Ящик Пандоры - Станислав Гагарин

— На языке любви, — ответил Марчелло.

XXI

Андрей Балашев сидел в радиорубке спасательного судна «Мурманец» и, улыбаясь, нежно разговаривал с Ириной… через эфир… Он с удивительной легкостью, с которой ему еще не приходилось работать, гонял влево-вправо ключ-«пилу», и каждое замыкание-размыкание рождало электрический сигнал, который вместе с другими знаками азбуки Морзе срывался с судовой антенны и тут же возникал в наушниках Ирины Мордвиненко, сидящей в зале радиоцентра за сотни миль от бороздящего океан спасательного корабля.

Радист понимал, что нельзя так долго вести в эфире частные разговоры, да еще явно любовного содержания, он чувствовал, что их диалог давно уже засекли, но только никак не мог удержаться и все говорил, говорил о своей любви Ирине на телеграфном языке…

Андрей был так увлечен беседой, что не заметил, как отворилась дверь в рубку. Он только почувствовал: потянуло холодом по ногам, как никак, а вокруг Северная Атлантика, банка Флемиш-Кап на траверзе. Андрей, не снимая пальцев с ключа, крикнул: «Дверь закрывайте!», затем поднял глаза и увидел, что в радиорубке стоит… скелет.

Скелет ласково улыбался Андрею Балашеву.

Радист никогда бы не смог объяснить, почему он решил, что скелет улыбается ласково, но ему казалось, что это именно так.

Андрей не успел ни испугаться, ни удивиться появлению в радиорубке скелета, на черепе которого была надета набекрень морская фуражка с «крабом», а на ребрах грудной клетки болтался бинокль.

А скелет вдруг вытянул руки по швам, звякнул костями и сказал незнакомым голосом:

— Open box! Откройте ящик!

То, что скелет говорил на английском языке, не смутило Андрея. Он только хотел спросить странного гостя, какой ящик имеется в виду, открыл рот, но слова не шли с языка.

Андрей напрягся, сделал усилие над собой и… проснулся.

В совершенно темном прежде сарае теперь было относительно светло. Внизу, там, где у Никиты Авдеевича размещалась мастерская, горел свет.

— Open box! — услышал Андрей голос, которым говорил скелет.

— Возьмите ключ, — ответили по-русски, и Андрей понял, что это сказал Никита Авдеевич.

«Вот влип! — подумал радист, осторожно поворачиваясь на живот и тихонько подползая к краю сеновала. — Когда же он успел приехать?»

Он подобрался еще ближе и увидел сверху столярный верстак, освещенный яркой лампой на отходящем от стены кронштейне. На верстаке стоял плоский ящик с ручкой посередине. Рядом находился хозяин дома, Никита Авдеевич Мордвиненко, он протягивал ключ плечистому мужику в клетчатой ковбойке, джинсах и пляжной белой кепочке с длинным козырьком.

У прикрытых дверей сарая стоял третий — высокий рыжий парень со скучающим, скорее даже презрительным выражением на лице.

— Открывайте сами, мистер Жилински, — сказал тип в кепочке. — Ведь этот товар пока еще ваш…

«Товар? — подумал Андрей. — Но почему он называет так отца Ирины?»

— Хорошо, — согласно кивнул Мордвиненко. — Только говорите, пожалуйста, по-русски. Вы в России, господин Джон, и лучше пользоваться языком этой страны, который, как я понял, вполне для вас доступен.

— Не возражаю, — сказал тот, кто стоял у верстака. — Прими это к сведению и ты, Рауль…

Это он сказал рыжему верзиле у двери, и тот согласно наклонил голову.

Тем временем, Никита Авдеевич вставил ключ в замочную скважину на боковой стенке и безуспешно попытался повернуть его.

«Так это же сейф! — сообразил Андрей Балашев. — Бог ты мой, да куда же я попал? Неужели Никита Авдеевич связан с жуликами?»

— Заржавело, — улыбнувшись, сказал директор кафе «Ассоль». — Прошло столько лет…

Он взял с верстака металлический стержень, просунул в проушину ключа, использовав в качестве рычага, и тогда замок, хрустнув, подался.

Никита Авдеевич открыл сейф и жестом пригласил мужика в кепке подойти ближе, сам отступил в сторону. Как только ящик-сейф открылся, рыжий парень шагнул от двери, приблизился к верстаку.

Он сказал что-то на английском языке, слов Андрей Балашев не разобрал, напарник его кивнул, вытащил из ящика стопку тоненьких папок, положил на верстак и стал перебирать, задерживаясь на некоторое время, чтобы прочитать надпись. После шестой папки человек в кепке схватил очередную и быстро раскрыл ее.

— Вот оно, — сказал он рыжему. — Досье на Ольшанского — «Лося»…

Он поправил папку так, чтобы на нее падал свет лампы, и Андрей успел заметить сверху фотографию молодого парня, наклеенную на первой странице.

Крепыш в клетчатой рубахе и джинсах перевернул страницу и стал читать, переводя сразу с немецкого на русский, — принял к сведению замечания хозяина.

— «Совершенно секретно. Государственной важности. Обязательство сотрудника службы безопасности. Псевдоним — «Лось». Фамилия — Ольшанский. Имя — Герман, отчество — Иванович. Родился в городе Дижуре, 25-го августа двадцатого года. Национальность — поляк, вероисповедание — католик. Занятие — торговый работник. Образование — среднее. Не женат. Проживает в Легонькове, улица Тихая Заводь, дом четырнадцать. Следит за деятельностью большевиков и других тайно действующих организаций. Составлено второго сентября 1942 года».

Дверь сарая отворилась, вошел пожилой уже мужчина, худощавый, подтянутый, с хищным выражением лица, с настороженными ледяными глазами.

— Все тихо, Капитан? — спросил его Биг Джон и поправил пляжную кепку, тронув двумя пальцами длинный козырек.

— Ол райт, — ответил вошедший и повел глазами кверху, едва не встретившись взглядом со смотревшим на него Андреем, который успел спрятать в сено лицо.

— Мы нашли вашего «Лося», гауптштурмфюрер, — сказал рыжий Рауль. — Поздравляю с завершением первого этапа операции.

— Тут еще одна важная информация, — заметил Бил Джон. — Слушайте. «Я, Ольшанский — «Лось», обязуюсь предоставлять службе безопасности рейха — зихерхайтдинст — сведения о большевиках и других тайных организациях. Буду предоставлять правильные сведения и все, что сумею узнать. Мне объяснено: за предоставление ложных сведений или за сокрытие известных мне данных буду отвечать по действующим законам рейха. Работая в пользу СД — зихерхайтдинст, а также прекратив работу, обязуюсь известных мне тайн никому не выдавать.

Задачи моей работы, связанные с настоящим обязательством, понятны.

Подпись: Лось-Олынанский». Ну, что скажете?

— Это как раз то, что нам необходимо, — ответил машинально, переходя на немецкий язык, Рауль, и лежавший вверху на сеновале Андрей Балашев слов его не понял.

Но зато он понял главное.

XXII

Аполлон Свирьин так и не увидел, что Марчелло Пазолини подсыпал ему в виски снотворное. Довольно быстро он «вырубился», даже не раздев еще Детку Диззи, с которой его с подчеркнутой предупредительностью оставил хозяин в небольшой комнате отдыха, специально оборудованной для подобных случаев рядом со служебным кабинетом.

Но очнулся Аполлон, в чем мать родила. Лежал подшкипер, укрытый одной простыней, рядом лежала голая Диззи, равнодушно глядевшая в потолок и будто не видевшая полицейского офицера, который для того, чтобы Свирьин пришел в себя, дал Аполлону две средней крепости пощечины.

— Сделайте ему укол, Марчелло, — распорядился майор Бойд. Он сидел верхом на стуле, повернувшись спиной к плотно зашторенному окну.

— Сейчас сделаю, шеф, — ответил Пазолини.

Он сбросил со Свирьина простыню, перевернул его животом вниз, ткнул шприц в ягодицу.

Аполлон дернулся.

Марчелло снова повернул его лицом вверх и довольно резко ударил по щеке. Подшкипер открыл глаза. Поначалу он бессмысленно таращился на стоявших у постели полицейского офицера и шипчандлера, потом повернул голову, увидел рядом голую Детку Диззи, ощутил, что и сам он раздет, испуганно отодвинулся от девицы, потянулся за простыней, чтобы закрыться, но Марчелло опередил его — схватил простыню и швырнул ее в угол.

Из угла послышалось мерное потрескивание. Свирьин глянул туда и едва не лишился сознания: прямо на его уставился глазок кинокамеры — оператор снимал эту сцену на кинопленку.

— У вас хорошие нервы, синьор Свирьин, — сказал полицейский офицер. — Едва добудились… Инспектор Джеронимо Лаки.

Он небрежно поднес два пальца к козырьку форменной фуражки.

Аполлон опустил ноги и хотел было взяться за пиджак, висевший на стоявшем рядом с постелью стуле, но инспектор Лаки отодвинул стул в сторону.

— Встать! — оглушительно рявкнул полицейский. — Поднимайся, подонок ты эдакий!

— Но я ведь, — заикаясь, начал говорить Аполлон, крик инспектора странным образом придал ему некую решительность, успокоил подшкипера, — я ведь не одет… Совсем голый!

Инспектор Лаки добродушно рассмеялся.