За мертвой чертой - Александр Кучаев

Делать нечего – глядя на него, урезали себе зарплату и замы мэра. Но знаю точно, что они получали во сто крат больше с вотчин, которые курировали.

Впрочем, всех их Черноусов уволил спустя две-три недели после своего вступления в должность. А на их место назначил грамотных специалистов – рядовых чиновников из аппарата городской администрации, ещё не испорченных повседневной жизнью, и сколько-то человек из преподавательского корпуса, а также из предпринимательского сословия.

В числе последних был и Тимошин Пётр Андреевич, владелец «Мясного подворья». Завод его считался предприятием средней руки и специализировался на изготовлении колбас, свиных рулетов, разных копчёностей и других мясных изделий. Кажется, я уже упоминал об этом.

Так вот, этот мясоруб и стал замом по экономическому и промышленному развитию. Человек глубоко верующий, а потому честный, Тимошин платил своим работникам одну из самых высоких, по местным меркам, зарплат, и продукция его всегда отличалась хорошим качеством, без каких-либо вредных примесей. Это его дочь выкрикнула тогда на знаменитом цирковом представлении: «Товарищи, опомнитесь!» В тот вечер они с братом были в числе немногих, кто не посрамил ни себя, ни свой род.

«Мясным подворьем» стал заниматься сын Тимошина – Леонид, скромный молодой человек, весьма сведущий в изготовлении конечных мясных продуктов и тоже набожный.

Пётр же Андреевич полностью отошёл от бизнеса.

Есть, есть всё-таки на Руси честные. благородные люди, только затолкала их предыдущая власть на самое дно и в подполье общественной жизни!

Зам по экономике и промышленности тоже не раз выступал на телевидении.

– В конечном счёте, самое главное – это наивысшая производительность труда, – говорил он, приводя слова одного из классиков научного коммунизма. – Если смотреть шире, самое главное – это наиболее эффективная экономика. Есть она у нас? Нет, тут у нас и конь не валялся. Потому наша задача – такую экономику создать!

В отличие от предшественников, Тимошин не брал взятки, а весь круг вопросов пытался решать, только исходя из целесообразности принимаемых решений.

Постепенно какое-то шевеление в курируемой им сфере началось, но тяжело шло у него, со скрипом. Многим он мешал проворачивать делишки, не предназначенные для посторонних глаз. На него стали оказывать давление, посыпались угрозы. Как это делается, хорошо известно из центральных СМИ.

Однажды Тимошину позвонили и сказали, что если он не оставит свой пост, то у его детей появятся серьёзные проблемы со здоровьем. Мне было известно, что именно из-за подобной угрозы в своё время вынужден был закрыть филиал самарской товарно-сырьевой биржи в Ольмаполе его директор Егоров, сыновей которого вообще грозились сжечь.

Зам по промышленности немедленно уведомил своего начальника. Черноусов проинформировал меня, а я, продолжая цепочку, – дона Кристобаля.

– Я это предвидел, – сказал испанец. – Передайте мэру, пусть Пётр Андреевич ни о чём не беспокоится и продолжает работу в том же режиме. Безопасность Зинаиды и Леонида я гарантирую – на сто пять процентов.

Обратившись же ко мне, сказал:

– Нанесём упреждающий удар. И вы, кабальеро, мне в этом поможете.

Следующей ночью в Поле Чудес запылал особняк Сыроедова, владельца нескольких ведущих и многих второстепенных промышленных предприятий в регионе и за его пределами. Я неплохо был о нём наслышан. Индустриальная империя этого неприятного типа, в недалёком прошлом лидера одной из преступных группировок, поднималась, словно магма в жерле Килауэа, с использованием разрушительных для общества методов. Тимошин же кое в чём стал ему мешать.

Двухэтажный дом, а лучше сказать – дворец, горел быстро. За считанные минуты от здания, выполненного в подобии готического стиля, остались одни лишь прокопчённые руины, даже стены обрушились. Обитатели его едва успели выскочить в окна первого этажа. У промышленника было немало всякого добра, антиквариат, который он собирал годами, картины, драгоценности и наличность.

Мы с испанцем стояли на Хромушкиной горе, возвышавшейся не далее чем в километре от посёлка, и созерцали зарево от начала и до конца, прибыв за некоторое время до первых сполохов.

Дом Сыроедова, освещённый уличными фонарями, с живописными широкими окнами, выделялся среди других хоромин своей псевдоготикой и был хорошо виден.

Сначала там ничего не происходило и ничто не предвещало беды. Мы просто стояли и ждали.

– Вы устроите пожар мысленным усилием? – спросил я у испанца.

– Нет, там орудует один из моих молодцов.

– Кто он? Я его знаю?

– Это материализованный фантом. На время материализованный. Я использую его в некоторых случаях. Возможно, вы ещё познакомитесь с ним.

И вот в посёлке, раскинувшемся перед нами, занялось. В первую минуту вспыхнула постройка, в которой была обустроена сауна. Затем, на удивление быстро, пламя перекинулось на жилой дом – загорелось сразу с трёх сторон.

Как это случилось, для меня осталось загадкой, потому что сауна размещалась на довольно-таки значительном расстоянии и было полное безветрие. До нас донёсся звон разбитого стекла, и из оконных проёмов начали выпрыгивать человеческие фигурки.

Признаться, я испытывал непередаваемое чувство удовлетворения при виде столь впечатляющего зрелища. Вспомнился обугленный чёрный каркас, оставшийся от моего жилища.

Есть, есть на белом свете справедливость! Оказывается, несчастья обрушиваются не только на нищий народ, но и на тех, кто его в эту нищету вгоняет. В отблесках пламени глаза дона Кристобаля тоже горели грозным жутким огнём, леденящим душу.

На месте пожарища ещё пылали головёшки, когда мой амиго включил телефон и поднёс его к уху.

– Сыроедов, это тебе лишь первая весточка, – сказал он. – Если не оставишь свой преступный замысел против Тимошина и его детей, умрёшь страшной мучительной смертью.

– Кто, кто говорит?! – послышалось в трубке.

– Твоя погибель. И не маши рукой, не подзывай начальника полиции. Я всё вижу, потому что всегда у тебя за спиной.

Начальник УВД Тюрин, прибежавший на пожар, в этот момент стоял в нескольких шагах от погорельца и наблюдал за пожарными расчётами, заканчивавшими работу.

– А знаешь, – продолжал дон Кристобаль, – как я тебя уничтожу, если всё же понадобится? Утоплю в Ольме. Она рядом, подойди, взгляни на её тёмные воды. Ты долго будешь захлёбываться, прежде чем пойдёшь ко дну. Твой позеленевший раздувшийся труп найдут только через восемь дней уже после того, как он всплывёт. Ну всё, привет твоему другу Тюрину.

Испанец послал ладонью невидимый импульс, и Сыроедов, словно получив сильнейшую затрещину, упал на четвереньки.

– Жалко, что в огне пропало столько ценностей, – сказал я, уголком глаза отслеживая промышленника, пытавшего подняться на ноги. – Среди подделок были и настоящие произведения искусства.

– Ничего не пропало, – ответил испанец. – Картины, например, которые Сыроедов забрал у местных художников за два двугривенных, завтра окажутся на московском выставочном аукционе, где их за баснословные суммы купит один американский коллекционер, приверженец российской живописи. Если не ошибаюсь, парочка вещиц в этой коллекции – работы ольмапольских живописцев. Вырученные средства, за вычетом расходов на продажу, тут же будут зафиксированы на сберкнижках авторов полотен. Вы ведь в курсе, как они бедствуют?

Ещё бы мне да не быть в курсе! Я был знаком с художником Тарновским, одним из самых талантливых в Ольмаполе. Года два назад мы с ним сидели на берегу речного заливца и удили поплавковыми удочками. Разговорились, подружились. Я потом не раз бывал в его мастерской.

Ольмапольская школа мастеров кисти была исключительно сильной и отличалась большой оригинальностью письма. Но тысячекилометровые расстояния до столицы и барское московское пренебрежение к провинции обрекали художников на безвестность и постоянное безденежье.

Наши рисовальщики обеспечивали себе пропитание, кто как мог. Одни чертили какие-то схемы на предприятиях. Другие оформляли кабинеты доморощенных капиталистов и банкетные залы. Тарновский же торговал на базаре пойманной рыбой.

– А что сталось с золотом и антиквариатом? Они всё-таки сгорели?

– Я не такой транжира, как может показаться на первый взгляд. Всё ценное также будет продано. Вырученные денежки пойдут в городскую казну. Не сразу, а в нужный момент, спустя некоторое время.

– Для чего вы взяли меня с собой? – спросил я у дона Кристобаля. – Вы говорили, что я должен был чем-то помочь, а на самом деле…

– Ваша помощь заключалась в моральной поддержке, пусть и молчаливой.

– Я с вами разговаривал.

– Но не было произнесено ни слова одобрения моим действиям.

– Вы нуждались в таких словах?

– Я тоже прежде всего человек, а потом уж маг и ясновидец.