Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

* * *

«Кошка» опустилась с идеальной точностью именно туда, куда нужно, но увы, не бесшумно. Хоть и обмотанная тряпьем, она все-таки что-то весила, поэтому упала на ветку с глухим стуком.

Звук был совсем слабым, едва различимым, но напряженному, как перетянутая струна, Трюкачу показалось, что прямо над ним кто-то ударил пестиком в сигнальный гонг. Он вжался в землю, инстинктивно закрыв голову руками. И далеко не сразу понял, что громкий звук ему просто померещился и потому его жизни еще не суждено оборваться.

Трюкач, стряхнув оцепенение, приподнялся и нащупал свисавшую с дерева узловатую веревку.

* * *

Эрга обладала достаточным опытом, чтобы даже с повязкой на глазах быстро и безошибочно определить: клиент, в постели которого она оказалась, был уже не первой молодости, но еще полным сил. Его торс, довольно крепкий и мускулистый, не имел ни малейших признаков юношеской тонкокостной угловатости, немного «расплылся», как сплошь и рядом бывает с мужчинами средних лет.

И его руки скользили по ее телу уверенно, без лишней бестолковой и неловкой суеты, свойственной тем неопытным юношам, которым она давала первые уроки любви. Пожалуй, слишком уверенно, даже грубовато, но ведь она, в конце концов, не жена ему и не постоянная подружка, чтобы рассчитывать на нежности…

Главное – он явно не из тех, кто может получить удовольствие, только мучая женщину. Уж в этом-то она не ошибется! Так что беспокоиться не о чем. Глупый, непонятный страх, терзавший ее, исчез без следа, и Эрга стала деликатно и ненавязчиво перехватывать инициативу, будто случайно ослабляя нажим рук клиента и направляя их туда, куда нужно, с радостью чувствуя, как знакомое тепло медленно разливается в низу живота.

Она просто-напросто делает свою обычную работу, а этот мужчина ей вовсе не противен, даже наоборот, так почему бы не сделать ее так хорошо, чтобы не только доставить ему наслаждение, но и самой получить его?

И все-таки как жаль, что с ней сейчас не тот добрый незнакомец в маске!

* * *

Трюкач, распластавшись по верху стены, аккуратно наматывал веревку на лапы «кошки».

В глубине парка возвышалась громада трехэтажного особняка, слабо различимая в неверном мерцающем свете двух фонарей, висевших по обе стороны парадной двери, – главная цель их шайки, загородная резиденция графа Хольга.

А гораздо ближе, всего в нескольких десятках шагов, была уже его главная цель – поварня для слуг и стражников Хольга, где всем заправляет молодая кухарка, являющаяся предметом страстных и – увы! – недосягаемых вожделений того самого болтуна, две недели назад изливавшего им душу в трактире…Будь благословенны боги, наделившие глупцов тщеславием и ревностью!

Стражник был уверен, что его бессовестно зажимают по службе. До сих пор даже нашивок младшего десятника не дали, куда это годится? Но главное, кто зажимает-то?! Тот самый сотник, начальник графской стражи, который у него под носом нагло крутит любовь с кухаркой! Ясное дело, боится молодого соперника, старый пень, поэтому до сих пор держит его в рядовых: ведь женщину и в приличные заведения водить нужно, и презенты дарить, а на все это деньги требуются. У него-то денег куры не клюют, может ее подарками задабривать, а рядовым стражникам граф платит совсем не щедро… У-у-у, подлая гадина! Конечно, ребята, это про сотника, не про его сиятельство, упаси боги. Давайте-ка выпьем еще по одной…

Хоть бы паралич его разбил, старого хрена! Как подумаешь, что он чуть ли не каждый вечер прямо в поварне… И откуда только силы берутся, иной молодой не выдержал бы! Сердце просто обливается кровью. Да, да, в той самой поварне, где готовят еду для неблагородных – и для всех стражников тоже, само собой! Как еще покойный Правитель Норманн постановил, чтобы, значит, простые блюда для низших сословий стряпались не в господской кухне, так дед нынешнего графа и построил это помещение. Закон есть закон, а умный он или глупый, не нам рассуждать! Так в этой самой поварне он ее, голубку… Благо и идти далеко не нужно, домик сотника слева от ворот, а поварня справа, каких-то сто шагов. Приходит, сукин сын, аккурат в половине девятого, перед самым ужином, будто бы пробу снять, как ему по должности положено, а сам двери на запор, чтобы никто не застукал, и… Представишь, хоть на стенку лезь. Ребята, хорошие вы мои, дорогие, не поскупитесь, налейте еще, знали бы, как на душе мерзко, словно все коты Империи туда нагадили!

Налили влюбленному дурачку, не поскупились.

Потому что не исполнить последней просьбы человека, приговоренного к смерти, – великий грех…

* * *

Дверь бесшумно распахнулась. Лейб-медик Арад, как и полагалось по протоколу дворцовой службы, вошел первым, остановился, отвесил легкий поклон:

– Приветствую вас, пресветлый Правитель!

Голос, как и поклон, был достаточно почтительный, но все же с хорошо заметным оттенком профессиональной фамильярности. Ведь для медиков даже сильные мира сего – обычные пациенты…

Да уж, попробовал бы он так вести себя с его дедом!

– Привет и вам, – отозвался Ригун, не склоняя головы.

– Имею честь сопровождать вашу августейшую супругу.

Крючконосый тощий человечек в мундире, пышно расшитом золотой нитью, еще раз поклонился и отступил в сторону, освобождая дорогу женщине.

Правителю стоило немалых трудов сдержать свой пыл. Больше всего ему хотелось рвануться вперед и нетерпеливо заключить Тамиру в объятия. Но высокий сан и строгие законы деда – у Норманна было просто маниакальное стремление расписать до мелочей абсолютно все, что касалось высшего дворянства, даже самые интимные стороны жизни – властно приказали оставаться на месте с равнодушно-отстраненным видом.

– Приветствую вас, пресветлый Правитель! – раздался нежный, мелодичный голос, который всегда звучал в его ушах райской музыкой.

– Привет и вам, госпожа Тамира.

На этот раз он склонил голову – вежливо, но едва заметно, как и полагалось.

Милостивые боги, неужели дед не мог обойти своим законотворческим рвением хотя бы супружескую спальню?! Наверное, мог бы… Но тогда он был бы кем угодно, только не Правителем Норманном.

– Я готова исполнить свой долг, пресветлый Правитель.

– Благодарю вас, госпожа Тамира.

Поистине, человеку, способному вынести подобный церемониал в присутствии постороннего, хотя бы и лейб-медика, а потом оказавшемуся в состоянии исполнить этот самый долг, надо поставить памятник при жизни!

Особенно если он перед этим столь долго воздерживался…

* * *

Человек в черной бархатной маске, прислушиваясь к тому, что происходило за тонкой перегородкой, шептал трясущимися губами:

– Милостивые боги и святые угодники, да будут прославлены имена ваши и ныне, и во веки веков… Простите его, умоляю!