Последний рай - Милослав Стингл

Борабора Белого пояса воевала с Раиатеа Красного пояса двести пятьдесят лет – с конца XIV до начала XVII века. Война мароруа и маротеа с ее бесконечными, незатухающими сражениями невероятно истощила оба острова, но ни голод, ни страшная засуха не смягчили этой вражды.

И лишь когда экспедиционная армада Бораборы, ведомая Тери Маротеа, десятым потомком основателя династии Белого пояса, почти до последнего человека была уничтожена на полях Раиатеа и в этом бою погиб сам носитель Белого пояса – король Тери Маротеа, война окончилась поражением Бораборы. Оба острова объединились под властью Красного пояса! А Белый пояс, бывший когда-то знаком бораборской независимости, был передан жрецам как символ духовной власти, не подчиняющейся царю.

Такова судьба Белого пояса. А что же случилось с теми, кто его носил? Непримиримый противник Раиатеа король Тери Маротеа погиб. А его единственная дочь Те Туани вышла замуж за сына раиатейского короля Мата.

И, как это бывает в сентиментальных фильмах, руки врагов наконец соединились, вновь связав две полинезийские земли Подветренных островов.

С острова Красного пояса я вылетел на Борабору Белого пояса.

Когда мы уже заходили на посадку, передо мной открылось еще никогда не виданное зрелище – почти полная круговая радуга, которая плыла над островом подобно огромному нимбу.

Радужная корона Бораборы усиливала впечатление какой-то нереальности этого острова. Красота Полинезии выходит за пределы привычного, и я однажды записал в путевом дневнике: «Нельзя сказать, что в этих Южных морях явь, а что лишь сон и грезы». На Бораборе, Раиатеа, Таити разделись фантастику и действительность бывает очень трудно.

Мой «сон» продолжается. На дикой, собравшейся высокими горнами складками Бораборе, самолет не может приземлиться. Поэтому он спускается на вполне добротную для Полинезии посадочную полосу, один из островков бораборской лагуны – Моту Муте.

Этот аэродром, как и другие подобные сооружения, – наследие второй мировой войны. И стоило мне осмотреться на Моту Муте, а потом и на Бораборе, как я почувствовал себя в привычной европейской обстановке. Над «столицей» Бораборы – Ваитапе – я увидел где-то на горе типичный блокгауз и несколько английских дальнобойных орудий.

Во время второй мировой войны на Подветренных островах оборону держали американцы. Но какая огромная разница! Там, на Гуадалканале, их косили японские самолеты и артиллерия, губили малярия и десятки других тропических болезней; они гибли в непроходимых джунглях. Здесь же европейцы болеют редко, нет джунглей, да и японцы сюда так и не добрались.

Вместо «диких народов» американские солдаты нашли здесь, по единодушному мнению, самых красивых и самых нежных женщин в мире. А также ласковое небо, лазурное море и пляжи, каких не знают ни Флорида, ни Гавайи. Всюду война была адом, а остров Борабора даже для солдат показался раем; они строили здесь аэродром, возводили укрепления, посылали в далекий путь военные гидропланы, да так и не услышали ни единого выстрела – только сладостную полинезийскую музыку. Солдат не коснулась ни одна пуля – лишь нежные пальцы бораборских красавиц.

На каждом шагу я встречался с результатами этого странного симбиоза двух миров. На Бораборе сегодня живут почти две тысячи человек, сто пятьдесят из них – метисы, сыновья и дочери парней с Миссисипи и Миссури. К своим нежным полинезийским «фамилиям» они присоединили непривычные имена отцов. И все эти бораборские Джоны, Джеки и Ребекки очень красивы. Со светлыми волосами и голубыми глазами отцов, смуглой кожей и точеными фигурами матерей.

Когда мне захотелось переплыть с Бораборы на священный островок Моту Тапу, владелец узкой посудины, с которым я договаривался о переезде, запросил с меня три «таро». Этого слова я не слышал ни в одном полинезийском языке. Таро? Таро? Лодочник посмотрел на меня как на жалкого дикаря и потребовал несколько бораборских франков. Курс мне был известен, и, переведя необходимую для оплаты сумму на местную валюту, я понял, что значит «таро». Это – доллар. Всемогущий американский доллар, культ которого – самое горькое наследие американского пребывания на Бораборе.

За доллары можно было получить на острове Белого пояса все. Богатая Америка не жалела долларов для своих солдат, которые, в свою очередь, не жалели их для полинезийцев. Последние же постепенно перестали убирать копру, начали покидать поля, пока, наконец, не забросили совсем главное богатство своего острова – плантации ванили. Вместо кокосового молока островитяне начали пить кока-колу, вместо ванили – употреблять сахар, вместо маниоки – американские консервы.

Пять лет длилась эта «сладкая жизнь». Наступил мир. Американские солдаты вернулись на Миссисипи и Миссури, а островитяне с большой неохотой – к своей копре и ванильным плантациям.

Но плантации были запущены, урожаи скудны. Прекрасному острову грозил голод. Сейчас уже дела идут намного лучше. Борабора вновь вернула свой полинезийский характер. Однако всемогущий «таро» властвует над островом так же, как раньше бог Оро.

Но уж если говорить откровенно, то остров – действительно рай, именно Рай с большой буквы. Прежде всего это великолепнейшие виды. Чего стоит только прогулка по лагуне!

Я покинул американский аэродром на Моту Муте и сел в лодку, чтобы переправиться на Борабору. Мы плыли прямо на юг, мимо островков с удивительно белым песком на прекрасных, но совершенно пустынных пляжах.

Вот и остров Тевеироа, один из самых крупных, в бораборской лагуне, где под легким бризом раскачиваются тонкие стволы кокосовых пальм. А с другой стороны уже виднеются северные отроги Бораборы – мыс Тахи и мыс Тереа. За ними открывается вид на глубокий залив Фаануи, на берегу которого расположилась небольшая деревенька.

С южной стороны вход в Фаануи охраняет знаменитый в истории Полинезии мыс Фаре Руа, затем следует мыс Пахуа и, наконец, после того как мы миновали единственный проход в мощном коралловом рифе, окружающем Борабору, открывается «столица» острова Белого пояса и вместе с тем административный центр округа – Ваитапе с населением около тысячи человек.

Ваитапе раскинулась на склонах горы Пахуа. Но бораборцы – это прежде всего люди моря, главным образом рыбаки. И поэтому большинство хижин подобралось к самому морю. Почти от каждой хижины в воды лагуны протянут длинный мостик, маленький собственный причал с приткнувшимися к нему лодками.

Один из этих причалов чуть длиннее других. Около него и заканчивается мое путешествие по бораборской лагуне. Ваитапе, так же как и Утуроа, – это одна-единственная прибрежная улица. На ней расположены домики для гостей, чуть подальше – протестантская миссия с церквушкой и необычной восьмигранной звонницей.

Моя короткая ознакомительная прогулка по улице Ваитапе заканчивается на площади. Она весьма необычна. Это – футбольное поле. И лишь на краю бораборского стадиона вместо трибун разместились важнейшие пункты полинезийского поселения – школа, почта, медицинский центр, полицейский участок.

Стадион – дар и детище человека, деятельность которого меня очень интересовала. Собственно говоря, из-за него я и отправился на Борабору. Меня всегда волновали судьбы одиноких путешественников. Об Алене Гербо я узнал, когда еще гимназистом прочитал его книгу о путешествии вокруг света, которое он в полном одиночестве совершил в 20-е годы на борту своей яхты «Файр кросс».

Путешествие Гербо длилось шесть лет. И из всех бесчисленных бухт и заливов, куда он заплывал, дольше всех его держали в плену именно Борабора и ее жители. Он прожил на острове немало времени. И захотел как-то отблагодарить его аборигенов. А так как он увлекался не только яхтами, но и футболом, то купил участок земли и оборудовал первое футбольное поле на островах Полинезии.

Гербо хотел в старости вернуться на Борабору к своим друзьям. И он осуществил это желание, но уже после своей смерти. С правой, прибрежной, стороны площади, на месте древнего святилища, стоит его памятник и могила с надгробием: напоминающие, как и многое другое на Бораборе, о прошедшей войне.

В то время, когда дело шло к войне на Тихом океане, Ален Гербо находился на Тиморе, одном из Зондских островов [5]. Он готовил свою яхту к возвращению на родину, во Францию. Но поднять паруса не успел: налетели японские самолеты и сбросили на гавань две или три бомбы. Жертвой этого налета на Тимор стал единственный человек – мужественный Ален Гербо, который прожил шесть долгих лет в водах всех океанов.

Его похоронили на маленьком кладбище Санта Крус на Тиморе. После войны друзья Гербо, его товарищи по Французскому национальному яхт-клубу, выполнили желание путешественника и отвезли его останки сюда, в Ваитапе, на прекрасную Борабору.

Я покидаю памятник Гербо. Прибрежная тропка вьется вокруг чарующего залива Поваи. Проходит не более двух часов – и вот я у мыса Раитити с единственным приличным отелем на всех Подветренных островах.