По семейным обстоятельствам - Марианна Красовская

нельзя же быть без крова. Кто сам просился на ночлег, скорей поймёт другого». Натка всегда с этой сказки ревела, потому что по жизни ощущала себя этим самым брошенным котенком-сироткой. Премерзкое, надо сказать, ощущение.

Вот только кто сказал, что ведьма — котенок? А что если она и в самом деле — ведьма? На всякий случай новая хозяйка дома поставила за дверью кочергу — кто знает, как дело повернется? Может, начнет угрожать, по-хорошему разойтись не захочет — вдруг защищаться придется? Магией Натка совершенно точно не владела, а кочерга — оружие удобное, ухватистое. Был бы рядом Валь — он бы преподал Нате пару уроков по владению сковородкой, но Валя не было, и рассчитывать Нате было не на кого.

Впрочем, пока никакая опасность Натке не угрожала, напротив — соседи оказались людьми доброжелательными, с Натой здоровались, выпытывали, кто она и откуда. И то, что Натка не просто одинокая женщина с детьми, а мужняя жена, да еще муж у нее — альв, оказалось как нельзя кстати. Бабка Авдотья из небольшого каменного домика выше по улице немедленно заявила, что детишки у Наты воспитанные и вежливые, а когда узнала, что они могут и жаждут работать за еду, в смысле, готовы наколоть бабушке дров, если она потом накормит их пирожками с мясом и яблоками, и вовсе стала счастлива. Булочник интересовался, не хотят ли юноши немного подзаработать, торгуя утром калачами да пряниками, потому что дети альва же, а разве могут у альвов быть какие-то неблагонадежные пасынки?

Альвов в Каменске любили, да и вообще — везде любили. Говорили, что альвы красивые, умные и крайне порядочные. Святые, не иначе. Натку и ее отпрысков накрыло отсветом от нимба Валенуэля. Впрочем, Стас и Влад и сами оказались, в сравнении с местной шпаной, мальчиками порядочными и вежливыми. Все же Натка не зря им про Тимура и его команду рассказывала, да подзатыльниками вбивала уважение к старшим. Той же бабке Авдотье они помогли с дровами без всякого коварного умысла, просто пожалев ее деда, который едва поднимал топор. И матери эти юные тимуровцы даже слова не сказали, потому что «хорошими делами прославиться нельзя».

Ната могла своими детьми гордиться, что она и делала.

===

Робкий стук в дверь среди ночи Нату не то, чтобы напугал, но и не обрадовал, конечно. Если бы в дверь колотили — это одно, а тут кто-то просто стучал. Но кочергу она на всякий случай в руку взяла.

За дверью оказалась молоденькая девушка в черном плаще. Бледная, испуганная, с влажными оленьими глазами.

— Вам кого? — вежливо спросила Ната, пряча руку с кочергой за спину и надеясь, что это не бывшая хозяйка жилья. Такую она бы точно не смогла прогнать.

— А… знахарка есть?

— Нет, она уехала.

— Но ведь что-то осталось, да? Снадобья, травки всякие? — девушка чуть не плакала.

— Ничего не осталось, — мрачно сообщила Натка, широко зевая. — И нет, я вам помочь не могу, у меня нет медицинского образования.

— Но моя сестра… Она неделю как родила…

— И что?

— Грудь… молоко…

— О Боже, — вздохнула Ната. — Проходи, рассказывай. Все же в грудном вскармливании я немного разбираюсь.

Оказалось — лактостаз. Судя по описанию, до мастита дело не дошло. Что такое лактостаз, Натка знала на собственном опыте и потому честно рассказала и про то, как прикладывать младенца, и про капустный лист, и про сцеживание. Девушка слушала внимательно, кивала, а после того, как Натка продемонстрировала ей одного из своих сыновей в качестве доказательства своей опытности — Владька попить вышел (на самом деле, конечно, проверить, с кем это мать среди ночи болтать вздумала) — и вовсе начала робко улыбаться. Натка не знала, помогла ли, но через день на крыльце обнаружила корзинку с яйцами, а еще через день — жену булочника с просьбой подсказать, как лечить кашель у ребенка. Тут уж Натка наотрез отказалась консультировать женщину — отправила ее к врачу. Хотя, конечно, могла и про горчичники рассказать, и про полоскание горла ромашкой. Да только стоит дать совет — и ведьмой назовут уже тебя, а потом еще обвинят, что корова от твоего взгляда сдохла. Нет уж, не надо.

А ведьма, коза этакая, появилась совсем неправильно, не по-человечески. Просто Натка вернулась с рынка, нагруженная корзинами со всякой снедью, а посередине ЕЕ кухни сидит чернобровая девчонка, завернутая в нелепый шерстяной платок, и жрет ее, Наткины, оладьи.

— Ты кто такая? — ахнула Ната, ища глазами кочергу.

— Никто, — четко сказала девица, глядя на Нату прозрачными зелеными глазами. — Ты меня не видела. Придут меня искать — никому не скажешь.

Натка послушно кивнула — будто завороженная. Молча сняла свой зипун, повесила на гвоздь в стене, разулась. Налила в большой чугунок воды из ведра, бросила кусок мяса, поставила в печь. Принялась резать капусту. Чернобровая с детским любопытством наблюдала за ней. Размотала шаль, тряхнула черными косами, утерла пот со лба. Потом прислушалась, пробормотала «О, идут, проклятые, чтоб им пусто было». Вскочила, схватила Натку за плечи и, заглянув ей в глаза, напомнила:

— Ты меня не видела. Меня здесь нет.

Потом подошла к стене и открыла дверь, которой еще мгновение назад там не было. За дверью оказалось что-то вроде чулана с лестницей наверх. Ну конечно, здесь же есть чердак, а лестницы на него нет! Натке и в голову не пришло ее искать, хотя она выросла в похожем доме и точно знала его устройство. Про погреб тоже знала, погреб нашла, а про чердак совсем забыла!

Мгновение — и ведьма закрывает за собой дверь, которой больше нет. Над головой поскрипывают доски, а потом всё затихает.

С улицы доносится шум и гул голосов. Кто-то колотит в дверь, да так сильно, что домик ходит ходуном. Хорошо, что мальчишек нет дома! Рано еще, они от булочника возвращаются к обеду, когда всю выпечку продадут. А может, и плохо, потому что столкнуться нос к носу с толпой не слишком добрых мужчин — не самое безопасное дело для молодой женщины.

— Где она? — кричит Натке в лицо подозрительно знакомый усатый солдат.

— Кто «она»?

— Ведьма!

— Какая еще ведьма?

— Хозяйка дома!

— Я — хозяйка дома, — устало сообщает Натка, нащупывая рукой кочергу. — Мы… мой муж купил этот дом почти две недели назад. Он стоял пустым с осени.

—