Мистериум - Роберт Уилсон

Внутри был мужчина. Он спокойно сидел в её большом кресле, положив одну длинную ногу на другую. Похоже, он ждал её.

На нём была коричневая униформа старшего проктора. Он был средних лет, но подтянут. Волосы густые и чёрные; глаза бледные, взгляд пристальный. Он улыбнулся ей.

Линнет оцепенела от страха.

— Входите, мисс Стоун, — сказал он. — Хотя вам вряд ли нужно приглашение в вашем собственном доме. Я знаю, что вы не ожидали моего визита. Приношу свои извинения.

Она не хотела входить. Ей хотелось дать дёру. Хотелось убежать назад в дождливую тьму. Но она устало вздохнула, повесила дождевик в шкаф и вышла на свет напольной лампы — скульптура с вделанной в неё электрической лампочкой была самым изысканным предметом её скудной меблировки, но сейчас она её ненавидела, потому что этот человек касался её.

— Не бойтесь, — сказал проктор. Она едва не засмеялась.

— Вы ведь правда Линнет Стоун — или нет?

— Да.

— Тогда присядьте. Я не собираюсь вас арестовывать.

Она присела на край кресла, в котором обычно читала, настолько далеко от проктора, насколько было возможно. Колотящееся сердце начало успокаиваться, но тело пребывало в состоянии полной готовности. Все чувства обострились. Комната вдруг показалась слишком яркой, наполненной электричеством.

— Меня зовут Демарш. — Линнет посмотрела на его нашивки. — Лейтенант, — добавил он, произнося это слово на европейский манер, как это делали все прокторы. — Расслабьтесь, мисс Стоун. Мне нужна лишь консультация. Глава вашего факультета сказал, что к этим нужно обратиться именно к вам.

То есть Бюро уже говорило с руководством. Это серьёзно. Демарш утверждает, что прибыл не для ареста, но кто станет верить проктору?

Она вспомнила последний раз, когда прокторы стучали в её дверь. Им открыла мама. Линнет больше никогда её не видела.

И были другие истории, всегда новые: стук в дверь — и исчезнувший коллега. Профессура всегда была под пристальным наблюдением с того момента, когда Законы об иностранцах и подстрекательстве к мятежу вступили в силу. Учитывая прошлое её семьи, она вряд ли была исключением.

Демарш не был даже так любезен, чтобы постучать в дверь. Если бы ему нужна была лишь консультация, он мог бы прийти к ней в её офис. Но, надо полагать, проктор не мог этого сделать. Они слишком привыкли запугивать. Это их образ жизни, такой привычный, что они уже этого не замечали.

— Это касается моей книги? — спросила она.

— «Языческие культы Средней Америки»?

— «Мезо», — поправила она. — Мезоамерики. Не «средней».

Проктор снова улыбнулся.

— Вы проводите за вычиткой слишком много времени. Я читал рукопись. Ваш издатель был готов к сотрудничеству. Это превосходный научный труд, насколько я могу судить. Идеологический отдел, разумеется, уделил ему большое внимание. Распространение антирелигиозных измышлений — по-прежнему преступление. Но мы пытаемся практиковать рациональный подход. Наука есть наука. Вы мне не кажетесь подстрекателем.

— Спасибо. Компаративная этнология не является пропагандой, как установлено судебными решениями…

— Я знаю. В любом случае я здесь не по поводу вашей книги, хотя именно благодаря книге мы выбрали вас. Мы хотим, чтобы вы провели некоторую работу для Bureau de la Convenance Religieuse[9].

— У меня есть собственная работа.

— Ничего такого, что не могло бы подождать. Мы устроим вам саббатикал — если вы согласитесь.

— Моя книга…

— Вы практически завершили вычитку гранок.

Она не могла этого отрицать. Демарш знал всё. Есть такая поговорка: «Бог видит, как упал воробей. Бюро записывает».

— Вы нужны нам на шесть месяцев — возможно, на год, — сказал он.

Она поразилась. Это было слишком много, чтобы проглотить: Бюро хочет, чтобы она на них работала, уехала на шесть месяцев, бросила свою жизнь, все свои планы, уж какие есть…

— Для чего?

— Для занятий научной этнологией, — сказал Демарш. — Тем, что вы умеете лучше всего.

— Я не понимаю.

— Это непросто объяснить.

— Не уверена, что хочу объяснений. Вы сказали, что у меня есть выбор? Я не хочу иметь с этим ничего общего.

— Я понимаю. Верите или нет, но я вам даже сочувствую, мисс Стоун. Если бы всё зависело от меня, я бы оставил всё как есть. Но я не думаю, что Бюро в целом будет довольно вашим решением.

— Вы сказали, что у меня есть выбор…

— Есть. Но он есть и у моего руководства. Они могут, скажем, переговорить с вашим издателем, или рассказать канцлеру о ваших академических достижениях в свете истории вашей семьи. — Он увидел выражение её лица и поднял руки. — Я не стану утверждать, что это неизбежно. Я лишь говорю, что вы рискуете, отказываясь сотрудничать.

Она не ответила, не смогла найти слова для ответа.

— Мы не говорим о физическом труде на какой-нибудь штрафной ферме, — добавил он. — Это будет работа, к которой вы готовились, и, в конце концов, это всего лишь шесть месяцев в долгой карьере. Многих людей просят пожертвовать для своей страны гораздо бо́льшим.

Пожалуйста, подумала Линнет, не начинай говорить о войне, о благородной смерти. Это будет невыносимо. Однако Демарш, казалось, почувствовал её реакцию. Он замолчал, уставившись на неё неподвижным взглядом.

— Для чего Бюро мог понадобиться этнолог? — спросила она. Причём женщина — но этого она не стала говорить. Это было не в её характере.

— В основном, мы хотим, чтобы вы написали анализ иностранного поселения — их нравы и табу, кое-что из их истории.

— За шесть месяцев?

— Нам нужны наброски, а не диссертация.

— Разве этого нельзя просто прочитать в книгах?

— Не в этом случае, нет.

— Это будет работа в поле?

— Да.

— Где? — Наверняка это как-то связано с войной, подумала она. Новая Испания, почти наверняка.

— Вы согласны сотрудничать? — спросил Демарш.

— Вместо того, чтобы потерять пожизненный контракт? Вместо обвинений в преступлении на каком-нибудь тайном процессе?

— Вам лучше знать.

— В подобных обстоятельствах что я могу сказать?

Демарш прекратил улыбаться.

— Вы можете сказать «Я согласна».

Слова. Ему, оказывается, нужны слова.

Линнет смерила его долгим презрительным взглядом. Демарш никак не отреагировал, лишь пассивно смотрел в ответ. Его униформа была свежа и опрятна, и от этого почему-то пугала ещё больше. Её промоченная дождём одежда воняла мокрой шерстью и поражением.

Она опустила голову.

— Я согласна, — произнесла она.