Пути-дороги - Михаил Алексеев

Кузьмич закусил рыжий ус и пробормотал что-то невнятное. Сенька вдруг глянул на ездового с нескрываемой злостью, зеленые глаза его посветлели.

– У одного тут мироеда ликвидировали, товарищ лейтенант. Фамилия его - Патрану. Хозяин наш говорит, что он житья тут никому не давал, с бедных людей три шкуры снимал. И к тому же еще - немецкий холуй! - ответил он прямо и вновь укоризненно посмотрел на смущенного Кузьмича.

– Коня отведите сейчас же туда, где вы его взяли. Если надо, без вас реквизируют. И притом - сами румыны. Придет еще такое время. А за самоуправство объявляю вам обоим выговор... за неимением гауптвахты.

– Есть, выговор! - гаркнул радостно Ванин, будто ему объявили благодарность, и, подойдя к своему дружку Акиму, признался: - Отпущение грехов состоялось...

Прихвастнуть же любил Сенька по мелочам, для "веселья и облегчения души", как он сам признавался, хотя на этот счет у него были серьезные расхождения с Акимом, который не допускал лжи ни в большом, ни в малом и требовал этого от Сеньки, на что Ванин отвечал:

– Может, учитель и не может приврать, ему действительно неудобно, а мне можно... К тому же я не вру в таком... нехорошем смысле этого слова, а смешу, веселю вас же, чертей! Разве это преступление? Ты же, Аким, сам гогочешь, как застоявшийся Мишкин битюг, когда Пинчук анекдоты рассказывает. А в них, анекдотах, - сплошное вранье. Кроме того, у Петра Тарасовича эти анекдоты вот с такой бородищей!

– Собственно, чего ты от меня хочешь? Чтобы я благословил тебя на ложь? Этого ты от меня, Семен, никогда не дождешься, - возражал Аким уже совершенно серьезно и сердито, и на этом их споры заканчивались. Аким отлично понимал, что Сеньку ему не перевоспитать.

...Забаров вернулся от командира дивизии еще более помрачневший. Глубже легли складки на его широком лбу и на рябоватых щеках. В глазах - знакомый разведчикам сосредоточенный блеск. Гимнастерка была расстегнута и обнажала могучую волосатую грудь с вытатуированным орлом. Лейтенант дышал тяжело и шумно.

К нему подошел Шахаев.

– Ну?

– Приказано ночью вновь выйти на поиск. Генералу нужны сведения о немцах. Вот так-то, брат мой Шахай! - Федор впервые назвал парторга этим коротким именем.

– Обязательно немца?

– Обязательно.

Помолчали. Парторг поворошил седые жесткие пряди волос. Потом сразу выпрямился, сказал с редким для его чистой русской речи восточным акцентом:

– "Языка" возьмем. Немца возьмем!

– Каким образом? Ты что-нибудь придумал?

– Не я... Как вы полагаете, товарищ лейтенант, где находятся немцы?

– В том-то и дело, что не знаю.

– Не допускаете ли вы, что гитлеровцы, выставив румын под пули, сами упрятались в дотах и преспокойно лакают там ром и жуют галеты?

Парторг замолчал, дожидаясь ответа. Забаров некоторое время думал. Потом тоже выпрямился, скупая улыбка прошла по его лицу и остановилась где-то в уголках больших обветренных губ.

– Кто это придумал?

– Мы узнали от одной девушки. Зовут ее Василикой. Невеста нашего друга Георге Бокулея. Прошлой ночью она вернулась с той стороны. Служила поваром у корпусного румынского генерала. Говорит, что в районе дотов ее чуть не задержал немецкий патруль...

– Ну, это еще надо проверить. Вы осторожнее с этой девицей.

– Разумеется. Но в ее рассказе много правдоподобного. Ведь это так похоже на гитлеровцев!.. Я думаю, товарищ лейтенант, с проверки ее показаний мы и начнем.

– Спасибо тебе, друг! - Худые острые плечи Шахаeва хрустнули под свинцовой тяжестью забаровских ладоней.

– За что же мне?

– А вот за это самое!.. Ну, хватит. Давайте лучше помозгуем, как в доты пробраться.

– Мы уж тут думали немного об этом. - Шахаев расстегнул свою полевую сумку, вынул лист бумаги, разрисованный красными и черными линиями, испещренный точками.

– Что это?

– Схема расположения дотов.

– Ну, ну, - поощрительно закивал Федор, наклоняясь над бумагой.

– Построены они у них в шахматном порядке, таким образом, чтобы каждый дот был защищен огнем соседних укрепленных точек, - знаешь, на манер линии Мажино, недаром румынам помогали строить эти укрепления французы! Ближе всех расположен к нам вот этот, - Шахаев показал на кружочек, отмеченный крестом. - Теперь нужно только узнать, какие у дотов двери, как они открываются. Времени у нас для этого нет.

– Время будет. Я сейчас же пойду к начальнику разведки и с ним - к генералу. Дай мне эту бумажку.

Часа через два Забаров вернулся из штаба дивизии. Он сообщил Шахаеву, что их план одобрен, а на подготовку дано пять дней. На шестой -отправляться.

– Целых пять дней! - гудел Федор, довольно потирая свои тяжелые, горячие руки. - Да мы так подготовимся, что фашистов вместе с дотом принесем!..

Но веселость Забарова была минутной.

– Трудно будет, - выдохнул он шумно. И умолк.

Почти целую неделю, предшествовавшую поиску, забаровцы пробыли на переднем крае, ведя наблюдение с различных пунктов. Михаил Лачуга, Пинчук и Кузьмин носили им туда пищу в термосах, с трудом выпрошенных Петром Тарасовичем у скуповатого и до смешного бережливого Докторовича. Пинчук чуть ли не под присягой дал ему слово, что все термосы вернет в целости и сохранности. Докторович термосы отпустил, однако в качестве надзирателя послал к разведчикам свою верную суровую помощницу - толстущую Мотю. Она ежедневно и неутомимо конвоировала ребят до самого переднего края и обратно, с пристрастием исполняя предписания своего начальства. В последний день Пинчук попробовал уговорить Мотю остаться. Он взывал к ее совести, Матреной Ивановной величал - ничего не помогло.

– Проклятая девка! - в сердцах проворчал старшина. - Возьми такую в жинки - душу вымотает.

– А я за такого носатого еще и не пошла бы! - ответила острая на язык Мотя.- Мне больше Лачуга нравится. Он щербатый, да это и лучше: кусаться не будет... Люб он мне...

– Нужна ты мне со своей любовью, - пробормотал смущенный Лачуга, пристраивая за спиной термос. - Без тебя хватит...

– Так уж и хватит. Шурка-то, повариха, небось отставила тебя. Помалкивал бы лучше.

– Ну, молчу. Только отстань.

– А вот и не отстану. Может, приглянулся ты мне, чудак такой! - Мотя зажмурила глаза, подбоченилась и выгнула опаленную солнцем бровь.

– Перестань крутиться-то, вертихвостка, язви тя в корень! -неожиданно зашумел на нее Кузьмич. - Ни стыда, ни совести!

Угомонить Мотю было не так-то просто.

– Что, аль завидки взяли, старый? Ишь усы-то накрутил!

– Тьфу ты, сатана! - ездовой натужно покраснел, отвернулся, плюнул. - Типун тебе на язык! Кобыла гладкая!..

Мотя подкралась к Кузьмичу сзади, обхватила его худую, тонкую шею пухлой, горячей рукой, заглянула через плечо в его лицо, потом с силой запрокинула голову старика и чмокнула его прямо в губы.

Старик с трудом вырвался и, забыв о своих годах, с молодецкой прытью утек. Вслед ему катился озорной девичий смех.

Позже Кузьмич говорил разведчикам, что такого позорища он еще никогда не испытывал и что при случае непременно высечет кнутом эту толстущую Мотю, а подвернется Докторович - и его, чтоб не присылал такую. Солдаты смеялись, с той поры частенько напоминали Кузьмичу о Моте, уверяя, что она влюблена в него, и спрашивали, как поживают его усы.

5

Перед поиском разведчики целый день спали.

Вечером Забаров разбудил всех и приказал одеваться. На задание отправлялись Забаров, Шахаев, Ванин, Камушкин, Аким, Каримов, Никита Пилюгин и еще четверо молодых разведчиков. Шла с ними и Наташа.

Сейчас лейтенант проверял разведчиков особенно тщательно. Заставлял каждого несколько десятков метров пробежать, прислушиваясь, не гремит ли что; велел захватить фляги с водой, побольше гранат.

Моросил мелкий, не по-весеннему назойливый дождь. За реденькими тучами медленно плыл бледный серпик месяца, в его прозрачно-неровном трепетном свете чуть серебрились мокрые лепестки цветущих черешен. Напоенный влагой воздух был чист и живительно легок. Перестрелка, время от времени вспыхивавшая на переднем крае, казалось, идет где-то совсем близко, метрах в двухстах отсюда.

Разведчики миновали село, прошли КП дивизии, не спеша поднялись на гору, обогнули балку, в которой стояла, видимо временно, батарея Гунько, хитро замаскированная разбитыми румынскими фургонами, и вскоре достигли переднего края. На нем еще не было траншей и окопов полного профиля. Земляные работы были в самом разгаре.

Забаровцы остановились отдохнуть. По соседству с ними сидела группа солдат. Оттуда долетал чей-то негромкий высокий голосок:

– ...Проберитесь, говорит, в деревню Стольничели, влезьте на крышу, поднимите флаг али еще что, а мы заметим - и вперед!.. Вот ведь чего захотел!.. Как же можно так? В деревне - немцы. Мы будем флажком помахивать, а немцы любоваться, так, что ли, говорю, по-вашему?