Двуллер-3. Ацетоновые детки - Сергей Тепляков

– Ну эти-то не на ацетоне замешаны, наверно, раз школа элитная… – сказала Пуронина.

– А у таких проблем одной причины не бывает… – пожал плечами Бесчетнов. – Сейчас идеология какая? Все можно и ни за что не стыдно. А чего натворишь – папа с мамой отмажут. Потому что им тоже все можно и ни за что не стыдно.

– Вот-вот, ельцинские времена, вседозволенность да демократия ваша! – вскипел оказавшийся тут же корреспондент Муравьев, седой, в годах, у которого временами во всем были виноваты коммунисты, а временами – демократы. Нынче, видать, была очередь демократов.

– Как будто при Ельцине все началось… – хмыкнул Ушаков.

– Вот именно. Нынешних пап и мам не при Ельцине воспитывали… – поддержал его Бесчетнов. – Нынешние папы и мамы в галстуках пионерских ходили, а многие еще и в комсомоле состояли. И что-то не прибавилось у них от этого совести.

– Не скажи! – возразил Муравьев. – В советские времена все равно лучше было.

– Ну, а что же после советской власти остался не народ, а кисель? – в сердцах спросил Бесчетнов. – Вот что хочешь с ним делай, в какую хочешь дырку имей!

– Так демократия все… – начал было Муравьев, но Бесчетнов перебил его:

– Вот при демократах как раз десятками тысяч народ на площадь выходил. А как кончилась демократия, так и голоса у всех недовольных осипли – и не слыхать никого. Стержня нет, веры нет – ни в Бога человек нынче не верит, ни в себя.

– Опять ты про свою религию! – вскинулся Муравьев. – Религия делает людей рабами.

– А чего же тогда при царе эти рабы то и дело восставали, а как стали свободными людьми, так при советской власти даже забастовок не было? – ехидно поинтересовался у него Бесчетнов. – не от религии освобождали людей большевики – от совести. И освободили. На нашу беду. На беду Лехи Петрушкина и его семьи. Совесть должна быть. Чтобы человек умел отличать добро от зла, чтобы делал добро, даже если не сильно хочется, и не делал зла, даже если его хочется сделать.

– Ого! – сказал Ушаков. – Эк ты заговорил…

– А где же еще, как не на поминках про такое поговорить? – спросил его Бесчетнов. – На поминках все по-честному: вот она смерть, вот она жизнь. Они умерли, а нам жить. Но как жить? Вот Леха и его семья, и вот Кулик. У всех по две ноги, по две руки, уши там, носы на нужном месте. Но Леха и его семья – люди, а Кулик…

– Кто? – спросил Ушаков. Стояла тишина.

– Никчёмыш… – нашел слово Бесчетнов. – Никчёмыш. Существо. А все, что сейчас происходит, – это восстание никчёмышей против людей. Это же в нашей газете писали про мамашу, которая напилась и после этого грудью кормила своего месячного младенца, после чего он и помер… И у нас же писали про мамашку, которая, чтобы ребенок не плакал, смачивала хлеб в спирту. И этот ребенок помер. А про семейку, которая, получив первое детское пособие, пропивала его так, что мама и папа померли – помните? Нормальные люди сейчас – как птица додо на Мадагаскаре. Она не умела летать и ее просто убивали палками – иногда для еды, а чаще просто так, для прикола. И нас скоро всех изведут. Для прикола.

– Эк ты завернул! – крякнул Ушаков. – Ну а что делать-то?

Бесчетнов грустно посмотрел на него.

– Лечить надо людей. Добром и лаской лечить, как малых детей или беспомощных стариков.

– Ишь ты… – сказал Ушаков. – Кто же будет лечить?

– Вот именно – некому. Поэтому ничем хорошим все это не кончится… – сказал Бесчетнов.

«Какой толк с моих речей? – подумал он. – Никому уже ничего не объяснишь».

Он почувствовал, что кто-то держит его за руку и оглянулся – Наташа смотрела на него синими грустными глазами. Глаза ее говорили ему то же самое: никому ничего не объяснишь. Он поцеловал ее в щеку и они пошли в зал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Игорь Шпагин проснулся от того, что на кухне гремели сковородки. Он уже давно, с тех пор, как в семье Шпагиных кончился мир, просыпался под грохот сковородок – жена Светлана так давала ему знать, что она уже встала и уже горбатится, чтобы ему, тунеядцу, было чего съесть на завтрак. Завтрак при этом у нее получался такой, что сковородками можно было и не греметь. Прежде, «до войны», когда семья была еще семьей, она тоже готовила завтрак, но тогда делала это тихо, и тот завтрак можно было есть.

Шпагин закрыл глаза и в который раз спросил себя – как же так вышло? Полтора десятка лет назад, когда они познакомились со Светланой, ничего не предвещало такого вот поворота.

Шпагин вспомнил тогдашнюю свою жизнь. На исходе восьмидесятых, когда они со Светланой познакомились, Игорь был, можно сказать, богат – держал видеосалоны и с этим незамысловатым бизнесом просто не знал, куда девать деньги: вход стоил рубль, а видик стоил тысячу. В день можно было собрать рублей пятьсот. Так что видик окупался за два дня, а все остальное была кристально чистая, как сельский самогон, прибыль. Да ведь и рубль тогда стоил денег! С этой его красивой жизни все у них со Светланой и началось. Игорь думал, что вот так это примерно и будет всегда, но потом времена сменились, а Игорь на хребте российского капитализма не удержался – слетел. Потом еще пару раз пытался начать все заново, но уже не получалось. Светлана все ждала, когда снова начнется белая полоса, а когда поняла, что никаких белых полос уже не будет, и надо радоваться серому, затосковала по тем временам, когда у них на все хватало денег и когда у них был свой постоянный столик в лучшем ресторане города.

Сейчас он работал экспедитором в фирме у своего товарища, который когда-то давно был в его видеосалоне кассиром. (К этой ухмылке судьбы Игорь относился спокойно и удивлялся, почему она так раздражает его жену). Светлана работала кассиром в банке, и эта работа – постоянный пересчет чужих денег – еще больше распаляла ее.

Жизнь дала трещину уже давно, но в последние месяцы эта трещина стала такой, что не перепрыгнуть, да и, признавался себе Игорь, перепрыгивать уже не хотелось. Из любого события Светлана делала скандал. Она контролировала его деньги, выясняла на работе размер зарплаты и премии, требовала приносить все чеки из магазинов и даже из бара, куда Игорь время от времени заходил с друзьями попить пива. Игорь понимал – проще принести, – и приносил. Домой ему хотелось все меньше. Он стал радоваться командировкам, но и в командировках происходило что-то не то. В последний раз, например, отказала кредитная карта. Игорь думал, что наверняка в этом деле не обошлось без Светланы – она терпеть не могла, когда он тратил деньги на себя, по ее мнению расходовать их можно было только на ее нужды. И это при том, что свою зарплату она оставляла себе полностью. «Что мое – мое, а твое – тоже мое!» – это был принцип ее семейной экономики.

От такой жизни Игорь несколько месяцев назад предложил развестись. Неожиданно эта идея удивила Светлану. «еще бы, домашнее животное взбунтовалось…» – усмехнулся Игорь, вспомнив, какой скандал устроила жена, услышав его предложение. Светлана пригрозила, если он разведется, забрать с собой дочь. Дочь Дашу Игорь любил с самого ее рождения, баловал, как мог – красивые платьица, необыкновенные куклы – и перспектива не увидеть ее больше была для него невыносима. К тому же Игорь понимал, что если Даша останется с матерью, та за короткий срок так пропилит девчонке мозги, что не видать ему дочку никогда.

Даше было 15 лет. Игорь решил, что надо чуток потерпеть – вот станет Дашка совершеннолетней, а там уж можно будет ее у матери отвоевать.

Беспокоило Игоря только то, что Даша, похоже, имела по поводу родителей собственное мнение. Оно не совпадало с намерениями Светланы, и это еще ладно бы, но и к идеям Игоря относительно своего будущего Даша относилась скептически. Игорь видел, что и дочери он нужен только для денег. Все попытки родительского контроля пресекались девчонкой на корню. Игорь считал, что это переходный возраст, и снова говорил себе, что надо потерпеть.

Сковородки грянули особо громко. «Ладно я, но так и соседей разбудит…» – подумал Игорь и встал. Они с женой уже давно спали врозь. Квартира, в которой они жили вот уже две недели, была съемная: Светлана, насмотревшись рекламы о строительстве коттеджей, два месяца при каждом удобном случае говорила в пространство о том, что все нормальные люди живут в своем доме за городом, и только всякие убогие теснятся в этих клетушках. Даша поддакивала матери. Игорь в конце концов сдался: они продали свою квартиру, он взял ипотеку, купили коттедж, который надо было еще достроить. На это время они и сняли квартиру в девятиэтажке.

Игорь оделся – жена была настолько чужой, что самому себе нелепой казалась мысль, что можно ходить перед нею в трусах. Он вышел на кухню. Светлана будто и не заметила его. Однако на столе стояла тарелка с яичницей. «Что-то ей от меня надо… – подумал Игорь. – но что?». Он тут же выругал себя за глупость – да денег, конечно. Но ничего не сказал – интересно было, как Светлана заведет об этом разговор.