Пылай для меня (ЛП) - Илона Эндрюс

К тому времени, как я покинула скромный дворец Корнелиуса, солнце опустилось к горизонту. Я сидела в машине и шарила в сети. Быстрая проверка почтового ящика не выявила никаких новых событий, а поиск предприятия, связанного с мотоциклами в пределах Хьюстона, привел меня к «Нестандартным мотоциклам Густава». Салон на картинке очень походил на тот, что был за спиной у Пирса на фото в Твиттере. Добираться к «Нестандартным мотоциклам Густава» было через весь город. Когда я доеду туда, уже совсем стемнеет.

Посмотрим, что там вокруг… бар и гриль «Стальной скакун» по одну сторону магазина, и тату-салон «Гремучая змея» по другую. Если бы у байкеров был торгово-развлекательный комплекс, то это был бы он. Это означало, что магазин Густава был открыт по ночам, и там был нескончаемый поток покупателей и посетителей, которые приходили пообщаться. Если бы я отправилась туда сейчас, то у меня были бы зрители. Они все друг друга знают, а я буду чужачкой, которая просит настучать на того, кого они считают другом. Я могу поговорить с теми же парнями днем, с глазу на глаз на их работах, и они будут вежливыми и тихими. Но стоит собрать их всех вместе, дать выпить пару пива и врубается групповой режим мачо. Они будут нарываться на неприятности, и если неприятности придут в образе молодой девушки с неудобными вопросами, они примут вызов. В лучшем случае, они будут улюлюкать, выпендриваться, и выставят меня вон. В худшем — кто-нибудь пострадает.

В этом не было необходимости. Я также легко могу поговорить с владельцем салона завтра с утра пораньше, когда все будут трезвыми. Я завела мотор и поехала домой. Адаму Пирсу удалось избежать поимки в течение двадцати четырех часов. Значит, и до утра он ее как-нибудь избежит. Движение было убийственным. В отличие от прогноза погоды и экспертной оценки рынка, всемирно известное хьюстонское дорожное движение было на сто процентов надежным — оно никогда не упускало случая забить дороги. Я ехала, продвигаясь вперед и избегая водителей, которые вклинивались в, казалось бы, сплошной поток автомобилей, и думала об Адаме Пирсе. Он не явился с повинной. В Твиттере ничего. Берн прочесывал Интернет в поисках какого-нибудь намека на него и Гэвина Уоллера, а Берн в этом исключительно хорош. Пока что ему ничего не подвернулось.

Зачем поджигать банк? Была ли это неудачная попытка ограбления? Это не было политическим протестом, иначе Адам оставил бы какое-нибудь громкое заявление. Пошли вы, диктаторы, или что-нибудь из той же серии. Была ли это пьяная шутка, которая вышла из-под контроля? Какая была роль у Гэвина во всем этом? Я очень надеялась, что парень выберется из этой переделки живым, если не ради себя, то ради матери. Финансовый отчет Келли Уоллер показывал, что она пожертвовала всем ради детей. Какими бы не были грехи Гэвина, Адам Пирс был старше его почти на десять лет. Он был зачинщиком.

Как, черт возьми, я собираюсь убедить Пирса прийти? Джон Рутгер и близко не был Превосходным, а он швырнул меня в стену. Очень плохо, что не могу изрыгать огонь. Постойте-ка, на самом деле мне это не поможет. Очень плохо, что я не могу изрыгать лед? Теоретически, если вы можете изрыгать лед, то не сможете сделать большое количество. В человеческом теле просто нет столько воды. Вот если бы я могла создать кандалы… Пирс, вероятно, расплавил бы их. А его обожжет расплавленный металл, если он сам его плавит?

Образ Чокнутого Рогана возник у меня в голове. Было что-то такое в этих голубых глазах, глядящих в камеру. Не совсем грусть, а некое самоосознание, подчеркнутое немного горькой улыбкой. Как если бы он знал, что был человеческим ураганом, и сожалел об этом, но не собирался останавливаться. Вероятно, я была слишком мнительной. Как, ради всего святого, они сдерживали его в армии? Я воочию видела, что война делает с людьми. Если Превосходный сорвется, сотни солдат умрут.

Сорок пять минут спустя, когда я наконец-то остановилась у склада, меня уже мутило от вопросов и бесплодных предположений. И я здорово проголодалась. Едва я вошла в коридор, как меня окутали ароматы свежевыпеченного печенья, соуса для барбекю и пряного мяса. Корица, чеснок, тмин… ммм. Я скинула туфли и позволила аромату заманить меня на кухню. На кухонном острове меня ожидали записка и две тарелки с запеченной свининой и печеньем. Записка гласила: «Невада, сегодня у меня ранний отбой. Позаботься обо всем сама и, пожалуйста, передай тарелку бабушке, иначе она опять забудет поесть». Моя мама называла «ранним отбоем» периоды, когда она тосковала по папе и не хотела, чтобы мы видели, как она плачет. Я ее понимала. Прошло уже пять лет, но я тоже скучала по папе. Я могла закрыть глаза и представить, как он копошится в кладовке, жалуясь, что кто-то съел стейк, который он приберег, и теперь ему придется есть ненатуральные продукты, вроде салата и гренок. Мама всегда была крепким орешком. Она смеялась, когда папа был рядом. Она и сейчас смеется. Просто не так часто.

Я проглотила еду, ополоснула тарелку, сунула ее в посудомойку, и понесла вторую тарелку и стакан чая со льдом в заднюю часть склада. После того, как вы миновали главные стены, никакого намека на наше жилое пространство не оставалось. Это была автомастерская: гидроизолированный бетонный пол был отполирован до темного блеска, инструменты на стенах, бронетехника, одна с оружием малого калибра, другая с танкоподобными стволами, притаившаяся во мраке, и бабушкин запах: бензина, моторного масла и пороха.

Посреди пола, купаясь в лучах прожекторов, стоял бронетранспортер. Худые ноги бабушки Фриды торчали из-под его днища. Справа сидела Арабелла, расположившись на корпусе армейского вездехода, накрытого темно-зеленым брезентом. Совсем, как я в детстве. Когда я возвращалась домой после школы, мама с папой были на работе, поэтому я брала перекус и отправлялась к бабуле в ее мастерскую. Бабуле можно было рассказать обо всем на свете. Она говорила, что машины с ней разговаривали, если она им позволяла. Как и дети. Она никогда не осуждала, и даже если ты ругался или признавался, что натворил несусветных глупостей, она никогда не рассказывала об этом маме и папе. Здесь я высказывала большую часть своих страхов и переживаний. Затем настала очередь Берна и Каталины, а теперь Арабеллы и Леона. Сейчас мы все были заняты, и не навещали ее так часто, но, хотя бы раз в неделю, кто-то из нас приходил сюда выпустить пар и потрясти кулаками.

— Ужин! — позвала я.

Арабелла отодвинулась на другой конец брезента. Выглядела она угрюмо. Похоже, в школе что-то не ладилось.

Бабуля выскользнула из-под машины и села.

— Еда. Да. Я проголодалась.

Я отдала ей тарелку и кивнула на машину.