Подняться на башню - Лора Андронова

Этим же вечером городские ворота снова открылись, и целая армия явных шпиков и тайных осведомителей устремилась с докладами в ближние страны. Реакция соседей оказалась предсказуемой. Дряхлый, впадающий в маразм король Керама Сальман едва дослушал до конца взволнованный рассказ гонца и, пожав плечами, вернулся в свой сад: в последнее время он предпочитал невозмутимые растения суматошным людям.

Самарагдский Самодержец несколько дней пылал праведным гневом. Однако атаковать хорошо укрепленный город не решился, ограничившись публичными пытками гонца, принесшего дурную весть.

Но наиболее бурными были ответные действия Верховного Дворца Велерии. Не особенно задумываясь о последствиях, князь собрал всю свою армию и бросил на осаду Брасьера, полагая, что такая могучая сила должна смести любые преграды. Есинор не учел одного — хитрости и прозорливости бывшего генерала. Уже на марше выяснилось, что тайными стараниями Рубелиана войско было приведено в совершенно небоеспособное состояние: лучшее оружие исчезло в неизвестном направлении, а всех наиболее толковых командиров среднего звена приковала к постелям странная хворь. Напрасно пытались советники отговорить князя от опрометчивого шага — велерскве полки пошли на штурм. Долго еще барон Брасийский вспоминал эту кампанию:

Взялись котятки с матерым волком сражаться. Я ж их всех как облупленных знаю! Все их стратегии и тактики. Кто их учил? Я учил. Насквозь вижу! Каждый шаг могу предугадать. Жалко, конечно, погибших, но лес рубят — щепки летят.

Треть княжеского войска так и осталась лежать у крепостных стен, треть была взята в плен. Среди пленников оказался и сам Есинор.

— Мерзавец! — визжал он в лицо победителю. — Подлый предатель! Чтоб тебя разорвало! Попадись только мне! Ты у меня будешь собственные кишки жрать!

Рубелиан сдержанно улыбнулся, поигрывая окровавленным мечом.

— Позволю напомнить его светлости, что сию минуту ситуация несколько обратная. Потому стоит ли испытывать мое терпение и давать подсказки насчет того, как я могу распорядиться твоим бренным телом?

— Ты меня запугиваешь, смерд? Я плюю на тебя! Рыцарю не пристало бояться боли.

— Правда? Интересно, что может знать о боли его светлость? Впрочем, если ты продолжаешь настаивать, то… — Генерал кивком головы подозвал стоящего невдалеке плечистого бритоголового субъекта. — Познакомься, это Брокс, бывший главный палач самарагдского рогоносца. Ныне на моей службе.

Брокс важно поклонился и, слегка прищурившись, начал пристально разглядывать князя. Было в его взоре какое-то нехорошее любопытство.

— Я бы порекомендовал начать с костоломки. Потом, возможно, прижигания или травы… Надо бы поподробнее изучить его конституцию… Прикажете приступать, хозяин?

— Как видишь, мы можем легко выяснить, настоящий ли ты рыцарь. — Генерал презрительно посмотрел на посеревшего Есинора, — Но у меня есть более интересная мысль. В лучших традициях злых властелинов, вероломно побеждающих благородных героев. — И что же это за мысль? — все так же высокомерно, но уже спокойно поинтересовался князь.

— Насколько я помню, рука и сердце твоей дочери, крошки Марии, еще свободны? Прекрасно. Тогда я беру ее в жены. Приданого не надо, не беспокойся. Только договор о вечном мире между нашими странами.

Есинор нашел в себе силы лишь осторожно кивнуть. Подобный ход событий представлялся ему неожиданно выгодным: юная княжна Мария была девушкой по меньшей мере некрасивой. Маленькое рябое личико, хромота и намечающийся горб не делали ее особо привлекательной для высокопоставленных женихов, даже несмотря на титул и виды на наследство.

— Кроме того, — продолжал Рубелиан, — дабы спасти твою честь, мы не будем объявлять о твоем поражении.

— Не будем? — не поверил своим ушам князь. — Но…

— «Битва прекращена по взаимному согласию полководцев» — тебя устроит такая формулировка?

— Более чем, но я не понимаю…

— Зачем мне это надо? — хмыкнул генерал. — Я хочу иметь достойного тестя. А твоя репутация и так слегка подмочена водами Селени.

На свадебные торжества, состоявшиеся три месяца спустя, съехалась вся велерская знать. Князь Есинор, увидевший в своем зяте не врага, а нового и весьма полезного союзника, был с Рубелианом ласков, величал его бароном и «дорогим сыном», тем самым подтвердив и статус Брасьера, и его повелителя. В небе над Плешью гремели фейерверки, отмечая рождение новой семьи и смерть самой пустоши…

На третий день после прощания с Фиником и Мохнатыми Тараканами Хёльв обнаружил, что Брасьер вызывает у него отвращение. В этом городе он не нашел ни гармонии, ни красоты. Дома стояли как попало, налезая друг на друга, улочки были тесными и кривыми, редкая площадь могла похвастаться статуей или колонной, Чувствовалось, что строительство происходило в спешке, на скорую руку, без общего плана.

Благоразумно решив, что сорить деньгами пока не стоит, Хёльв подыскал себе скромное жилье — крошечную каморку в недорогом, но приличном на вид постоялом дворе с многозначительным названием «Ветры странствий». К каморке прилагалась переносная печурка, несколько тарелок и чугунная сковорода. Обстановка состояла из откидной койки, табурета и трехногого стола, служившего прибежищем для целого выводка муравьев.

«Это ненадолго, — успокаивал сам себя Хёльв. — Найду хорошую работу — сразу съеду».

Однако работа не находилась. Хозяева контор, лавок и трактиров с подозрением смотрели на незнакомого юношу, у которого не было ни рекомендательных писем, ни влиятельных знакомых. Его вежливо спроваживали, обещая дать знать в случае, если подходящее место появится. Шли дни, и кошелек, полученный от Финика, становился все легче.

— Что, милок, маешься? — с деланным сочувствием вопрошала Хёльва владелица «Ветров» — сухонькая усатая старушка.

— Не берут никуда, — жаловался он.

— И не возьмут, милок, не возьмут! — радовалась старушка. — Кому ты нужен — хилый такой?

— Я не хилый!

— Тогда в вышибалы подавайся.

— Да меня сразу по стенке размажут, — безнадежно возражал юноша.

— Ну вот. А говоришь, что не хилый.

Подобные разговоры у них повторялись почти каждый день.

— Я грамотный зато. Почерк у меня красивый, сочиняю складно.

— Ой, сочинитель нашелся. Грамотой, милок, сыт не будешь.

Хёльв только вздыхал. Спорить с вредной бабкой ему не хотелось, и он старался поскорее ретироваться в свои апартаменты. Обычно она не обращала внимания на его исчезновение, возвращаясь к бесконечному вязанию, но однажды уже на лестнице его настиг дребезжащий окрик: