Комсомолец. Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин

И целил мне не только в лицо — дважды врезал по уху, расцарапал мне ногтем кожу на лбу. Я принял на себя пять ударов (считая первое попадание в нос — шесть). Решил, что этого вполне достаточно. Шагнул в сторону — подсечкой повалил Сан Саныча на пол. Ухмыльнулся ему в лицо.

— Ты ещё и еле на ногах стоишь, балерина.

Кузин встал на четвереньки.

— Ну всё, пионер! — сказал он.

Сунул руку в карман.

— Ты договорился.

Сан Саныч извлёк из кармана складной нож. Большим пальцем ловко открыл его. Раздался тихий щелчок. Короткий клинок блеснул в свете тусклой жёлтой лампы. Взглянул острым кончиком на мои ботинки. Я едва сдержал желание сплюнуть кровь на паркет, проверил языком, не пострадали ли зубы (повреждений не обнаружил). Наблюдал за тем, как Кузин неторопливо и неловко поднялся на ноги. Он не спускал глаз с моего лица. Улыбался. Сжимал в кулаке чёрную рукоять. Грудь его часто вздымалась, будто после бега.

Сан Саныч медленно приподнял руку, направил острие ножа на мою шею.

— Сейчас я отрежу тебе язык, пионер, — пообещал он.

«А это уже другая статья, более весомая, — подумал я. — Но и другие риски». Смотрел на нож в руке Кузина, прикидывал варианты дальнейших событий. С ножом на меня бросались трижды — в прошлой жизни (дважды — если не считать ту выходку моей бывшей жены). В память о тех событиях я до старости хранил на теле шрамы (оставила метку на моей руке и жёнушка). Но серьёзной угрозой для моего здоровья те случаи не обернулись. Не переживал за свою жизнь я и сейчас, пусть и был теперь не двухметровым детиной.

Смотрел на клинок — слушал угрозы Кузина. Взвешивал в уме все «за» и «против». Отмечал, что «нападение с применением холодного оружия» — это совсем другой коленкор. Но и иной уровень опасности. «Придётся менять пальто, — промелькнула в голове мысль. — С этим уродом у меня будут сплошные расходы. Лучше бы я на маньяков охотился. Те люди серьёзные — при деньгах. Не алкаши, как этот». Кузин подходил неторопливо, без резких движений. Плавно приближался к моему лицу и заострённый кончик клинка.

— …Будет не больно, пионер, — приговаривал Сан Саныч.

Он не шептал — говорил в голос.

— Я только вырежу тебе язык. Чик — и всё. Быстро и аккуратно…

Кузин повёл кистью — чиркнул лезвием по воздуху. Заставил меня среагировать (я дёрнул головой — следил за пляской ножа). Сан Саныч оскалил зубы — блеснул золотой коронкой. После ударов по моему лицу он чуть успокоился. С гордостью от содеянного смотрел на мою окровавленную физиономию, будто скульптор на своё удачное творение. Угрозы теперь не выкрикивал — спокойно проговаривал их, будто копировал мои недавние речи. Водил перед моим лицом блестящим клинком ножа.

— …Ну что же ты замолчал, пионер? — говорил Кузин. — Закончилась твоя смелость? Давай, расскажи мне свои истории. Повесели, меня пока можешь…

— Нет!! — закричал я. — Что вы делаете?! Не надо!! Не убивайте!!

Крики получились резкими и звонкими. И, как я надеялся, жалобными. Звуки моего голоса отразились от стен и потолка, отразились от треснувшего зеркала и одинокой лампочки — эхом умчались на кухню. Добрались они и до соседних квартир. Где, я уверен, давно прислушивались к нашим голосам. Сан Саныч застыл (мои вопли словно парализовали его). И замолчал. Нож замер в воздухе (лишь чуть вздрагивало острие). Чем я воспользовался. Вскинул правую руку, накрыл ладонью сжимавшую рукоять кисть «эсэсовца».

И сразу почувствовал, что моих силёнок недостаточно для успешной борьбы с Кузиным. Тот хоть и не выглядел здоровяком, но в мышечной силе мне нынешнему не только не уступал — значительно превосходил. Сан Саныч тоже это заметил. Оправился от замешательства. Хмыкнул, когда я левой рукой прикрыл своё горло, направив локоть ему в лицо. Не попытался высвободить свою кисть. Он словно и не заметил моего сопротивления. Приблизил нож к моей голове.

А я помог ему. Надавил на его руку, подправил направление её движения. Я не отталкивал нож, как ожидал Кузин. Притянул его острие к себе: резко, неожиданно для Сан Саныча. Векторы наших усилий сложились. Нож послушно приблизился к моей руке. Набрал ускорение. Пропорол ткань, вошёл в тело. На четверть клинка погрузился в моё плечо. Проткнул мышцу. Не коснулся кости. Но всё же подарил мне букет неприятных ощущений. Я вздрогнул. И тут же зашипел от боли.

Воткнуть в плечо нож — это не вогнать иглу в ягодицу. Оба ощущения были свежи в моей памяти. Особенно от встречи с ножом — свежее некуда. Я сам для себя отметил, что ощущения от этих двух по сути похожих действий чувствительно отличались. Как мне сейчас показалось: даже слишком чувствительно. Я заскрипел зубами. И выплеснул в лицо Кузина поток нецензурной брани. Вот только не кричал — зашипел, точно вода в кране. На губах запузырилась всё ещё струившаяся из носа кровь.

— Ты что творишь, пионер? — выдохнул Кузин.

А я заорал:

— Не убивайте!! Всё отдам!!

Выдернул из плеча клинок — вскрикнул вполне искренне. Почувствовал, как потекла по руке тёплая кровавая струя. Видел, как Сан Саныч отшатнулся, будто испугался моего вопля. Смотрел ему в лицо, наблюдал за тем, как Кузин глуповато хлопал глазами. Он смотрел то на нож, то на моё плечо, то капавшую с моих пальцев кровь. И явно не понимал, как «докатился до такой жизни». Но я не думал ему это объяснять. Да и задерживаться в этой квартире больше не собирался: уж очень активно струилась по коже кровь.

— Не убивайте!! — вновь прокричал я.

Достал из кармана пятирублёвую купюру, оставил на ней кровавый отпечаток (не очень большой, но заметный). Сунул бумажку в руку Сан Саныча — тот слегка «завис» после моих воплей, но не отказался от подарка. «Вот и ещё одна статья, — промелькнула мысль. — Берите, я не жадный». Решил, что всё же зря расщедрился: хватило бы и «трёшки». Подумал: «Если тратить на каждого алкаша по пять рублей, то так я скоро с торбой по миру пойду». Но переигрывать было поздно — смирился с потерей синей купюры.

— Возьмите всё!! — заорал я. — Все мои деньги!! Больше у меня ничего нет!!

На последнем слове я поперхнулся, закашлял. С губ слетели кровавые капли, оросили стену (получилась эффектная картина — будто в квартире поработал мясник). Подумал, что Королева этим брызгам не обрадуется. Ведь вытирать со старых обоев мои художества придётся именно ей (я сомневался, что Кузин возьмётся сейчас за щётку или тряпку).