Второй удар гонга - Кристи Агата

Произнеся это последнее слово, которое ни один англичанин не в состоянии сказать вслух без чувства неловкости, мистер Саттерсвейт покраснел. Проговорил он его извиняющимся тоном, словно поставив в кавычки.

– Бог ты мой, – промолвил полковник, пожал плечами и замолчал.

Про себя он подумал, что это, должно быть, самый странный из всех приятелей Саттерсвейта. Искоса он постарался рассмотреть случайного попутчика. С виду тот выглядел совершенно нормально – обыкновенный молодой человек. Правда, смуглый и темноволосый, но на иностранца не похож.

– А теперь, – с важностью произнес мистер Саттерсвейт, – пора рассказать вам, в чем дело.

Говорил он минут десять. Сидя в темноте, в машине, которая мчалась через ночь, он ощутил вдруг пьянящее чувство власти над жизнью. Что из того, что он всего-навсего обыкновенный сторонний наблюдатель? Он чувствовал силу слов, он умел с ними обращаться и сейчас создавал живой образ – образ Лауры Дуайтон, белокожей и рыжеволосой, женщины небывалой красоты, какая встречалась лишь прежде, во времена Возрождения, а когда ему это удалось, создал еще один, темный, – образ красавца Поля Деланжа.

Они ожили у него на фоне пейзажей Олдеруэя, который стоит неизменный со времен Генриха VII, хотя некоторые считают, что еще дольше. Олдеруэя, английского до последнего камня, с его тисовыми аллеями, со старым сараем, со старым прудом, где когда-то монахи ловили к пятнице карпов.

Несколькими искусными мазками он нарисовал и портрет сэра Джеймса, истинного потомка де Уиттонов, которые когда-то давным-давно продали свои земли, а деньги спрятали в сундуках, пережив таким образом черные дни и сохранив Олдеруэй.

Наконец мистер Саттерсвейт замолчал. Он понял, что хорошо справился со своей задачей, понял по молчанию слушателей. Он ждал заслуженной похвалы. И его похвалили.

– Мистер Саттерсвейт, вы художник.

– Я… я лишь старался описать все как есть.

Скромный маленький человечек, он вдруг почувствовал себя неловко.

Через несколько минут они уже въезжали во въездные ворота. Автомобиль остановился возле главного входа, где навстречу им по ступенькам торопливо сбежал констебль.

– Добрый вечер, сэр. Инспектор Куртис ждет вас в библиотеке.

– Ясно.

Мелроуз, а за ним следом оба его спутника поднялись по лестнице. Когда они проходили через обширный холл, из дверей выглянуло встревоженное лицо старого дворецкого.

Мелроуз кивнул:

– Добрый вечер, Майлз. А вечерок-то печальный, а?

– И не говорите, – дрожащим голосом отозвался тот. – Все еще не верится, сэр, честное слово, не верится. Подумать только, взять и пристукнуть хозяина.

– Да уж, – коротко откликнулся Мелроуз. – Ну, с вами мы еще поговорим.

Он прошел прямо в библиотеку. В библиотеке его приветствовал почтительным поклоном грузный, с военной выправкой человек. Это был инспектор Куртис.

– Скверное дело, сэр. Я все оставил как было. На орудии никаких отпечатков. Кто бы ни был убийца, он свое дело знает.

Мистер Саттерсвейт взглянул на фигуру человека в кресле, который лежал, уткнувшись лицом в большой письменный стол, и торопливо отвел глаза. Убили его ударом сзади, раскроив череп. Зрелище было не из приятных.

Орудие убийства лежало рядом на полу, бронзовая статуэтка фута в два высотой, с основанием еще влажным и красным от крови. Мистер Саттерсвейт склонился над ней с любопытством.

– Венера, – тихо сказал он. – Надо же, его сгубила Венера.

Сколько пищи для романтических размышлений!

– Окна, – сказал инспектор, – были закрыты и заперты. – Он многозначительно замолчал.

– Следовательно, убийца не посторонний, – нехотя сделал вывод главный констебль. – Что ж… Что ж, посмотрим.

Убитый был одет в костюм для гольфа, а возле большого, обитого кожей дивана стола сумка с клюшками.

– Он как раз только что вернулся, – сказал инспектор, проследив за взглядом полковника. – В пять пятнадцать. Стол для чая дворецкий накрыл ему здесь. Лакею он велел принести домашние туфли. И, насколько нам известно, лакей этот и есть последний, кто видел сэра Джеймса живым.

Мелроуз кивнул и оглядел письменный стол.

Почти все на нем было разбито и перевернуто. Первыми бросались в глаза большие эмалевые часы, лежавшие на боку посередине.

Инспектор откашлялся.

– Хоть тут нам немного повезло, сэр, – сказал он. – Видите, часы-то остановились. Остановились в половине седьмого. Значит, это и есть время убийства. Просто подарок для нас, да и только.

Полковник внимательно осмотрел часы.

– Да, действительно, будто для нас, – сказал он и помолчал. – Как вы изволили заметить, инспектор, действительно будто подарок. Черт побери! Не нравится мне это.

Он перевел взгляд на своих спутников. На мистера Кина он взглянул с надеждой.

– Черт побери! – сказал он. – Все как-то слишком удачно складывается. Вы же меня понимаете. На самом деле так не бывает.

– Вы хотите сказать… – начал мистер Кин и тоже помолчал. Потом закончил фразу: – …что часы на самом деле так не падают?

Мелроуз молча взглянул на него, на часы, лежавшие на столе с видом жалким и трогательным, какой появляется у вещей, утративших вдруг неожиданно для себя чувство собственного достоинства. Полковник почтительно и осторожно вернул часы в подобающее им положение. И вдруг с силой ударил по столу. Часы подпрыгнули, но остались стоять. Мелроуз ударил снова, и на этот раз медленно, будто нехотя, часы повалились навзничь.

– Во сколько обнаружили тело? – резко спросил полковник.

– Около семи, сэр.

– Кто обнаружил?

– Дворецкий.

– Пригласите его, – сказал Мелроуз. – Нужно с ним поговорить. А где, кстати, леди Дуайтон?

– Леди вынуждена была лечь в постель, сэр. Горничная говорит, она не в себе и не желает никого видеть.

Мелроуз понимающе кивнул. Инспектор отправился на поиски дворецкого. Мистер Кин задумчиво смотрел на огонь в камине. Мистер Саттерсвейт пристроился рядом. Несколько минут он, мигая, смотрел на мерцающие поленья, но вдруг внимание его привлек небольшой предмет на решетке. Мистер Саттерсвейт наклонился и поднял маленький гнутый осколок.

– Вы меня звали, сэр?

Голос у дворецкого вновь неуверенно дрогнул. Мистер Саттерсвейт сунул осколок в карман жилета и оглянулся.

Старый дворецкий стоял на пороге комнаты.

– Присядьте, – мягко сказал ему полковник. – Вы все еще дрожите. Конечно, для вас это был страшный удар.

– Да, сэр.

– Что ж, разговор у нас будет недолгий. Насколько мне известно, сэр Джеймс вернулся домой вскоре после пяти, так?

– Да, сэр. Он попросил принести ему чай сюда. Потом, когда я пришел за подносом, велел прислать Дженнингса… Дженнингс – его лакей, сэр.

– В какое время это было?

– Примерно в десять минут седьмого, сэр.

– Понятно. А потом?

– Потом я послал за Дженнингсом, сэр. А в семь часов снова зашел, чтобы закрыть окна и опустить шторы, и тогда и увидел…

Мелроуз его перебил:

– Нет, нет, подробности не обязательны. Вы ведь не трогали тело? Ничего не трогали?

– О нет, сэр! Я сразу побежал к телефону и позвонил в полицию.

– А потом?

– Потом нашел Джейн… то есть горничную хозяйки… и велел передать все ее сиятельству.

– Вы видели ее вечером?

Полковник Мелроуз задал этот вопрос спокойно, но мистер Саттерсвейт заметил прозвучавшую в голосе тревожную нотку.

– Только издали, сэр. Когда ее сиятельство узнали о том, что произошло, и поднимались к себе.

– До того вы ее не видели?

Этот вопрос Мелроуз задал резко, и все в комнате заметили, как заколебался дворецкий.

– Я… Я видел ее мельком, сэр, когда миледи спускались вниз.

– Она заходила сюда?

Мистер Саттерсвейт затаил дыхание.

– Я… Кажется, нет, сэр.

– В котором часу это было?

В библиотеке стояла такая тишина, что, если бы на пол упала иголка, это услышали бы. Понимает ли старый дворецкий, подумал мистер Саттерсвейт, истинный смысл последнего вопроса?