвардией и армией была большая разница: армейцам приходилось напрягать все свои силы, чтобы овладеть элементарными знаниями, достававшимися без особого труда гвардейцам в крупных гарнизонах. Дела их шли неуспешно, и лишь единичным армейским офицерам удавалось сделать выдающуюся карьеру. До войны было до того мало желающих поступить в академию, что пришлось прибегнуть к вербовочным приемам, чтобы заинтересовать академических слушателей.

Во время самой войны обучение было нарушено. Количество слушателей существенно уменьшилось.

После войны все изменилось, и число поступивших увеличилось настолько, что успешно окончившими являлись тогда до ста человек. Прибыли и болгарские офицеры, которые были постоянными слушателями нашей академии до тех пор, пока Болгария не изменила свою политику по отношению к России.

Создавались неприятности во время пребывания слушателем академии великого князя Николая Михайловича, которого начальник академии поставил в условия, одинаковые со всеми однокурсниками. Решая заданную мной тактическую задачу, великий князь поставил целый армейский корпус тылом к реке, на которой, судя по устаревшей карте, не было моста.

Со своей стороны я не стеснялся при разборе задач критиковать работы великого князя, а в данном случае указал на опасность подобного решения.

На следующий день великий князь влетел ко мне в канцелярию, показывая полученную им телеграмму, в которой значилось, что в действительности мост есть – он недавно построен. «Разрешите мне, ваше императорское высочество, ответить вам на это в часы, назначенные для разбора задач», – получил он от меня ответ.

Сам он также не рад был своей выходке, потому что мне не трудно было доказать ему, в присутствии всей партии, бестактность его поступка.

Об этом я обязан был доложить начальнику академии, а через несколько дней Драгомиров получил приглашение вместе со мной пожаловать во дворец, к великой княгине Ольге Федоровне, матушке Николая Михайловича.

– Надевай мундир и пойдем на расправу, – объявил мне Михаил Иванович.

Когда мы вошли, великая княгиня возлежала на кушетке; у ног ее была шкура громадного белого медведя.

Она предложила нам сесть.

Разговор между Михаилом Ивановичем и великой княгиней был приблизительно такого содержания (я в нем участия не принимал).

– Как вы, довольны, генерал, моим сыном?

– Пока да, ваше высочество, Бог грехи терпит.

– Но вы его ведь неспособным не считаете?

– Это скажется к выпуску, тогда его высочество сам выскажется.

– Я нахожу, что к нему не совсем справедливо относятся, пристрастно.

– А тому, кто вам это сообщил, ваше высочество, вы скажите, что он врет, в этом я вам ручаюсь.

– Я думаю, что занятия в академии поставлены не совсем правильно.

– Это дело конференции академии, а мы с вами, ваше императорское высочество, не судьи, – ни вы, ни я изменить ничего не можем.

Пользуясь минутным молчанием, Михаил Иванович, тяжело подымаясь и опираясь на палку, на прощание сказал:

– Разрешите откланяться, у нас с ним много дела, да и вы, вероятно, пойдете Богу молиться: слышу звон вашей домашней церкви.

Мы удостоились милостивого кивка головой и удалились. Выйдя на набережную Невы, Драгомиров сказал только:

– А я думал, она умнее.

Великому князю Николаю Михайловичу была известна склонность Драгомирова хорошо выпить и закусить. Большой