ДОГОВОР ТРЕХ ДЕРЖАВ - Юрий Корольков

Пили прохладный сок с джином, болтали о пустяках, вспомнили почему-то древних японских поэтов, и Одзаки стал на память читать элегии Хитомара:

Опали листья алые у клена,

И с веткой яшмовой гонец передо мной.

Взглянул я на него –

И снова вспомнил

Те дни, когда я был еще с тобой!..

Рихард попросил огня, склонился над зажигалкой, Одзаки, будто продолжая декламировать, сказал вполголоса:

– Тайный совет в присутствии императора определил направление экспансии. Слушайте...

Одзаки начал приводить выдержки из решения Тайного совета. Он не пользовался записной книжкой – неоценимое качество разведчика!

– «Япония сохраняет свою политику продвижения на юг». Это первое, – Ходзуми Одзаки громко прочел несколько стихотворных строк, потом заговорил снова, будто подчеркивая движением руки ударные слоги стихотворения. – Второе: «Если во второй половине октября мы лишимся надежды, что наши требования будут удовлетворены Соединенными Штатами, мы должны быть готовы к войне против Америки, Англии и Нидерландов». Третье: «Планы ОЦУ и «Кан Току-эн» соответственно отодвигаются». У меня все. Мияги подтверждает сведения о предстоящих действиях флота в направлении Южных морей. Я видел его вчера.

Зорге закурил сигарету и распрощался. Информация шла вразрез с прежними сообщениями, поступавшими из военных и промышленных кругов, она нуждалась в тщательной перепроверке. Рихард неторопливо прошел через холл, рядом с подъездом на автомобильной стоянке взял у швейцара ключ от своей машины, втиснулся в старенький «опель» и поехал в посольство.

– Ты слышал новость? – спросил он у Отта, входя без предупреждения в кабинет посла. – Японский флот меняет направление, он не будет высаживать десант на Камчатке...

Посол Отт все уже знал.

– На этот раз ты меня не опередил, – улыбнулся он. – Вот просмотри, что я написал в Берлин.

Эйген Отт доносил фон Риббентропу:

«Кабинет принца Коноэ решил провести широкую мобилизацию против Советского Союза. Вместе с тем премьер Коноэ значительно усилил в своем кабинете так называемые трезвые элементы, которые склонны поддержать точку зрения военно-морского флота – прежде всего решать проблему Южных морей. Это создает большие трудности для продвижения на север. Командование армии тоже не проявляет охоты к немедленному разрыву с СССР. Приводят доводы, что японская армия, занятая и ослабленная войной в Китае, не выдержит зимней кампании против Советской России. Учитывая стойкое сопротивление русских такой сильной армии, как германская, японский генеральный штаб сомневается, что можно достичь решающих успехов в России до наступления зимы.

На мнение генерального штаба влияют также тяжелые воспоминания о номонганских событиях 1939 года, которые до сих пор живут в памяти Квантунской армии.

Преувеличенный взгляд на мощь русской армии подкрепляют еще и тем, что даже в условиях разгрома Украинского фронта Советский Союз оказался способным бросить свои войска на Кавказский фронт для наступления на Иран[3].

Из достоверных источников я узнал, что императорская ставка в последнее время пришла к решению отложить на время действия против Советской России при условии, если не изменится военная ситуация и Россия не потерпит поражения на западе».

Посол придавал этой телеграмме столь важное значение, что попросил Крейчмера также подписать ее. Рихарду тоже нельзя было медлить с такой информацией.

Уже вечерело, когда Зорге приехал к себе на улицу Нагасаки и принялся за работу. Прежде всего он включил на своем столе лампу под абажуром с оранжевыми драконами, придвинул ее к окну – знак того, что нужна срочная связь. Это на тот случай, если Клаузен появится где-то рядом в своей машине. Возвращаясь к себе, Макс обычно проезжал мимо домика Рихарда.

Зорге достал с полки изрядно потрепанный статистический справочник по Германии – «Ярбух – 1935 год», взглянул на календарь: 14 сентября 1941 года, перелистал, нашел нужную страницу. Старый справочник продолжал служить Зорге верой и правдой. Это был ключ к шифрованным передачам, совершенно оригинальный и безотказный, каждый раз новый и поэтому нераскрываемый. Такие же справочники были у радиста Клаузена, у Бранко Вукелича и, конечно, у дешифровалыциков в Хабаровске и Владивостоке. Нужно было только раскрыть страницу, соответствующую числу календаря. Дальнейшая зашифровка не составляла значительного труда, тем более что последние месяцы Рихард не посылал в эфир длинных телеграмм. Вот и сейчас всю массу важнейших информационных сведений он должен был сформулировать всего в нескольких строках. На листке бумаги появились пятизначные группы цифр. Зорге зашифровал важнейшую свою информацию:

«Японское правительство решило не выступать против СССР. Однако вооруженные силы будут оставлены в Маньчжурии. Военные действия могут начаться весной будущего года, если произойдет поражение России. Рамзай».

Зорге не дождался звонка и сам поехал к Максу Клаузену. Предварительно Рихард позвонил ему из автомата. Макс был на месте. У него все в порядке. Радиограмма Рамзая ушла в эфир раньше, чем посольские шифровальщики успели зашифровать пространную телеграмму генерала Отта и передать ее в Берлин министру иностранных дел фон Риббентропу.

После сеанса Рихард возвратился на улицу Нагасаки. Настроение было приподнятое. Рихард вспомнил слова Одзакн о голландском художнике. Рембрандт... японские тени... Сегодня друзья хорошо поработали: они тоже высвечивают главное в тайных событиях...

Все последнее время Рамзай был внешне спокоен, но подсознательным чутьем опытного разведчика он все явственнее ощущал нарастающую опасность.

Полковник Осака в бесплодных поисках обнаружить неуловимую радиостанцию, людей, посылающих нераскрываемые таинственные шифрограммы, уже готов был признать себя побежденным, но неожиданный случай помог ему восстановить душевное равновесие.

В результате кропотливого многомесячного процеживания в списках потенциально подозреваемых лиц осталось несколько десятков фамилий. Среди них фамилия доктора Рихарда Зорге – помощника германского посла в Токио – и Ходзуми Одзаки – советника премьер-министра принца Коноэ, занимающего к тому же высокий пост в правлении Южно-Маньчжурской железной дороги.

Были в списке полковника Осака еще Бранко Вукелич – руководитель французского телеграфного агентства Гавас, художник Мияги и еще несколько известных и уважаемых лиц. Но из этого никак не следовало, что можно было в чем-то подозревать такого человека, как доктор Зорге, того же Одзаки или принца Кинкадзу – внука недавно ушедшего в вечность императорского советника Сайондзи... От всех этих раздумий голова шла кругом!

Полковник доложил о своих размышлениях шефу всеяпонской военной контрразведки генералу Накамура, который согласился с Осака и распорядился прекратить эту ненужную затею с процеживанием списков. Но случилось так, что в эти самые дни полковнику доложили: токкоко – секретная полиция – взяла под наблюдение Томо Катабаяси, подозреваемую в связях с левыми элементами. В Токио она содержала школу кройки и шитья для молодых хозяек. На предварительном допросе назвала среди своих знакомых художника Мияги, которого знала еще по Сан-Франциско. Там она содержала пансион, в котором жили японцы левых убеждений, в том числе и Мияги.

Чиновник из секретной полиции сам не придавал никакого значения тому, о чем докладывал, – просто служба есть служба. Подвернулась какая-то портниха... Но полковник Осака вдруг насторожился, услышав фамилию Мияги. «Мияги... Мияги – знакомая фамилия, – вспоминал полковник, – кажется, он фигурирует в списке?»

Осака открыл папку. Так и есть: «Иотоку Мияги, художник, встречается с офицерами генерального штаба...»

На всякий случай арестовали портниху Томо Катабаяси. Она не отрицала, что раньше действительно жила в Сан-Франциско, содержала пансион и потом вместе с мужем вернулась в Японию. Из старых своих постояльцев связи ни с кем не поддерживает. Единственно, кого она случайно встретила, – художник Мияги, который жил когда-то в ее пансионе.

Полковник приказал доставить к нему арестованную Катабаяси, сам допросил ее и распорядился установить негласное наблюдение за художником Мияги и всеми другими лицами, с которыми он общается. Наблюдение за художником еще больше насторожило руководителя кемпейтай – выяснилось, что Мияги встречается с Ходзуми Одзаки, знаком с немецким журналистом доктором Зорге, с другими людьми, занесенными в секретный список...

Это было как раз в то самое время, когда японская контрразведка активизировала свою работу по наблюдению за иностранцами, живущими в Японии. Приближались большие события, империя готовилась к войне, и военные стремились обеспечить свой тыл от возможных ударов. Начались превентивные аресты. Среди иностранцев, подвергшихся усиленной слежке, оказались Вукелич и доктор Зорге и еще английский корреспондент Джемс Кокс, часто встречавшийся с французским журналистом Бранко Вукеличем. Наблюдение за доктором Зорге поручили полицейскому агенту Хирано. За минувшие годы Хирано «выбился в люди», стал опытным осведомителем, и судьба снова свела его с Рихардом Зорге.