В одном немецком городке - Джон Kаppe

– Он, конечно, уже какое-то время знал, к чему все идет. Но это не смягчило удара.

– Он все еще был временным работником?

– Разумеется. Более того, возможность перейти на постоянную работу, если она когда-либо для него и существовала, стала быстро исчезать. Как только выяснилось, что Рейнская армия уходит, это решило его судьбу. А мне дало достаточно оснований воздержаться от перевода его на постоянную работу.

– Так,– сказал Тернер,– понятно.

– Легко говорить, что с ним поступали несправедливо,– заметил Брэдфилд,– но можно с не меньшим основанием сказать, что он получал вполне достаточно, если учесть, чего он стоил.– Это признание проступило, как пятно на одежде, которое тщетно пытаются смыть.

– Вы говорили, что он имел доступ к казенным деньгам,– сказал Тернер, а сам подумал: «Врачи тоже так – прощупают, потом поставят диагноз».

– Время от времени он передавал чеки армейским властям. Был своего рода почтовым ящиком, не более. Посредником. Армия получала деньги. Гартинг их передавал, брал расписки. Я регулярно проверял его отчетность. Армейские ревизоры, как вы знаете, славятся своей придирчивостью. Ни разу никаких нарушений. При существовавшей системе это было невозможно.

– Даже для Гартинга?

– Я вовсе не это имел в виду. Кроме того, он всегда казался вполне обеспеченным человеком. Я не считаю его жадным, у меня не создалось такого впечатления.

– Он что, жил не по средствам?

– Откуда мне знать, каковы его средства? Если он жил на то, что зарабатывал здесь, то, наверно, тратил все подчистую. Дом в КЈнигсвинтере он занимал довольно большой. Такой дом ему, конечно, не по рангу. Насколько я понимаю, он жил в общем-то на широкую ногу.

– Ясно.

– Вчера вечером я специально проверил, сколько он получил наличными за три месяца, предшествовавшие по бегу. В пятницу после совещания нашего аппарата он взял в кассе семьдесят один фунт и четыре пенса.

– Довольно-таки странная сумма.

– Напротив, все вполне логично. Пятница была десятым днем месяца. Он взял точно одну треть своего месячного заработка и денег на представительские расходы, за вычетом налогов, страховки, удержаний за поломку имущества и личные телефонные переговоры.– Брэдфилд помолчал.– Эту сторону его характера я, может быть, недостаточно подчеркнул – он был скрупулезно честен.

– Почему был?

– Я ни разу не поймал его на лжи. Решив уйти, он взял ровно столько, сколько ему полагалось, и ни пенни больше.

– Кое-кто назвал бы это благородным поступком.

– То, что он не крал? Я бы сказал, что это негативный подвиг. А кроме т ого, он, очевидно, знал, как человек, достаточно эрудированный в вопросах права, что кража могла бы послужить основанием для обращения в немецкую полицию.

– Господи,– сказал Тернер, посмотрев на Брэдфилда,– вы не хотите поставить ему хорошую отметку даже за оведение.

Мисс Пит, личный помощник Брэдфилда, внесла кофе. Это была средних лет женщина, употреблявшая совсем мало косметики, очень подтянутая и полная недоброжелательства. Она, по-видимому, уже знала, откуда приехал Тернер, ибо окинула его взглядом, исполненным величественного презрения. Ее гнев, как не без удовольствия отметил Тернер, вызвали прежде всего его башмаки, и он подумал: «Отлично, черт подери, для того они и нужны».

Брэдфилд продолжал:

– Рейнская армия ушла очень быстро, и он остался без работы. В этом вся суть.

– Он потерял доступ к материалам военной разведки НАТО. Это вы хотите сказать?

– Такова моя гипотеза.

– Ага,– пробормотал Тернер, изображая просветление, и старательно записал в своей книжке «гипотеза», будто самое это слово было ценным приобретением в его лексиконе.

– Как только Рейнская армия ушла, Гартинг в тот же день явился ко мне. Это было примерно полтора года назад.

Он замолчал, погрузившись в воспоминания.

– Он был такой обыденный,– сказал Брэдфилд наконец с несвойственной ему мягкостью.– Такой, знаете ли, неприметный.– Казалось, Брэдфилд до сих пор продолжал этому удивляться.– Сейчас легко забыть об этом, но он был уж очень незначительный.

– Больше вам не придется говорить о его незначительности,– заметил Тернер небрежно,– советую привыкнуть к этому.

– Он вошел ко мне, он был бледен – и только. Никаких других перемен. Сел вон на тот стул. Это его подушечка, между прочим.– Он позволил себе улыбнуться сухой, не дружелюбной улыбкой.– Подушка эта – своего рода заявочный столб. Он единственный из всех имел здесь постоянное место.

– И единственный, кто мог его потерять. Кто вышивал эту подушечку?

– Не имею ни малейшего представления.

– Была у него экономка?

– Нет, насколько мне известно.

– Ладно.

– Он не сказал ни слова о переменах в своем положении. Помню, в канцелярии как раз слушали передачу по радио. Солдаты размещались по вагонам под звуки оркестра.

– Важная для него минута, верно?

– По-видимому. Я спросил его, чем могу быть полезен. Он ответил, что хотел бы найти себе применение. Все это говорилось на полутонах, полунамеками. Он знает, что Майлз Гевистон очень перегружен работой в связи с берлинскими осложнениями, выступлениями ганноверских студентов и другими трудностями. Не может ли он ему помочь? Я сказал, что вопросы такого рода – вне его компетенции: ими должны заниматься мои постоянные сотрудники. Нет, сказал он, речь идет совсем о другом. Он и не собирается предлагать свои услуги в решении коренных проблем. Он думал вот о чем: у Гевистона есть два или три мелких вопроса, не может ли он заняться ими? Скажем, деятельностью Англо-германского общества, которое в то время было очень малоактивно, но все же требовало какой-то переписки на низшем уровне. Потом дела по розыску пропавших без вести граждан. Нельзя ли ему взять на себя несколько обязанностей такого рода и разгрузить более занятых сотрудников? Я не мог не признать, что в этом был свой смысл.

– И вы сказали: ладно?

– Да, я согласился. Разумеется, как на временную меру. Временная договоренность. Я полагал тогда, что мы предупредим его об увольнении в декабре, когда истечет срок его договора, а до тех пор я разрешил ему выполнять любые мелкие поручения, какие подвернутся. С этого все и пошло. Я, разумеется, поступил глупо, поддавшись на его уговоры.

– Я этого не говорил.

– Вам незачем это говорить. Я протянул ему палец, он схватил всю руку. За один месяц он сосредоточил у себя все, что можно назвать отходами работы аппарата советников, весь поток всевозможной ерунды, которая обычно стекается в каждое большое посольство: дела о пропавших без вести гражданах, прошения на имя королевы, случайные посетители, официально запланированные туристы, Англо-германское общество, письма, содержащие оскорбления и угрозы, и разные другие бумаги, которые вовсе не должны попадать в аппарат советников. Не менее активно проявлял он свои таланты и в общественной жизни посольства. В церкви он аккомпанировал хору, вошел в комиссию по бытовым вопросам, в спортивную комиссию. Он даже создал группу учредителей Национального фонда. Через какое-то время он попросил разрешения добавить к названию своей должности слова «консульские функции», и я пошел и на это. Вы, вероятно, знаете, что у нас здесь консульских функций нет, все подобные дела отправляются в КЈльн.– Он пожал плечами.– К декабрю он сумел сделаться незаменимым. Договор с ним был представлен на рассмотрение.– Брэдфилд взял авторучку и снова стал разглядывать ее кончик.– И я продлил его еще на год.

– Вы обошлись с ним по-хорошему,– сказал Тернер, не сводя глаз с Брэдфилда.– Сделали для него доброе дело.

– У него здесь не было никакого статуса, никаких гарантий на будущее. Он фактически стоял на пороге увольнения и знал это. Думаю, что это обстоятельство сыграло свою роль. Мы обычно больше дорожим людьми, от которых можем в любой момент избавиться.

– Вам было просто жаль его. Почему вы не хотите признать это? На мой взгляд, такая причина вполне убедительна.

– Да. Да, вероятно, мне было его жаль. В первый раз, когда он пришел, я пожалел его.– Брэдфилд теперь улыбался, но только собственной глупости.

– Он выполнял свою работу хорошо?

– Он действовал необычными методами, но довольно эффективно. Предпочитал телефон написанному слову; впрочем, это объяснимо: он никогда не учился составлять официальные бумаги. К тому же английский не был его родным языком.– Он пожал плечами и повторил: – Словом, я взял его еще на год.

– Который истек в декабре. Совсем как лицензия. Лицензия на право работать, быть одним из нас,– Он продолжал внимательно наблюдать за Брэдфилдом.– На право шпионить. И вы снова возобновили ее?

– Да.

– Почему?

Опять секундное колебание, быть может, попытка что-то скрыть.

– На этот раз вам ведь не было его жаль? Не так ли?

– Мои чувства не имеют отношения к делу.– Брэдфилд резко положил перо.– Причины, по которым я оста вил его, носили совершенно объективный характер.