Сокровища Королевского замка - Мария Шиповская

Станислав, принимая решение сфотографировать Замок, знал, что это очень рискованно. Но одно дело — знать, совсем другое — оказаться мишенью для стрельбы, причем в таком месте, единственный выход откуда ведет под дула винтовок.

Он спрятал лицо в ладони.

«Снимки, пропадут снимки! Ведь это документы, которые должны увидеть во всем мире!.. Может, удастся спрятать негативы в развалинах? Да, но кто их найдет и передаст, если мы оба не выйдем отсюда живыми…»

Неожиданно он высоко поднял голову. Есть выход! Обоим не удастся, нет! Но один может спастись!

Он сказал Стасику быстро, твердо, повелительно:

— Запомни мой адрес: Беднарская, третий дом за углом от Краковского предместья.

— За Благотворительным обществом?

— Точно. Третий этаж, вход с парадного. Фамилии на дверях нет. Постучишь. Если никого не будет, зайдешь в другой раз. Помни: не звонить, а стучать.

— Понятно, — ответил Стасик. — Не звонить, а стучать.

— Тебе откроет девочка, приблизительно одного с тобой роста. С косичками, как мышиный хвостик. Кристина. Отдашь ей то, что принесешь. Скажешь: от Станислава. Вот и все. Она знает, что с этим делать.

Он представил мысленно лицо сестры. Улыбнулся ей, прощаясь.

— Да, но что отнести? — не понял Стасик. И что делать, — добавил он деловито, — если квартира будет опечатана гестапо?

Станислав заколебался. Парень прав. Не только он подвергается опасности. В доме мог быть обыск, могли забрать Кристину. В таком случае куда направить Стасика? Перед его взором вновь мелькнула приземистая, энергичная фигура человека у здания Национального музея, говорившего о том, что «население Варшавы не утратило боевого духа, чести и гордости». Наверно, к нему стекалась всякого рода документация, рассказывающая об уничтожении врагом сокровищ культуры, памятников старины…

Нет. Этого адреса нельзя сообщать. Он был уверен, что не совершает ошибки, сообщая Стасику адрес своей квартиры. Но несмотря на доверие, которое вызывал у него этот паренек, имени того человека лучше не выдавать никому.

Стасик понял причину затянувшейся паузы. Однако не обиделся. Он сказал:

— Знаете… Я со Старого Мяста, с Рынка… Там, в Музее Старой Варшавы, мой крестный, Богуслав Антосяк…

— Такой высокий? — спросил Станислав.

— Так вы его знаете? — обрадовался Стасик.

— Не повторяй имен! — строго заметил Станислав. И добавил более мягко: Можешь отдать ему. Скажи, что негативы готовы, их нужно только проявить. Они проявят, а потом уже сами решат, как с ними быть дальше… Значит, помнишь, куда идти?

— Конечно. Улица Беднарская, третий дом от угла. А если что случилось, в Музей Старой Варшавы на Рынке…

И вдруг Стасик, только теперь уловив смысл сказанных Станиславом слов, воскликнул:

— Но как же так?.. Вы же… ведь Бруно… мы…

— Это твое дело. Ты меньше меня, ловчее. И знаешь здесь каждый закуток. Я тем временем отвлеку Бруно на себя. Только осторожнее, они очень хрупкие! — Станислав протянул Стасику пакет с кассетами.

— Да вы что? Как же так? — Рука Стасика, обремененная тяжелым пакетом, повисла.

Вдруг он свободной ладонью стукнул себя по лбу.

— Ну конечно! Вы правы! Ведь Бруно не пойдет сразу за солдатами, он всегда поначалу охотится один! А сейчас с ним никого нет! Тут рядом, возле ворот Городской башни, есть лестница! Помните! Айда вниз.

Станислав не успел даже глазом моргнуть, не успел и словечка промолвить — Стасик положил на пол связку кассет с негативами и помчался через анфиладу залов в сторону Владиславовой башни.

— Убежал? — пробормотал Станислав. — Без негативов! Один!

С тяжелым сердцем он наклонился и поднял кассеты.

Держась подальше от окон, направился к лестнице.

Огляделся, не видно ли где направленного на него дула винтовки. Нет. Все было спокойно. Надо спуститься и попытаться бежать через внутренний двор, Сенаторские ворота, затеряться в переулках Старого Мяста.

Неожиданно послышались выстрелы. Одна очередь, другая, третья. За выступом стены Станислав нашел удобный пункт для наблюдения. Выглянул.

На освещенных заходящим солнцем плитах двора стоял Бруно и, задрав голову вверх, наблюдал за окнами второго этажа возле Владиславовой башни. Он посылал автоматные очереди то в одну, то в другую сторону, туда, где выцветшей зеленью мелькала куртка Стасика.

Могло показаться, что пули паренька не берут, потому что всякий раз куртка появлялась в новом окне.

— Verfluchter Hund![17] — Бруно опустил автомат. Он понял, что парень поднимает куртку на палке, дразня его таким образом и не подвергая себя опасности.

— Герр Бруно! Герр Бруно! — пропищал тоненький голосок сверху. И кусок кирпича, брошенный твердой рукой, угодил жандарму по каске.

Бруно взревел. Схватил автомат, водя мушкой прицела от окна к окну. Но все они были пустые. Он ждал так некоторое время, но ничего похожего на зеленую куртку уже не появилось.

Повернувшись и направляясь к выходу, он крикнул на ломаном польском языке:

— Мы здесь вернуться за тобой! Мы тебя поймать! Будешь висеть, ты, польска пес!

«Идет за подкреплением, — подумал Станислав. — Надо удирать, пока не вернулся с отрядом».

Станислав хотел отправиться следом за Бруно, но какое-то предчувствие заставило его остановиться.

«А если Бруно притаился у выхода, и я попаду к нему прямо в лапы? Что же делать? Что делать?»

Бруно еще не дошел до ворот, когда из окна Владиславовой башни снова раздался пронзительный дискант:

— Герр Бруно! Герр Бруно!

Жандарм молниеносно обернулся. Станислав тоже взглянул туда, откуда доносился голос. И увидел в окне Стасика. Мальчик, приставив пальцы к носу, показывал разъяренному немцу язык. Это продолжалось какую-то долю секунды. Стасик исчез так же неожиданно, как и появился, а Бруно, разозленный столь дерзкой выходкой, с автоматом наперевес ринулся в сторону Владиславовой башни.

Станислав вихрем промчался через двор, не почувствовав даже боли в вывихнутой лодыжке. Добежал до Сенаторских ворот. Путь к свободе был открыт.

В это мгновение он услышал за собой еще один выстрел.

И тут его обостренный слух уловил нечто похожее на шум падающего тела и тяжелый стон.

Он остановился.

«А если мальчишка ранен и ждет помощи?» Он повернулся, чтобы бежать к Стасику.

«Нет! Нельзя! Я должен отнести снимки!»

Станиславу казалось, что он попал в тиски. Это не был страх. Это было отчаяние беззащитного человека, тоска и бунт против насилия, которые не позволяли ему помчаться туда, где лежал немного смешной и необыкновенный паренек в вытертой куртке с солдатскими пуговицами, в старых теннисных тапочках на грязных ногах. Он знал, что его долг, тяжелейший долг, — уйти от этого места с негативами. Чтобы они не попали в руки Бруно. Чтобы не пропала даром жертва Стасика.