Как он похож на ангела - Маргарет Миллар

— Какие для этого могли быть основания?

— Сами посудите: он был кротким и безответным, я деспотичной, брюки ему достались по ошибке, он с радостью бы отдал их мне, да-да, именно так все и говорили! И лишь немногие — Джон Ронда и его жена в их числе — знали, что, кроме меня, брюки в нашей семье носить действительно было бы некому! Патрик был мягким, любящим, нежным, но деньги не значили для него ничего. Неоплаченные счета были всего-навсего бумажками. Я с радостью пошла бы работать, но это подорвало бы в Патрике уверенность в себе — и без того хрупкую. Мне все время приходилось лавировать между слабостями Патрика и его потребностями.

— Немногие женщины могли бы быть очень, очень счастливы при такой жизни.

— Вы так думаете? — спросила она. — Плохо же вы разбираетесь в женщинах.

— Не спорю.

— И в любви.

— Наверное. Но хочу разобраться, надеюсь, мне еще повезет.

— Не думаю, — спокойно сказала она. — Вам уже поздно. Любовь выживает, когда человек еще достаточно молод, чтобы держать удары, которые она наносит, и выходить из нокдауна при счете «девять». Мой сын Ричард, — прибавила она с гордой улыбкой, — увлекается боксом, это его словечки.

— Ронда говорил, что ваш сын — очень способный мальчик.

— Мне тоже так кажется, но ведь я необъективна.

— Расскажите, как с вашим мужем случилось несчастье, миссис О'Горман.

Она посмотрела на него в упор.

— Мне нечего прибавить к тому, что вы прочли в материалах, которые получили от Ронды.

— Там не указано одно обстоятельство. В вашей машине была печка?

— Нет. Нам она была не по карману.

— Во что был одет мистер О'Горман, когда выходил из дому?

— Вы знаете во что, если читали протокол моего допроса: в клетчатую черно-желтую рубашку из фланели.

— Шел дождь?

— Да, и несколько дней до того — тоже.

— Но на мистере О'Гормане не было ни плаща, ни пиджака?

— Я понимаю, к чему вы клоните, — сказала она. — Не тратьте зря времени. Плащ был Патрику не нужен, потому что и у нас, и в конторе гаражи соединены с домом. Ему не нужно было идти под дождем.

— Но, насколько мне известно, вечер был холодным.

— Патрик холода не боялся. У него даже не было пальто.

— По сводке погоды, которая сохранилась у Ронды, в тот день было всего девять градусов.

— Рубашка была шерстяной, — сказала она, — и очень плотной. И потом он ужасно торопился, был вне себя. Он буквально выбежал из дому, так ему не терпелось исправить ту проклятую ошибку, прежде чем ее кто-нибудь заметит.

— Был вне себя, — повторил Куинн. Такое выражение не слишком подходило к образу тихого, уступчивого, лишенного тщеславия О'Гормана. — Несчастный случай произошел на пути в контору?

— Да.

— Если ваш муж так спешил, тем более странно, что он остановился, чтобы посадить в машину какого-то неизвестного.

— Никого он не сажал, — сказала она с раздражением. — Этот неизвестный существует исключительно в воображении Ронды и нашего шерифа. Во-первых, Патрик торопился, а во-вторых, неделей раньше человек, которого подобрала на дороге одна пара из Чикото, ограбил их, и Патрик дал мне слово, что не будет подвозить незнакомых.

— А что, если он подвозил знакомого?

— Но кого? У Патрика ни с кем не было счетов. И если бы кто-то захотел отнять у него деньги, он бы их сам отдал, без борьбы. — Она обреченно махнула рукой. — Нет, я уверена, что это был несчастный случай, а не убийство, и меня не переубедят. Патрик спешил, он ехал гораздо быстрее обычного, а видимость из-за дождя была плохой.

— Вы очень любили своего мужа, миссис О'Горман?

— Я бы все для него сделала. Все, что угодно. Я и теперь… — Она замолчала, прикусив дрожащую губу.

— Вы и теперь не отступились бы от него?

— Да. Должно быть, это глупо, но я иногда думаю: а вдруг с Патриком в тот вечер произошло что-то невероятное? Вдруг он сошел с ума, потерял память? Если он когда-нибудь вернется или его найдут, я останусь с ним.

— Люди не сходят с ума в одну минуту. Вы бы заметили, что с ним неладно, раньше. Вам ничего не казалось странным в его поведении?

— Нет.

— Может, он сделался раздражительным или у него появились новые привычки, он стал иначе одеваться, плохо спать, отказываться от еды?

— Нет, — повторила она. — Пожалуй, он сделался еще тише, сосредоточенней.

— Когда вы говорите «сосредоточенный», то имеете в виду «задумчивый» или «грустный»?

— Грустный. Я даже сказала ему как-то в шутку, что он спит наяву, а он ответил, что вернее было бы сказать «спит во сне». Помню, я еще засмеялась, мне этот «сон во сне» показался очень забавным.

— Да, — сказал Куинн. — От него не просыпаются.

Глава 7

Компания по продаже недвижимости Хейвуда занимала первый этаж здания маленькой гостиницы. На стенах ее висели карты города и штата, аэроснимок Чикото и две гравюры: одна изображала Вашингтона, форсирующего Делавэр, другая — Линкольна в молодости.

Юноша без пиджака, с изжелта-бледным лицом назвался Эрлом Перкинсом. Хотя в комнате стояло несколько столов с табличками, на которых значились фамилии служащих, Перкинс был единственным, кто находился на работе, и было непонятно, то ли дела идут настолько плохо, что остальные не считают нужным появляться, то ли настолько хорошо, что все, как Вилли Кинг, демонстрируют участки потенциальным покупателям.

— Мне нужна миссис Кинг. Когда я могу ее видеть?

— В любое время. То есть в любое удобное для нее время. Здесь что хотят, то и делают. Никто не соблюдает никаких правил! Вы работаете, мистер?..

— Куинн. Да, работаю.

— Тогда вы знаете, что любое, даже наилучшим образом организованное предприятие развалится, если служащие перестанут строго придерживаться правил работы. Что тогда ждет общество? Хаос!

— Довольно уютный и мирный хаос, — сказал, оглядывая комнату, Куинн.

— Хаос может не иметь пугающих внешних признаков, — назидательно продолжил Перкинс. — Например, мой обеденный перерыв начинается в двенадцать, а кончается в час. Уже почти час, а я еще не ел. На ваш взгляд это пустяк, а на мой — нет. Я бы уже к одиннадцати клиента отпустил и сюда вернулся, потому что занимаюсь делом, а не пускаю боссу пыль в глаза.

— Давно миссис Кинг работает у Хейвуда?

— Не знаю. Я здесь только с января.

— А мистер Кинг имеется?

— В наличии? Нет, — с удовольствием сообщил Перкинс. — Она в разводе.

— Давно вы живете в Чикото?

— Всю жизнь, кроме тех двух лет, что учился в колледже в Сан-Хосе. Представляете? Два года грызть науку, чтобы вернуться… Ну вот, кажется, вам повезло.

Дверь распахнулась, втолкнув в комнату волну жаркого, сухого воздуха, и вошла Вилли Кинг, в белом платье без рукавов и широкополой шляпе. Из-за шляпы она не сразу заметила Куинна.

— Прости, Эрл, я опять опоздала.

— Видно, я не заслуживаю другого отношения, — скорбно отозвался Перкинс. — Моя язва…

— Зато участок, можно считать, продан. Пришлось, правда, соврать насчет климата.

Она бросила сумочку на стол, сняла шляпу и увидела Куинна. Ее лицо не дрогнуло, и лишь губы сжались плотнее.

— О, я не заметила, что у нас клиент. Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр?

— Безусловно, миссис Кинг.

— Эрл, — сказала Вилли, — пойди поешь хорошенько. И никакого перца, никакого кетчупа!

— Я заболел не от перца и кетчупа, — заявил Перкинс, — а от того, что мы живем без правил!

— Ладно, подумай заодно, какие нужны правила. Составь список.

— Уже составил.

— Составь еще один.

— Зря смеешься, я так и сделаю! — сказал Перкинс и вышел, хлопнув дверью.

— Какой он еще ребенок, — сказала Вилли материнским тоном. — Слишком рано нажил язву. Надеюсь, у вас язвы нет, мистер Куинн?

— Нет, но может появиться, если я буду глотать истории, которыми вы меня потчуете, миссис Кинг, и дело тоже будет не в перце и кетчупе. Как съездили в Лос-Анджелес?

— Я передумала.

— Решили, что Чикото все-таки достаточно приятный город?

— Нет. Чикото — дыра.

— Тогда выбирайтесь из нее!

— А что, если я провалюсь в дыру похуже? — спросила она, дернув голым плечиком. — Здесь, по крайней мере, у меня давние, прочные связи.

— Такие, как мистер Хейвуд?

— Да, конечно. Мистер Хейвуд мой хозяин.

— Только на работе или в свободное время тоже?

— Я вас не понимаю, — ласково произнесла она, — или, может, вы имеете в виду вчерашний вечер?

— Как вы угадали, миссис Кинг?

— Если хотите знать, идея была целиком и полностью моей. Я слышала, как вы говорили с Рондой в редакции, когда принесла туда объявления, и, конечно, мне стало ужасно любопытно. Подумать только, снова дело О'Гормана! В Чикото сказать «О'Горман» все равно что в Сан-Франциско — «землетрясение».