Полная история масонства в одной книге - Вик Спаров

Чуть позже, на втором заседании, те же парижские мастера приняли новый устав, положив в его основу «конституции» Андерсена, соответствующим образом переработав их применительно к французским условиям и порядкам. Устав, как и его английский предтеча, признает лишь три символические степени и неумолимо отклоняет всяческие притязания на особые привилегии так называемых «шотландских мастеров».

Таинственная и мало кому понятная степень «шотландского мастера» возникла, судя по всему, в вареве этого «смутного времени», когда сторонники Стюартов, желавшие вернуть на шотландский престол отчаянного авантюриста королевской крови Карла Эдуарда Стюарта, предприняли военный поход в Шотландию, но были разбиты и вынуждены бежать во Францию. Ловкие памфлетисты тут же обозвали эту экспедицию «новым крестовым походом», проведя параллели между ним и средневековыми крестовыми походами в Святую Землю и увязав между собой цели крестоносных орденов и франкмасонских лож. Отсюда оставался всего лишь шаг до «родства» масонов с госпитальерами, то есть рыцарями ордена Святого Иоанна Иерусалимского, а затем и с тамплиерами – рыцарями-храмовниками, остатки которых после разгрома ордена, если верить легендам, нашли приют в Шотландии. Отсюда уже сам собой напрашивается вывод, что Шотландия и есть истинная «родина» масонства. Поэтому степень «шотландского мастера» истолковывалась в этом смысле чуть ли не как звание, равнозначное «ветхозаветному» патриарху или пророку, то есть человеку, стоящему над всеми и являвшемуся предтечей всех последующих званий и степеней.

Первым, кто попытался сделать это на официальном уровне, был уже упоминавшийся нами Майкл Антон Рамсей, состоявший гувернером в доме знатных герцогов Бульонов, личность темная и загадочная, явно связанная с якобитами, но при всем при том свободно въезжавшая в Англию и выезжавшая из нее. Этот человек с двойным лицом, открыто делившийся своими мечтами о создании масонской космополитической республики и в то же время с чистой совестью отрекавшийся на аудиенции у французского министра-кардинала Флёри от всякого участия в масонских ложах, в своей знаменитой речи (о ней мы писали выше) ловко увязал между собой масонство и ордена крестоносцев, дав толчок появлению на арене истории «новых идеологов масонства» с их безудержным полетом фантазии. Особо выделяется среди них общественный деятель 1760-х годов барон Генрих Чуди, внесший немалый вклад в «историческую доработку» степени «шотландского мастера». Потомок известной швейцарской фамилии, сын советника парламента, талантливый памфлетист, актер французской труппы при дворе Елизаветы Петровны, частный секретарь графа И. И. Шувалова, он в то же время снискал себе славу как лучший идеолог системы «шотландского обряда», связав, подобно Рамсею, легенды о храмовниках с борьбой Стюартов за утраченный престол.

Таким образом, уже с 1740-х годов масонство стало обрастать все новыми степенями – «архитектор», «избранник», «Кадош» и прочие, которые начали плодиться, как грибы, на почве разросшейся легенды о мести за убитого мастера Хирама (Адонирама). И в эти же годы все чаще встречается окруженная особым ореолом степень «шотландского мастера», с которой связывали надежды на реформы и новые откровения.

Несмотря на строжайший запрет, содержащийся в уставе 1743 года, с легкой руки «новых идеологов» масонства повсеместно возникали новые системы и учреждались более высокие степени мастерства. Уже в 1747 году кавалер Бошен, основавший «Орден дровосеков», уступая настойчивому желанию знатных дам, начал вводить последних в ложу на правах ее равноправных членов. А в 1754 году кавалер Бонневиль (о чем мы уже упоминали выше) основал в Париже капитул высших степеней, назвав его Клермонским – в честь Великого Мастера.

В основе этого расцвета многоступенчатых систем и усложнения масонских степеней лежало, несомненно, вполне конкретное социально-общественное явление – борьба между дворянством и буржуазией, а в среде самого дворянства – борьба между старым судейским и пожалованным сословиями. Если буржуа жаждал отличий, то не менее его жаждал их и дворянин: ревниво следивший за соблюдением чести своих предков, он привык к феодальной иерархии и старался использовать в этом смысле масонскую легенду. Добивались места в ложе и знатная дама, и жена богатого буржуа, содержавшие салоны, а потому пользовавшиеся известной долей политического и социального влияния на определенные классы и прослойки общества.

Таким образом, все стремления к «естественному порядку» разбивались о классовые перегородки. Неудивительно поэтому, что Великая английская ложа Франции, устанавливая новый статут, в конце концов уступила общему течению и в 1755 году предоставила «шотландским мастерам» особые привилегии, передав в их ведение функции наблюдения и увещевания.

Среди всей этой неразберихи умер граф Клермонский (1771), и кучка энергичных парижских масонов вновь задумала провести реформу. Враждовавшие в Великой ложе группы примирились, и на особом собрании, в котором вместе с парижскими мастерами участвовали и делегаты от провинциальных лож, был выбран новый гроссмейстер, герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, будущий Филипп Эгалите, и его заместитель, герцог Монморанси-Люксембург. Это знаменитое собрание делегатов от различных лож длилось несколько месяцев в 1772–1773 годах и получило название «Национального».

22 октября 1773 года состоялось торжественное вступление в должность нового гроссмейстера, в признании которого объединились все капитулы, советы и «шотландские ложи» Франции. С этого времени новая национальная ложа именует себя Великим Востоком Франции.

Во главе Великого Востока оказываются титулованные состоятельные дворяне, что отражается на высоких взносах (не менее 150 ливров в год), которыми облагаются главные сановники и должностные лица ложи и которые расходуются на содержание не только этой ложи, но и центрального органа.

Великосветские амбиции руководителей Великого Востока немедленно сказались в тенденции образования особых, аристократических лож, членами которых были исключительно лица знатного происхождения. Так, в 1775 году герцог Шартрский основал «Ложу чистоты», в которую вошли такие сливки общества, как герцог Шуазель, маркиз Лафайет, граф Сен-Жермен, принц Гессе, принц Нассау, маркиз Спинола и другие. Даже у знатного рода герцогов Бульонов была своя особая ложа – Великий Восток Бульонов. Естественно, что представителям буржуазного сословия, как и актерам, путь туда был закрыт и допускались только лица дворянского происхождения и те, кто достиг известности и высоких степеней мастерства в том или ином виде ремесла и искусства.

Нельзя не упомянуть и о парижской ложе «Девять сестер», которая до революции 1789 года была своего рода колыбелью масонской жизни Франции, – в нее входили наиболее выдающиеся представители культуры того времени: политик Кондорсе, астроном Лаланд, скульптор Гудон. Во время своей дипломатической миссии во Франции членом этой ложи состоял Бенджамин Франклин, а незадолго до смерти, в 1778 году, в ее члены был посвящен Вольтер.

Деятельность лож в это время почти исключительно сводилась к чисто благотворительным делам – помощи бедным, воспитанию сирот и подкидышей, поддержке инвалидов, – так что французское масонство как таковое полностью «сроднилось» с существовавшим общественно-политическим строем, и сказать, что оно стояло на революционных позициях и готовило заговор или даже оказывало сопротивление существующему режиму, было бы преувеличением.

Действительно, во французских ложах XVIII века можно было встретить кого угодно – священнослужителей, аристократов, буржуа, революционеров и прочее, и прочее. По законам логики, было бы просто невероятно, если бы в этом множестве людей вдруг определилась какая-то общая линия поведения перед лицом событий, которые грозовой тучей сгустились на политическом горизонте Франции. Так что тезис аббата Баррюэля, утверждавшего в своих «Памятных записках о истории якобинства» (1797), будто Французская революция была задумана и подготовлена каким-то масонским «секретным комитетом» (именно отсюда пошло расхожее мнение, будто якобинская революция – дело рук масонов), видимо, следует отнести к разряду фальсификаций.

Дело в том, что вольные каменщики имелись как в стане революционеров, так и в стане контрреволюционеров. А господствующей мыслью среди тех и других была идея проведения конституционной реформы, которая бы преградила путь насилию. На крайних позициях стояли лишь немногие масоны, такие как Дантон и Марат, с одной стороны, и Местр и Тассен (последний был одним из руководителей Великого Востока Франции) – с другой.

Так что если и есть связь между распространением масонских идеалов и Французской революцией 1789 года, то разве что временная, а отнюдь не причинная. Французская революция несет на себе масонский отпечаток только в том, что касается ее общих информационных принципов, а отнюдь не политической действительности.