Стальной рассвет. Пески забвения - Сергей Лобанов

Вдруг он подумал о том, что вот так же погибли и его родители, только в битве с аджеронами, чья конница несколько часов назад трусливо удрала с поля боя. Юноша освободил из-под пояса перемётную суму и левой рукой, которой приходилось удерживать ещё и щит, нащупал отцовский венец, решив надеть его в последний момент.

Мысленно он попрощался с отцом Ирустом, братьями, монастырём, вспомнил Ойси и подумал о том, что она так и не дождётся его. Хорошо, что у неё есть лошадь, теперь девушка сможет спастись от беспощадных энгортов.

Звук труб возвестил начало очередной атаки, вновь началась сшибка, падали сражённые легионеры, но и ряды стоящих крýгом защищающихся, тоже редели, из тесно сомкнутых тел и щитов то и дело вываливались раненые или убитые.

Подтянулись лучники и, по команде натянув тетивы, выпустили первые разящие стрелы.

Кто-то из каппадокийцев громко скомандовал:

— Черепаха!!!

Щиты тут же с лязгом сомкнулись ещё плотнее, образовав стальной панцирь, о который дробно застучали острые наконечники стрел. В ответ защита на мгновение разомкнулась и в лучников полетели дротики, без труда находя свои цели в толпе, после чего щиты вновь образовали непроницаемую преграду.

В какой-то момент ряды нападающих дрогнули, их натиск ослаб, послышались выкрики:

«Монахи идут! Монахи идут!»

Легионеры отхлынули от редких уже обороняющихся залитых своей и чужой кровью. Многие из них от усталости и ран не в силах более держаться на ногах, ложились равнодушно на землю. Другие бросались на мечи и копья, погибая и не желая сдаваться. Некоторые стояли на колене, тяжело опираясь на щит или меч. Остальные смыкались над ними, не давая легионерам проникнуть в образовавшиеся бреши.

Начавшаяся утром битва заканчивалась с исходом дня.

Неожиданный отход энгортов позволил обороняющимся перевести дыхание, оставаясь во вражеском кольце из колышущегося частокола копий, стены щитов и острых мечей.

Где-то за этим частоколом возникло заунывное пение, в сгущающихся сумерках стали видны отблески пламени факелов. Звук мрачных голосов приближался, свет факелов становился ярче, легионеры постепенно расступались, со смесью страха и благоговения глядя на монахов, идущих по пустоши, заваленной мёртвыми и ранеными людьми, трупами лошадей, щитами, мечами и копьями. В иных местах, где свалка тел была особенно большой, монахи искали обходные пути, перешагивая через убитых и раненых. Их фигуры с головы до ног укрытые чёрными накидками с капюшонами, освещаемые в сумерках факелами, и впрямь внушали некий страх.

Пройдя в кольцо окружения, монахи прекратили издавать заунывные звуки, остановились, держа чуть в стороне от себя факелы, горящие неровным потрескивающим пламенем. Из-за низко накинутых капюшонов лиц подошедших видно не было, это придавало дополнительную таинственность и усиливало напряжение.

Легионеры стояли, ожидая, что скажут вестники богов. Оставшиеся наёмники догадывались, о чём будет речь, но тоже молчали, пользуясь передышкой, готовые, впрочем, к любой неожиданности.

Наконец, монах, стоящий чуть впереди остальных, протянув вперёд факел, освещая ближних к себе обороняющихся, заговорил скрипучим посаженным голосом, стараясь говорить громче:

— Слушайте меня, гнусные отродья! Ещё не наступит ночь, вы умрёте и ваши тени спустятся в Эрид на вечные муки. Но милость Трёх Великих Первопредков велика. Примите каноны Учения, отрекитесь от Откровений Предтечей, и вы будете жить.

Кто-то из середины окружённых бросил дротик. Но монах оказался готов к подобному. Летящее ему в грудь остриё он отбил сильным ударом факела. Резкое движение родило звук пламени: «фыр-р-х-х» и тут же послышался сухой удар древка о древко. Дротик отлетел в сторону.

— Проклятье на ваши головы, выродки!!! — взвыл монах. — Убейте всех!!! — крикнул он, обращаясь к легионерам.

Энгорты с яростными криками бросились вперёд. Тучи открыли багровое солнце уже наполовину ушедшее за горизонт. Последние лучи залили пустошь светом.

Эрл решил, что пришло время. Надев на голову венец, подняв иззубренный меч, он закричал, что было сил:

— Колмадорийцы!!! Смерть превыше бесчестия!!! Предтечи наши боги!!! Умрём за богов!!!

В ответ неожиданно мощно, учитывая малое число оставшихся и их усталость, прогремело:

— Да здравствует Колмадор!!! Смерть превыше бесчестия!!! Умрём за богов!!!

Эти вопли словно вселили силу в окружённых. Они обрушились на легионеров, уже не ждавших такой ярости от людей, чья участь предрешена и только недолгое время отделяет их от спуска в Эрид.

Последние солнечные лучи упали на золотой венец и укреплённый в нём крупный рубин, вспыхнув на его гранях. Увидевшие это, на мгновение замерли, а потом среди ветеранов, ещё помнивших Атуала Третьего, сражавшихся под его началом, побежал ропот:

— О, боги! Тень короля… Король с нами… Он с нами, чтобы поддержать нас в последние мгновения нашей жизни… Да здравствует король! Да здравствует король!!!

Битва закипела ещё яростнее. Кольцо окружения удалось прорвать. Воины с обеих сторон гибли, падая под ноги сражающимся. Валились раненые, остальные в горячке схватки топтали их, запинались, иногда падали сами, уже не в силах подняться от усталости и от чужих ног, идущих по упавшим…

Сотни три окружённых сумели прорваться и, хрипя из последних сил, побежали в попытке спастись. Кого-то настигали и безжалостно резали. Другие, не в силах бежать, останавливались и принимали последний бой. Наиболее выносливые продолжали бежать, забросив на спины щиты, часто оглядываясь, чтобы не пропустить настигающий удар.

Эрл оказался в числе вырвавшихся. Вместе со вспыхнувшей надеждой на спасение, чувством парализующего страха, который юноша изо всех сил подавлял, не позволяя ему завладеть сердцем, он испытывал сильнейший позор оттого, что приходится трусливо бежать. Бежать с венцом отца на голове, отца, погибшего в схватке и передавшего ему символ власти династии Саорлингов, благодаря которому его приняли за тень короля, пришедшую поддержать сражающихся соотечественников.

Эти мысли жгли юношу позором, но ноги сами бежали, хотя где-то в глубине сознания тлело желание остановиться и погибнуть достойно, встретить смерть лицом, а не спиной. Но ноги против воли несли его в окружении десятка уцелевших воинов, тяжело дышащих, оскалившихся, со вздувшимися на шеях венами… Постепенно они разбегались в разные стороны, пропадая в темноте, а преследователи, не желая далеко отрываться от своих, отставали.

Юноше удалось затеряться среди холмистой пустоши, накрытой тёмным небом с тяжёлыми тучами. Эрл испытывал муки жажды, с трудом сглатывая вязкую слюну. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, вслушиваясь в звуки возможной погони, но, кажется, ему удалось убежать. Откуда-то издалека доносились выкрики энгортов, празднующих победу. Наряду с позорным бегством это причиняло особенные душевные страдания. Он — трус, он бежал, желая уцелеть, когда другие сражались. Он кричал, что смерть превыше бесчестия и запятнал себя этим бесчестием. Он такой же, как и презираемые им аджероны, чья конница покинула сегодняшнее сражение. Что случилось с ним? Какие силы несли его тело, сжавшееся в страхе? О, боги! Отец Ируст обязательно проклянёт его, когда узнает об этом… Как теперь он сможет носить корону отца? Нет, конечно, не сможет, потому что уже недостоин этой чести… А Ойси? Ведь он говорил девушке, что идёт сражаться за свою страну и готов погибнуть за неё. Нет, так больше нельзя…

Эрл решительно поднялся. Осмотревшись, он увидел одинокий большой камень, подошёл, завернул плотнее перемётную суму, мечом выкопал под глыбой ямку, засунул туда суму, ногой закидал землёй и затоптал. Вот так. Он недостоин этого венца.

Понимая, что жить с таким позором не в силах, юноша пошёл туда, откуда бежал. Он смоет позор кровью, потому что не сможет жить с этим и постоянно мучиться.

Каждый шаг обратно давался с трудом, но Эрл упрямо шёл, понимая, что совершает непростительную ошибку, ведь речь ни много ни мало идёт о его жизни, с которой он решил расстаться по доброй воле, тогда как ничто не мешает скрыться. Попадавшиеся по пути погибшие воины, кому посчастливилось вырваться, но не удалось убежать, усиливали желание повернуть и спастись, но юноша продолжал идти, стиснув зубы, испытывая странное ощущение злорадства к себе самому, сначала трусливо бежавшему, а теперь наказывающему себя за это.

Из-за невысокого холма донеслись голоса, а затем показался свет факелов. Навстречу юноше вышли с десяток легионеров. И он, и они одновременно с лязгом обнажили мечи и бросились вперёд: Эрл в желании на этот раз умереть достойно, а легионеры — схватить попавшегося беглеца. Зазвенели клинки, послышались гортанные выкрики, заметалось пламя факелов. Их энгорты одновременно использовали как оружие, размахивая, стараясь обжечь глаза всего лишь одному беглецу, ловко орудующему мечом, от которого в муках уже умирали двое легионеров. Юноша применил всё, чему его научил отец Ирýст, но на шум схватки всё подбегали и подбегали воины. Он успел убить четверых и двоих ранить, после этого его всё же свалили и связали, зачем-то сохранив жизнь.