«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана - Бахман Ингеборг

Пауль, я догадываюсь, какую трудную пору ты пережил, но догадываешься ли ты, что произошло здесь, со мной, — в этом я порой сомневаюсь. Я и Клаусу не все смогла рассказать, это было невозможно.

А еще эти нагрузки, Франкфурт, работа днем и ночью несколько недель подряд, ведение хозяйства на два дома, без прислуги, все сошлось вместе так, что хуже не бывает, — я порой удивляюсь, что еще держусь на ногах. Дальше так невозможно, и как только закончится семестр, мы уедем в деревню, в Южную Швейцарию или Северную Италию, насовсем, — если только удастся до того времени продержаться.

А еще впереди Рождество. В Каринтию я не поеду, нужно работать, праздника у меня не будет. Сегодня во второй половине дня я написала Жизели — не осложняй ее жизнь, будьте счастливы, и у вас есть Эрик, я часто думаю о нем и о том, что он есть на свете.

Ингеборг.

157. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

19.02.1960

Февраль 1960 года Цюрих

Дорогой Пауль!

После всего, что случилось, я считаю, что для нас больше не существует никакого продолжения. Для меня оно теперь невозможно[117].

Мне очень трудно говорить об этом.

Желаю тебе всего доброго.

Ингеборг.

159. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

/Poincaré 39–63 /[118]

Париж, 19 мая 1960 года

Я пишу тебе, Ингеборг.

Ты еще помнишь, что я сказал, когда видел тебя в последний раз, два года назад, в Париже, в такси перед твоим отъездом?

Я это помню, Ингеборг.

«Не растрачивай себя в авантюрах, Ингеборг», — вот что я тогда сказал.

Ты растратила себя в авантюрах — а что ты этого даже не понимаешь, как раз и является… доказательством.

Всем, кто так охотно клевещет на меня, ты веришь на слово; а моего мнения даже не спрашиваешь. Всё, что обо мне налгали[119], для тебя имеет силу свидетельства. Меня же самого ты не воспринимаешь всерьез, не хочешь всерьез признавать, не хочешь ни о чем спрашивать.

Ингеборг, на чьей же ты стороне? Приходит такой вот Блёкер, приходит осквернитель могил, я пишу тебе, в отчаянье, а у тебя не находится для меня ни словечка, ни звука: ты уезжаешь на литературные чтения. (Но когда речь заходит о какой-то литературной премии, ты пишешь мне сразу же, «во вторник ночью»[120].)

И потом вдруг — а я ведь далеко не все перечислил — я получаю письмо, где «после всего, что произошло»[121], ты выражаешь дружеские чувства ко мне…

Тебе не стыдно, Ингеборг?

Я пишу тебе, Ингеборг.

Пишу, среди прочего, и потому, что должен сказать тебе: 24-го я еду в Цюрих, чтобы увидеться с Нелли Закс[122].

Я знаю, ты будешь встречать ее в аэропорту. Я охотно составил бы тебе компанию — но был вынужден сказать Нелли Закс, что меня такой возможности лишили.

Если ты, тем не менее, считаешь такое возможным, то скажи об этом Нелли Закс прямо сейчас и, пожалуйста, поставь в известность меня. Нелли Закс наверняка этому обрадуется.

Если ты хочешь, чтобы мы с тобой поговорили, сообщи мне, пожалуйста, и об этом.

Я не особенно хорошо о тебе высказывался, Ингеборг, в эти последние месяцы — если ты хоть на минуту опять станешь самой собой, ты поймешь, как и почему это получилось.

И — пожалуйста —: Не спрашивай сейчас, прежде чем отвечать или не отвечать мне, совета у других — Спроси себя.

Пауль.

166. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

<Париж> 17.XI.60.

Моя дорогая Ингеборг,

все ли еще в Цюрихе ты, вы оба? Я еду туда 25-го, чтобы поговорить с д-ром Вебером[123].

В «Вельт» от 11.11 снова опубликована гнусность, дальше некуда. И — в «Христ унд Вельт»[124].

(Христос и…)

Видишь, Ингеборг, я ведь заранее знал, что даже Бюхнеровская премия не положит конец этим махинациям… Как хорошо, что появилось ваше опровержение[125] — от всего сердца благодарю за то, что ты поставила под письмом свою подпись. Пусть будет хорошо вам обоим, urbi et orbi[126][127].

Твой

Пауль.

167. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

<Утикон-ам-Зее> 18–11–60

Дорогой, дорогой Пауль!

Двадцать пятого числа я здесь буду — так что мы увидимся! Я так рада, что опять могу радоваться, что вновь обрела тебя в тот дождливый день в Париже. Мы с тобой найдем путь и средство изгнать из мира худой мир. Я увижу д-ра Вебера на следующей неделе, мы об этом поговорим, он покажет мне эти публикации. Сцонди[128], говорят, очень хорошо ответил на них в газете.

В Риме я была всего несколько дней, чтобы устроить все необходимое для Макса, чтобы ему первое время было легче. Останусь здесь еще на месяц, мне надо заканчивать работу, это получается только здесь, иначе не получается. Пожалуйста, напиши мне, когда ты приезжаешь, я тебя встречу. Не звони, телефон я отключила! Где ты остановишься? Хотела бы, чтобы у меня, но не выйдет: этот дом, где я снимаю жилье, такой швейцарский.

Буду ждать тебя на вокзале

Твоя Ингеборг.

189. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

Париж, 11.09.1961, не отправлено

Дорогая Ингеборг,

дела у меня, особенно после провокации в «Форвэртс»[129] (наверняка не последней), складываются не лучшим образом. Я говорю себе — эта мысль, вероятно, объясняется не только моим эгоизмом, — что разговор с тобой и Максом Фришем мог бы тут помочь, кое-что прояснить, просветлить.

И поэтому я прошу тебя и Макса Фриша о таком разговоре.

Я, к сожалению, приехать к вам не могу — поэтому, пожалуйста, приезжайте вы, когда сможете, завтра или послезавтра, но дайте мне знать об этом уже сейчас.

Искренне желаю вам обоим всего хорошего!

Пауль.

11.09.61

190. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

78, Рю де Лоншан (Poi 39–63)

<Париж> 27.09.61.

Моя дорогая Ингеборг,

я долго не писал, даже не поздравил тебя с днем рождения, не поблагодарил за присланные тобою книги[130]. Позволь исправить это упущение сейчас.

Всего, всего тебе доброго, Ингеборг!

Я говорю себе — повторю это сейчас и Максу Фришу[131]: то, что встало между нами, может быть только недоразумением, трудно исправимым, наверное, но все-таки — только этим.

Давайте же попытаемся, все вместе, его устранить. Я верю в разговоры. Ингеборг. Да, попробуем говорить друг с другом — я прошу об этом и Макса Фриша.

С любовью!

Пауль.

210. Пауль Целан — Максу Фришу

78, Рю де Лоншан

Париж, 27.09.61

Дорогой Макс Фриш!

Я часто спрашиваю себя, откуда теперь между нами столько молчания.

Дело тут, может быть, только в недоразумениях — весомых, конечно, но все же таких, которые, я уверен, можно устранить посредством разговора.