О вечном. Избранная лирика - Пьер де Ронсар

ЖАВОРОНОК

Какой поэт в строфе шутливойНе воспевал тебя, счастливый,Веселый жаворонок мой?Ты лучше всех певцов на ветках,Ты лучше всех, что, сидя в клетках,Поют и летом и зимой.

Как хороши твои рулады,Когда, полны ночной прохлады,В лучах зари блестят поля,И пахарь им взрезает чрево,И терпит эту боль без гнева,Тебя заслушавшись, земля.

Едва разбужен ранним утром,Росы обрызган перламутром,Уже чирикнул ты: кви-ви!И вот летишь, паря, взвиваясь,В душистом воздухе купаясь,Болтая с ветром о любви.

Иль сереньким падешь комочкомВ ложбинку, в ямку под кусточком,Чтобы яйцо снести туда,Положишь травку иль пушинкуИль сунешь червячка, личинкуПтенцам, глядящим из гнезда.

А я лежу в траве под ивой,Внимая песенке счастливой,И как сквозь сон, издалекаМне слышен звонкий смех пастушки,Ягнят пасущей у опушки,Ответный голос пастушка.

И мыслю, сердцем уязвленный:Как счастлив ты, мой друг влюбленный!Заботам неотвязным чужд,Не знаешь ты страстей боренья,Красавиц гордого презренья,Вседневных горестей и нужд.

Тебе все петь бы да резвиться,Встречая солнце, к небу взвиться(Чтоб весел был и человек,Начав под песню труд прилежный),Проститься с солнцем трелью нежной, —Так мирный твой проходит век.

А я, в печали неизменной,Гоним красавицей надменной,Не знаю дня ни одного,Когда б, доверившись обману,Обманом не терзал я рануБольного сердца моего.

Иные, сбросив плоть свою,Являются в краю далеком:Кто превращается в змею,Кто камнем станет ненароком.

Кто — деревом, а кто — цветком,Кто — горлицей, кто — волком в чаще,Тот — говорливым ручейком,А этот — ласточкой летящей.

А я зерцалом стать готов,Чтоб ты всегда в меня глядела,Иль превратиться в твой покровИ твоего касаться тела.

Мне б стать водою, чтоб ласкатьВолной дрожащей стан пригожий,А может быть, духами стать,Впитаться этой нежной кожей.

Мне б лентой стать, чтобы обвитьВот эти перси молодые,Я мог бы ожерельем бытьВокруг твоей точеной выи.

Я был бы всем, я стать не прочьТвоих прекрасных губ кораллом,Чтоб в поцелуях день и ночьК ним прикасаться цветом алым.

Ax, если б смерть могли купитьИ дни продлить могли мы златом,Так был бы смысл и жизнь убитьНа то, чтоб сделаться богатым, —

Чтоб жизнь была с судьбой в ладу,Тянула время, как хотела,И чтобы смерть, пускай за мзду,Не уносила дух из тела.

Но ведь не та у денег стать,Чтоб нам хоть час да натянули,Так что за толк нагромождатьПодобный хлам в своем бауле?

Нет, лучше книга, мой Жамен,Чем пустозвонная монета.Из книг, превозмогая тлен,Встает вторая жизнь поэта.

Я умираю, нет мне мира —Ты говоришь, что только лираМеня влечет, что я поюВсегда одну любовь свою.

Ты прав, я признаю отныне:Угодно так моей Богине —Я нег не мыслю без тревог,И по-другому жить не смог.

Когда Любовь, огонь мятежный,Душой овладевает нежной,Не избежать ее сетей,Не удержать ее страстей.

Но ты, Пакье, дарами первыйБыл щедро наделен Минервой,Ты пылким духом награжденИ не для праздности рожден.

Пусть наших Королей деяньяИ слава обретут сияньеВ твоем витийственном труде.Честь Франции храни везде!

А мне оставь удел бесславный:В веселье, в болтовне забавнойУ милой в ветреном пленуЖить, наживая седину.

Ты, меня целуя, Жанна,Повторяешь непрестанно,Что я стал и стар и сед,Ты целуешь и хохочешь,Бедный возраст мой порочишь,Ты сцарапать ногтем хочешьБелизну почтенных лет.Но черно иль поседело —Поцелуям что за дело?Белый конь еще силен,Целовать умеет он.Так целуйся, а другогоИ не требуй от седого.

Большое горе — не любить,Но горе и влюбленным быть,И все же худшее не это,Гораздо хуже и больней,Когда всю душу отдал ейИ не нашел душе ответа.

Ни ум, ни сердце, ни душаВ любви не стоят ни гроша.Как сохнет без похвал Камена,Так все красотки наших дней:Люби, страдай, как хочешь млей,Но денег дай им непременно.

Пускай бы сдох он, бос и гол,Кто первый золото нашел,Из-за него ничто не свято.Из-за него и мать не мать,И сын в отца готов стрелять,И брат войной идет на брата.

Из-за него разлад, раздор,Из-за него и глад и мор,И столько слез неутолимых,И, что печальнее всего,Мы и умрем из-за него,Рабы стяжательниц любимых.

РЕКЕ ЛУАР

Журчи и лейся предо мною,Влеки жемчужную струю,Неиссякающей волноюПитая родину мою.

Гордись: ты с нею изначалаНа все сроднился времена.Такой земли не орошалаИз рек французских ни одна.

Здесь жили встарь Камены сами,Здесь Феб и грезил и творил,Когда он миру их устамиМое искусство подарил.

Здесь, погруженный в лень святую,Бродя под сенью диких лоз,Он встретил нимфу молодуюВ плаще из золотых волос

И красотой ее пленился,Помчался бурно ей вослед,Догнал ее — и насладился,Похитив силой юный цвет.

И, нежным именем богиниПрибрежный именуя грот,О ней преданье и донынеЛелеет в памяти народ.

И я в твои бросаю водыБукет полурасцветших роз,Чтоб ты поил живые всходыСтраны, где я, счастливый, рос.

Внемля, Луар, мольбе смиренной,Моей земле не измени.Твоей волной благословеннойЕй изобилье сохрани.

Кругом разлившись без предела,Не затопляй ее стада,Не похищай у земледелаПлоды заветного труда.

Но влагой, серебру подобной,Сердца живые веселя,Струись, прозрачный и беззлобный,И воскрешай весной поля.

Не упускай счастливый случай!Зовя Любовь в учителя,Заботами себя не мучай, —Обманем скуку, Николя!Прогоним прочь соблазн бесовский, —Тщеславье, алчность всех мастей,На мир посмотрим философски,Избавим душу от страстей.Довольствуйся своим уделом,Иных не требуя даров,Поверь, здоров ты будешь телом,Когда душою ты здоров.Души возвышенные блага —Вот пища сердцу твоему:Когда в печи пропала тяга,Мы задыхаемся в дыму.Спасительные блага этиИскать нам вечно суждено,И больше ничего на светеТебя заботить не должно.Скребницей дерзостных фантазийОтчистил мир я от стыда,Дабы, забыв о дольней грязи,Служить Поэзии всегда.Вот о каком мечтал я благе,Вот чем отныне я живу:Все, что доверено бумаге,Своей империей зову.Но, если не подводит память,Твое занятье не глупей, —Кто может нас переупрямить? —Ты пьешь, так наслаждайся — пей!От кубка первого, второгоБеды не будет никакой,И без того к нам жизнь сурова,И слишком краток век людской.Твоя водянка тоже благо,Что рядом с ней мои стихи! —Вода — живительная влага,Древнейшая из всех стихий.Нет в мире ничего полезней:Водой священной ты раздут! —Увы, проклятые болезниК бессильной старости ведут,Расшатывает бедный разум,Богами данный нам взаймы,Все тело поражая разом,А смерть придет, жалеем мы,Что фарс прескверно разыграли,И, оседая на диван,Вдруг слышим: «В пекло не пора ли?»Ну, что вы, сударь Бонвиван!

Не держим мы в руке своейНи прошлых, ни грядущих дней, —Земное счастье так неверно!И завтра станет прахом тот,Кто королевских ждал щедротИ пресмыкался лицемерно.

А за порогом вечной тьмыПитий да яств не просим мы,Не тянет вас и в погреб винный,О закромах, где мы давноСкопили тучное зерно,Не вспомним ни на миг единый.

Но не помогут плач и стон,Готовь мне ложе, Коридон,Пусть розы будут мне постелью!И да спешат сюда друзья!Чтоб усмирилась желчь моя,Я эту ночь дарю веселью.

Зови же всех, давно пора!Пускай придут Жодель, Дора,Питомцы муз, любимцы наши,И до зари, под пенье лир,Мы будем править вольный пир,Подъемля пенистые чаши.

Итак, начнем: струей святойНаполни кубок золотой, —Мой первый тост Анри ЭтьенуЗа то, что в преисподней онНашел тебя, Анакреон,И нам вернул твою Камену.

Анакреон, мы все, кто пьет —Беспечный и беспутный сбродСилен под виноградной сенью,Венера, и Амур-стрелок,И Бахус, благодатный бог,Твой гений славим пьяной ленью.

Мне скоро праздному блуждатьВ краю, где плещут реки ада, —Что ж проку столь стихов создать,Сколь сочинитель «Илиады»?

Стихом от тлена не спасусь,Бесчувственная тень не скажет,Тяжелый или легкий грузНа холм могильным камнем ляжет.

Хоть никаких сомнений нет,Что плод усердия и рвеньяНа десять или двадцать летМне обеспечит восхваленья,

Но все хвалы поглотит вмиг,О них сотрет воспоминаньеЛюбого пламени язык,Разор любой военной брани.

Я лучше ль, чем Анакреон,Я ль яростнее Симонида,Велеречивей, чем Бион,Иль сладкогласней Вакхилида?

Хоть их Эллада родила,Хоть им служил язык высокий,Великий труд сожгли дотлаВеков безжалостные сроки.

Но я-то, я — простой француз,Слагатель виршей материнских,Мне ль уповать, что вознесусьВ веках на крыльях исполинских?

Нет, Рюбампре, куда сытнейПрожить свой век купцом богатымИль, куш сорвавши покрупней,Витийствовать перед Сенатом,

Чем славную стезю торитьВ прислугах музы горемычной,Которой голодом моритьСвоих ревнителей привычно.

Когда хочу хоть раз любовь изведать снова,Красотка мне кричит: «Да ведь тебе сто лет!Опомнись, друг, ты стал уродлив, слаб и сед,А корчишь из себя красавца молодого.Ты можешь только ржать, на что тебе любовь?Ты бледен, как мертвец, твой век уже измерен,Хоть прелести мои тебе волнуют кровь,Но ты не жеребец, ты шелудивый мерин.Взглянул бы в зеркало: ну, право, что за вид!К чему скрывать года, тебя твой возраст выдал:Зубов и следу нет, а глаз полузакрыт,И черен ты лицом, как закопченный идол».Я отвечаю так: «Не все ли мне равно,Слезится ли мой глаз, гожусь ли я на племя,И черен волос мой иль поседел давно, —А в зеркало глядеть мне вовсе уж не время.Но так как скоро мне в земле придется гнитьИ в Тартар горестный отправиться, пожалуй,Пока я жить хочу, а значит, и любить,Тем более что срок остался очень малый».

Венера как-то по веснеАмура привела ко мне(Я жил тогда анахоретом), —И вот что молвила она:«Ронсар, возьмись-ка, старина,Мальчишку вырастить поэтом».

Я взял ученика в свой дом,Я рассказал ему о том,Как бог Меркурий, первый в мире,Придумал лиру, дал ей строй,Как под Киленскою горойОн первый стал играть на лире.

И про гобой я не забыл:Как он Минервой создан былИ в море выброшен, постылый;Как флейту сделал Пан-старик,Когда пред ним речной тростникРасцвел из тела нимфы милой.

Я оживлял, как мог, рассказ,Убогой мудрости запасЯ истощал, уча ребенка.Но тот и слушать не хотел,Лишь дерзко мне в глаза гляделИ надо мной смеялся звонко.

И так вскричал он наконец:«Да ты осел, а не мудрец!Великой дождался я чести:Меня, меня учить он стал!Я больше знаю, пусть я мал,Чем ты с твоею Школой вместе».

И, увидав, что я смущен,Ласкаясь, улыбнулся онИ сам пустился тут в рассказыПро мать свою и про отца,Про их размолвки без концаИ про любовные проказы.

Он мне поведал свой устав,Утехи, тысячи забав,Приманки, шутки и обманы,И муку смертных и богов,И негу сладостных оков,И сердца горестные раны.

Я слушал — и дивился им,И песням изменил моим,И позабыл мою Камену,Но я запомнил тот урокИ песню ту, что юный богВложил мне в сердце им в замену.

К МУЗЕ