Трудно быть богом. Хищные вещи века - Стругацкий Аркадий Натанович

— С кем это вы там перемигиваетесь?-спросила Вузи ломаным от смеха голосом.

— Это Лэн,-сказал я.Все-таки смотреть на нее было одно удовольствие, люблю смотреть,когда люди смеются,особенно такие, как Вузи, красивые и почти дети.

— Где Лэн?- удивилась она.

Лэна в дверях не было.

— Лэна нет,- сказала тетя Вайна,которая одобрительно нюхала свою рюмочку с бренди и ничего не заметила.- Мальчик сегодня пошел к Зирокам на день рождения. Если бы вы знали, Иван…

— А почему он говорит- Лэн? — спросила Вузи, снова оглядываясь на дверь.

— Лэн был здесь,- объяснил я.- Я помахал ему рукой,а он убежал. Вы знаете, он мне показался немножко диковатым.

— Ах, он у нас очень нервный ребенок,- сказала тетя Вайна. — Он родился в тяжелое время,а в этих нынешних школах совершенно не умеют подойти к нервным детям. Сегодня я отпустила его в гости…

— Мы сейчас тоже пойдем,- сказала Вузи.- Вы меня проводите. Я только подмалююсь, а то из-за вас у меня все размазалось. А вы пока наденьте что-нибудь приличное.

Тетя Вайна была не прочь остаться, рассказать мне еще что-нибудь и, может быть, даже показать фотоальбом Лэна, но Вузи утащила ее с собой, и я слышал, как она спрашивает мать за дверью: «Как его зовут?Не могу запомнить… Веселый дядька, правда?» — «Вузи!…» — укоризненно внушала тетя Вайна.

Я выложил на постель весь свой гардероб и попытался сообразить, как Вузи представляет себе прилично одетого человека. До сих пор мне казалось, что я одет вполне прилично. Вузины каблучки уже выбивали в кабинете нетерпеливую чечетку. Ничего не придумав, я позвал ее.

— Это все, что у вас есть? — спросила она, сморщив нос.

— Неужели не годится?

— Да ладно, сойдет… Снимайте пиджак и надевайте вот эту гавайку… Или лучше вот эту.Ну и одеваются у вас в Тунгусии… Давайте побыстрее. Нет-нет, рубашку тоже снимайте.

— Что, на голое тело?

— Знаете, вы все-таки тунгус. Вы куда собираетесь? На полюс? На Марс? Что это у вас под лопаткой?

— Пчелка укусила,- сказал я, торопливо натягивая гавайку. — Пошли.

На улице было уже темно. Люминесцентные лампы мертво светили сквозь черную листву.

— Куда мы направляемся?- спросил я.

— В центр,конечно…Не хватайте меня под руку,жарко… Драться вы хоть умеете?

— Умею.

— Это хорошо, я люблю смотреть.

— Смотреть я тоже люблю…

Народу на улицах было гораздо больше,чем днем.Под деревьями, среди кустов, в воротах группами по нескольку человек торчали какие-то неприкаянные люди. Они остервенело курили трещащие синтетические сигареты, гоготали, небрежно и часто отплевывались и громко разговаривали грубыми голосами. Над каждой группой висел гомон радиоприемников.Под одним фонарем стучало банджо, и двое подростков, корчась и изгибаясь, отчаянно вскрикивая, плясали модный фляг, танец большой красоты, когда умеешь его танцевать. Подростки умели. Вокруг стояла компания, тоже отчаянно вскрикивала и ритмично била в ладоши.

— Может быть, станцуем?- предложил я Вузи.

— Нет уж…- прошипела она, схватила меня за руку и пошла быстрее.

— А почему нет? Вы не умеете фляг?

— Я лучше с крокодилами буду плясать, чем с этими…

— Напрасно,- сказал я.- Ребята как ребята.

— Да, каждый в отдельности,- сказала Вузи с нервным смешком. — И днем.

Они торчали на перекрестках,толпились под фонарями,угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много,но они бросались в глаза, и мне казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими,- может быть,потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву И они были полны для меня какой-то темной тайны. Ведь я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей,пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара,где умелых людей не хватало. Но я никогда и не смог понять до конца,какая сила отрывает,отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе,от обыкновенных телевизоров,наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе- стоять, сплевывать (подальше),гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное,в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или по крайней мере привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным и в том числе,а может быть и в особенности, те пути достижения желаемого,которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых…

— А вот здесь живет старый Руэн,-сказала Вузи.- У него каждый вечер новая. Устроился так, старый хрыч, что они к нему сами ходят. Во время заварушки ему оторвало ногу… Видите,у него света нет,радиолу слушают.А ведь страшный, как смертный грех!

— Хорошо тому живется, у кого одна нога… — рассеянно сказал я.

Она, конечно, захихикала и продолжала:

— А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!

— Рыбарь? — сказал я. — И чем же занимается, этот Сус-рыбарь?

— Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он служит?

— Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.

— В метро… — Она вдруг запнулась. — Слушайте, а вы сами не рыбарь?

— Я? А что, заметно?

— Что-то в вас есть,я сразу заметила.Знаем мы этих пчелок, которые кусают в спину.

— Неужели?

Она взяла меня под руку.

— Расскажите что-нибудь,- сказала она,подлащиваясь.- У меня никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?

— А как же… Рассказать про летчика и корову?

— Нет, правда…

— Какой жаркий вечер! — сказал я.- Хорошо, что вы сняли с меня пиджак.

— Все равно ведь все знают. И Сус рассказывает, и другие…

— Вот как? — спросил я с интересом. — Что же рассказывает Сус?

Она сразу отпустила мою руку.

— Я сама не слыхала… Девчонки рассказывали.

— И что же рассказывали девчонки?

— Ну… Мало ли что… Может быть они, врут все. Может, Сус вовсе тут ни при чем…

— Гм… — сказал я.

— Ты только не подумай про Суса, он хороший парень и очень молчаливый.

— Чего ради я стану думать про Суса?- сказал я, чтобы ее успокоить.- Я его и в глаза не видел.

Она опять взяла меня под руку и с энтузиазмом сказала, что сейчас мы выпьем.

— Сейчас самое время нам с тобой выпить, — сказала она.

Она уже прочно была со мной на «ты». Мы свернули за угол и вышли на магистраль. Здесь было светлее, чем днем. Сияли лампы, светились стены, разноцветными огнями полыхали витрины. Это был, вероятно, один из кругов Амадова рая.Но я представлял себе все это как-то иначе. Я ожидал ревущие оркестры, кривляющиеся пары, полуголых и голых людей. А здесь было довольно спокойно.Народу было много,и,по-моему, все были пьяны, но все были отлично и разнообразно одеты, и все были веселы. И почти все курили. Ветра не было ни малейшего, и волны сизого табачного дыма качались вокруг ламп и фонарей, как в накуренной комнате. Вузи затащила меня в какое-то заведение, высмотрела знакомых и удрала,пообещав найти меня позже. Народ в заведении стоял стеной. Меня прижали к стойке, и я опомниться не успел, как проглотил рюмку горькой. Пожилой коричневый дядя с желтыми белками гудел мне в лицо:

— …Куэн повредил ногу, так? Брош пошел в артики и теперь никуда не годен. Это уже трое, так? А справа у них нет никого, Финни у них справа, а это еще хуже, чем никого. Официант он, вот и все. Так?

— Что вы пьете?- спросил я.

— Я вообще не пью,-с достоинством ответил коричневый, дыша сивухой.-У меня желтуха. Слыхали про такое?

Позади меня кто-то сверзился с табурета. Шум то стихал, то усиливался. Коричневый, надсаживаясь, выкрикивал историю про какого-то типа, который на работе повредил шланг и чуть не умер от свежего воздуха. Понять что-нибудь было трудно, потому что разнообразные истории выкрикивались со всех сторон.