Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

Внутри послышалась музыка, нервные дрожащие скрипки заиграли «Все делают это».

– Ах, ты слышишь? – воскликнула она, выпрямившись и щелкнув пальцами. – Ты умеешь танцевать под рэгтайм?

– Послушай, Имогена… – он едва осознал, как нечто только что от него ускользнуло, – давай еще посидим здесь… А Джо потом скажешь, что забыла.

Она стремительно встала:

– Ах нет, как же можно!

Бэзил неохотно проводил ее в зал. Все опять вышло неудачно – он опять слишком много болтал. С печалью стал он ждать одиннадцатого танца – он будет вести себя иначе. Теперь он убедил себя, что влюблен в Имогену. От самообмана, от притворной страсти и желания у него вдруг стало сухо во рту.

Незадолго до начала одиннадцатого танца он обнаружил, что что-то затевается, а его все намеренно избегают. Ребята перешептывались и тихо о чем-то переговаривались, а когда он подходил ближе, тут же повисала неестественная тишина. Он услышал, как Джо Горман сказал Рипли Бакнеру: «Нас не будет всего три дня. Если Глэдис не может, зови Конни! Все “дуэньи” будут… – И тут же, заметив Бэзила, сменил окончание фразы: – И все вместе сходим в лавку Смита, съедим по мороженому, выпьем содовой».

Чуть позже Бэзил отвел в сторонку Рипли Бакнера, но никакой полезной информации из него извлечь не удалось: Рипли не простил Бэзилу попытку увести у него Имогену.

– Да ничего такого особенного, – упрямо повторял он. – Честное слово, собираемся к Смиту, только и всего… А что с твоей губой?

– Порезался, когда брился.

Когда пришло время танца с Имогеной, та повела себя еще более рассеянно, чем раньше. Перемещаясь по залу в судорожно обхвативших ее медвежьих объятиях под песенку «Гризли», она прямо во время танца не переставала обмениваться загадочными полуфразами с другими девушками. Он снова повел ее к лодке, но там уже кто-то сидел, и они стали ходить туда-сюда по причалу; он пытался завязать разговор, но она в ответ лишь напевала:

Моя любовь – ее унес мой милый…

– Послушай, Имогена! Когда мы сидели в лодке, я хотел тебя спросить про тот вечер, когда мы играли в «Говори правду». Ты тогда сказала правду?

– Ах, да к чему вообще вспоминать про эту дурацкую игру?

До ее ушей, и не единожды, уже доходило, что Бэзил считает, что он – просто чудо; этот слух разнесся с такой же легкостью, как и слухи о невиданных достоинствах Бэзила, разнесшиеся пару недель назад. Имогена всегда со всеми соглашалась – и она уже успела согласиться сразу с несколькими охваченными эмоциями мальчиками в том, что Бэзил вел себя просто ужасно. Так что ей, благодаря ее собственной ветрености, было сложно не проникнуться к нему неприязнью.

Но Бэзил считал, что лишь неудачное стечение обстоятельств помешало ему достичь цели во время предыдущего перерыва между танцами, хотя чего ему хотелось – он и сам не знал.

Наконец, во время следующего перерыва, ему открыла правду Маргарет Торренс, которой он за весь вечер так и не уделил внимания.

– А ты едешь на прогулку к реке Сен-Кру? – спросила она, отлично зная, что его никто туда не звал.

– Что за прогулка?

– Джо Горман устраивает. Меня пригласил Элвуд Леминг!

– Нет, не еду, – угрюмо ответил он. – Я занят.

– А, ясно…

– И с Джо Горманом мы не дружим.

– Кажется, он тоже так считает!

– Да? А что он говорит?

– Да так, ничего.

– Но все же! Скажи – что он говорит?

Спустя некоторое время она ответила, как бы с неохотой:

– Ну… И он, и Хьюберт Блэр говорят, что ты… Что ты считаешь, что ты – просто чудо! – И у нее екнуло сердце.

Но она вспомнила, что сегодня он пригласил ее на одинединственный танец.

– Джо всем рассказал, как ты ему говорил, будто все девушки думают, что ты – чудо!

– Я никогда ничего подобного ему не говорил! – с негодованием ответил Бэзил. – Никогда!

Он все понял: это было дело рук Джо Гормана, который решил его погубить и воспользовался его болтливостью; настоящие же друзья Бэзила всегда прощали ему этот недостаток. Подлость окружающего мира вдруг сжала его, словно тиски. Он решил ехать домой.

В гардеробной с ним заговорил Билл Кампф:

– Привет, Бэзил! Что у тебя с губой?

– Порезался, когда брился.

– Слушай, а ты поедешь на прогулку через неделю? Все едут.

– Нет.

– Смотри, тут такое дело… Ко мне в гости приезжает кузина из Чикаго, и мама сказала, что хорошо бы, чтобы я пригласил на выходные кого-нибудь из ребят. Ее зовут Минни Библ.

– Минни Библ? – переспросил Бэзил, слегка разволновавшись.

– Я думал, что ты тоже едешь на эту прогулку, но Рипли Бакнер посоветовал сначала тебя спросить, так что я подумал…

– Мне надо быть дома, – быстро ответил Бэзил.

– Ах, да ладно тебе, Бэзил! – продолжил уговоры Билл. – Всего два дня, и она очень милая девушка! Она тебе понравится!

– Даже не знаю, – задумался Бэзил. – Вот что я тебе скажу, Билл. Мне сейчас надо успеть на трамвай, чтобы не опоздать домой. И если ты меня подбросишь на своей машине до Уайлдвуда, то я, пожалуй, поеду с вами на выходные.

– Ну, конечно!

Бэзил вышел на веранду и подошел к Конни Дэйвис.

– До свидания, – сказал он; несмотря на все старания, его голос прозвучал гордо и холодно. – Мне у тебя ужасно понравилось!

– Очень жаль, что ты так рано уходишь, Бэзил!

А про себя добавила: «Ну-ну, такому самодовольному типу и все понравилось! Он явно считает, что он – просто чудо!»

С причала до него донесся смех Имогены. Он молча спустился по лестнице с веранды и пошел по дорожке к Биллу Кампфу, стараясь держаться вдали от гуляющих, словно думая, что один его вид испортит им все удовольствие от прогулки.

Вечер получился просто ужасным.

Через десять минут Билл высадил Бэзила на остановке трамвая. Вместе с ним в вагон зашло несколько запоздавших гуляк, и трамвай, покачиваясь и гремя в темноте, повез его в Сент-Пол.

Две сидевшие напротив Бэзила девушки тут же стали его разглядывать и пихать друг друга локтями, но он не обратил на них внимания – он думал о том, как они все будут потом жалеть: и Имогена, и Маргарет, и Джо, и Хьюберт, и Рипли…

«Только подумать! – станут они с горечью повторять. – Всего двадцать пять, а уже президент Соединенных Штатов! Эх, и зачем же мы с ним так плохо обошлись в тот вечер!»

Он действительно думал, что он – просто чудо!

Эрмини Гилберт Лабус Библ пребывала в изгнании. В мае родители привезли ее из Нового Орлеана в Саутгемптон, надеясь, что активная жизнь на свежем воздухе, наиболее подходящая для девушки пятнадцати лет, отвлечет ее от мыслей о любви. Но и на севере, и на юге – везде вокруг нее всегда вилась прямо-таки туча юнцов. Не прошло и месяца, как она и здесь уже была «помолвлена».

Из вышеизложенного отнюдь не следует, что свойственная двадцатилетней мисс Библ некоторая тяжеловесность проявилась уже в то время. Тогда она обладала лучезарной свежестью; иным юношам, во всех других смыслах отнюдь не слывшим невежами, ее лицо напоминало о покрытых росой голубых фиалках, среди которых на мир взирали голубые озера, за гладью которых скрывалась ясная душа и виднелись свежие, распустившиеся лишь сегодня утром розы.

Она пребывала в изгнании. Она следовала в национальный парк «Глейшер», чтобы забыть. Судьбой было предначертано, что на пути она встретит Бэзила, для которого эта встреча станет чем-то вроде обряда инициации, после которого он перестанет смотреть лишь на себя и впервые заглянет в ослепительно сияющий мир любви.

При первой встрече он показался ей тихим и красивым мальчиком с задумчивым лицом, что стало результатом недавнего повторного открытия им того факта, что и у других, а не только у него, имеются и желания, и возможности – и даже большие, чем у него. Минни, как и несколько месяцев назад Маргарет Торренс, сочла эту задумчивость очаровательной печалью. За ужином он вел себя крайне любезно по отношению к миссис Кампф – эту манеру он перенял от отца. Кроме того, Бэзил с таким интересом и вниманием слушал, как мистер Библ рассказывает о происхождении слова «креол», что мистер Библ подумал про себя: «Вот, наконец-то, юноша, в котором что-то есть!»

После ужина Минни, Бэзил и Билл поехали в поселок Блэк-Бэр смотреть кино, и мало-помалу воздействие очарования и личности Минни придало их роману и прелесть, и уникальность.

Так уж получилось, что на протяжении многих лет все романы Минни были похожи один на другой, словно близнецы. Она посмотрела на Бэзила – открыто, как ребенок; затем широко распахнула глаза, словно испытывая некое забавное опасение, и улыбнулась… Она улыбнулась…

Несмотря на всю чистоту этой улыбки, она всегда воспринималась, как зов, и била в голову, словно шампанское, благодаря очертаниям лица Минни и вне всякой зависимости от ее настроения. Как только улыбка появилась у нее на лице, Бэзил ощутил внезапную легкость и стремление ввысь, с каждым разом взмывая все выше и выше, спускаясь на землю лишь тогда, когда улыбка вот-вот грозила превратиться в оскал, но вместо этого просто тихо таяла. Она была словно наркотик. Чуть погодя ему уже ничего не было нужно – он хотел лишь смотреть и смотреть на нее, испытывая необъятную и вздымающую ввысь радость.