Дидро - Алиса Акимова

Буржуазные историки пытались установить преемственную связь между янсенизмом и взглядами Дидро. Нелепость этих измышлений опровергается его собственными словами. В 1762 году, когда янсенисты, добившись изгнания иезуитов из Францин, торжествовали победу, он писал: «Они не представляют себе, что их самих ожидает забвение: это басня про две подпорки, которые вступили в спор с крышей дома. Хозяину надоело, их несогласие: он срубил одну, другая же упала сама». И не раз еще Дидро с нескрываемой неприязнью отзывался о «папских доктринах» янсенистов.

Правда, это было позже. Но ведь уже в сороковых годах первое, вполне оригинальное философское сочинение Дидро — «Философские мысли» — было приговорено к сожжению за то, что «в них с напускным притворством все религии ставились на один уровень, чтобы не признать в конце концов ни одной из них».

Отсюда вытекает и его отношение к янсенистам.

Секта эта получила свое название по имени своего родоначальника, голландского богослова Корнелия Янсениуса (1585–1638), отрицавшего свободу воли и утверждавшего, что «спасение человека зависит от искупающей силы благодати»

Главной мишенью янсенистов, повторяю, были иезуиты, завладевшие богословским факультетом Сорбонны, главной цитаделью янсенистов был парижский монастырь Пор-Рояль Расходясь с общепринятым католическим учением в ряде богословских вопросов, в числе других требований к духовенству янсенисты выдвигали требование аскетической жизни. Тем самым они являлись как-бы протестантами среди католиков. Но, конечно, — это великолепно понимал Дидро — серьезных различий между ними не было. Дело не в догмате, а в существе — в признании бога создателем, управителем мира. Пышность ли канонического католицизма, видимость ли скромности, самоотречения от жизненных благ протестантов и близких к ним янсенистов, по сути дела, ничего не решали Характерно и такое обстоятельство. Иезуиты, разоблачая янсенистов так же, как те разоблачали иезуитов, помогали дискредитации католической церкви во Франции и, более того, дискредитации религии вообще.

Кто тогда не читал ходившего по рукам дневника известного адвоката Барбье, наполненного разоблачениями иезуитов?! Нет сомнения, что читал его и Дидро

Но оппозиционным образом мыслей были заражены и те, кто не читал этого дневника, хотя бы потому, что просто не умел читать Недовольны существующим положением вещей были решительно все слои населения. Недовольны даже больше, чем прежде, хотя бунтов — хлебных, податных, бунтов подмастерьев с излишком хватало и в предыдущее царствование — короля-солнца. Недовольно было низшее духовенство, потому что нищета прихожан приводила его к нищете. Чиновники магистратуры, прокуроры, нотариусы, адвокаты хотели законности вместо торжествующего везде произвола. Буржуа не желали терпеть больше тяжесть налогов — такую, словно на них была возложена контрибуция иноземных захватчиков.

Но, конечно же, больше всех страдал народ. Пахари умирали на своих полях от голода, и поэтому толпы пришлых нищих еще больше, чем прежде, наводняли Париж. Подмастерья, производившие материи, затканные золотом, сами ходили в жарких отрепьях.

Недовольство правительством прорывалось везде. Пасквили на короля звучали со сцен парижских театров и с амвонов парижских церквей

Оппозиционные настроения охватили и образованный слой аристократии. Маршал Вобан, собрав вопиющие факты, обратил внимание короля на трагическое положение народа и за это впал в немилость у его величества. Мадам Дюферен, одна из знатных дам, принимала в своем салоне не только будущего соредактора Дидро по «Энциклопедии» Даламбера. но и автора пасквилей на короля и двор — Флерона.

Оставивший очень интересные дневники середины столетия, маркиз Даржансон, однокашник Вольтера, прекрасно понимал, что дальше так продолжаться не может. Понимал это и его брат — граф, военный министр, как и он, поддерживавший вольнодумных философов, что, впрочем, позже нисколько не помешало ему почувствовать себя лично задетым «Письмом о слепых в назидание зрячим» и засадить неосторожного автора в Венсеннский замок.

Но, надо думать, нигде тогда не произносилось столько зажигательных речей, сколько можно было услышать в кафе, ставших как бы политическими клубами парижской интеллигенции.

Поэтому не приходится удивляться, что в кафе «Регентство» Дидро познакомился с человеком, который сперва был его ближайшим другом, а потом злейшим врагом, человеком, чье имя вскоре прогремело по всей Европе.

X Триумвират

В один из январских вечеров 1742 года, а может быть, это произошло и в конце 1741-го — история не донесла до нас точной даты, — Даниель Роген, офицер голландской армии, но родом швейцарец, человек уже лет за пятьдесят, однако постоянно вращавшийся среди молодежи, предложил Дидро:

— Пойдемте со мной сегодня в кафе «Регентство», я познакомлю вас с одним моим соотечественником, которого нельзя упрекнуть ни в недостатке ума, ни в недостатке таланта.

Дидро согласился. В кафе Роген извлек своего знакомого из гущи шахматистов и представил его Дидро. Это был молодой человек среднего роста, с манерами неловкими и в то же время безыскусственными, в круглом парике. В наружности его ничего не было примечательного, кроме глаз. Но зато что это были за глаза! Какой в них был огонь! Лицо его казалось не то мрачным, не то грустным. Звали молодого человека Жан Жак Руссо, он был французом из Женевы. Молодые люди разговорились. Выяснилось, что они почти ровесники. Руссо на год моложе. Он признался, что все его планы и надежды связаны с музыкой. Но как трудно чего-нибудь добиться человеку не родовитому, без состояния! Руссо — сын ремесленника.

— Я тоже! — воскликнул Дидро.

Они подружились сразу. Оба были этой дружбой счастливы. Она длилась пятнадцать лет.

В тот первый вечер они больше всего говорили о музыке. Руссо написал музыкальную комедию «Нарцисс» и давал уроки композиции. Дидро пел для себя. У него был хороший голос. Но какое это имело значение? Дидро знал музыку, как знал он все остальное.

Роген, сделав свое дело — познакомив их, ушел, оставив новых друзей вдвоем. Они посидели в кафе недолго и вышли на улицу. Разговор перешел на другие искусства. Они и не заметили, как оказались на Новом Мосту, излюбленном месте прогулок Дидро. Молодые люди то спорили, то радовались тому, что думают обо всем одинаково, и глубокой ночью обнаружили — беседа завела их на улицу Кордис, где Руссо снимал комнату. Оттуда они опять дошли до дома Дидро и все еще не могли расстаться.