Избранные произведения в двух томах. Том 1 - Александр Рекемчук

Яркая звезда пересекала небосвод уверенно, неторопливо, зная наизусть и заданную ей орбиту, и время, положенное ей, чтобы обернуться вокруг Земли. Спокойно плыла звезда…

Андрей и Катя видели спутник впервые, хотя и знали, что он часто пролетает именно над этими северными широтами. По радио слышали. А видели над головой лишь густые осенние тучи.

Но вот небо ясно. Летит звезда. Она почему-то кажется привычной и знакомой, как знакомы и привычны огоньки самолета, совершающего ночной рейс. Как привычна и знакома вереница освещенных окон пассажирского поезда, который в урочное время проносится мимо глухого разъезда.

Гидрогеологи, выбежавшие из своих палаток, шумно приветствовали пролетающий спутник. Некоторые даже шапки подкидывали. Всем было очень приятно и лестно, что спутник не забыл пролететь и над устьем Югора, где два десятка людей живут в палатках, на дне будущего моря.

Спутник, еще не достигнув горизонта, растаял в сумеречной мгле.

А Катя и Андрей стояли, по-прежнему держась за руки, задрав подбородки.

— Мне пора… — сказала вдруг Катя и отняла руку.

Будто спросонья сказала — тихо, удивленно. Но тотчас оживилась:

— У нас сегодня комсомольское собрание. А я секретарь… Если хотите, можете присутствовать. Вы комсомолец?

— Нет, — развел руками Андрей. — То есть был. А теперь я — этот… перестарок.

— Переросток, — поправила Катя.

Она, кажется, очень огорчилась, узнав, что Андрей Чугуев не может пойти на комсомольское собрание. Даже глаза опечалились. Но, уж видно, ничего не поделаешь.

— До завтра?

— До завтра.

Всполошилась, зашелестела густая еловая хвоя, пропуская девушку. И сомкнулась. Чуть подальше дрогнули белые березовые ветки, извиваясь, как молнии, заплясали в темноте. И застыли. Где-то у самого берега прошлепали легкие шаги…

Андрей стоял у пещеры, прислонясь к ветхим каменным плитам. Скрестив на груди мускулистые руки, долго смотрел в темноту и молчал.

Потом откашлялся, тихонечко запел ему одному известную, ни на что не похожую мелодию: «Тари-ра-ра-рам, трам-да-да…»

— Андрей Николаевич, чай пить будете? — высунулась из грота голова Феодосия Феодосиевича.

— Что? — рассеянно отозвался Андрей Чугуев.

Этой осенью река Печора еще текла на север.

1958

Без боли

— Это Мамыли? — спросила Леночка Рогова.

В трехъярусной стене леса, поднявшейся над рекой, вдруг обнаружился проем. Показался берег, окаймленный снизу глиняной отмелью.

На берегу стояли дома, тянулись плетни, торчали колодезные журавли.

Моторная лодка повернула к берегу.

— Да, это Мамыли, — подтвердил Федор Петрович Журко. И поправил очки.

Федор Петрович Журко знал наизусть все деревни и села на Верхней Печоре. Старожил. То есть не то чтобы старожил, но… все-таки.

Он получил направление в Верхнепечорский район четыре года назад, окончив Ленинградский санитарно-эпидемиологический институт. Однако работать санитарным врачом ему довелось всего полторы недели. Поскольку именно к этому сроку окончательно и бесповоротно спился заведующий Верхнепечорским райздравотделом и его выгнали. А Федора Петровича Журко тотчас назначили заведующим.

Вполне вероятно, что, помимо деловых качеств, районному руководству польстила внешность Федора Петровича: в свои тридцать лет он был не по годам солиден. К тому же в очках.

Федор Петрович оправдал доверие. Он быстро навел порядок в районной больнице, амбулаториях и разных детских учреждениях. Причем не сидел сиднем в кабинете, сочиняя бумаги, а вот так — на моторной лодке — объезжал просторы Верхнепечорского района. Вникал, устранял и давал ценные указания.

В эту очередную поездку Федор Петрович взял с собой Леночку Рогову — зубного врача, окончившую только что стоматологический.

И надо заметить, что Леночка была полной противоположностью Федору Петровичу. Дело, конечно, не в том, что Федор Петрович — мужчина, а Леночка — женщина или, скажем, девушка. Нет. Но если Федор Петрович Журко в свои тридцать лет выглядел много старше, то Леночка в свои двадцать три года выглядела совершеннейшим ребенком.

Вот как она выглядела. Тоненькая в талии и бедрах. Лицо бело и розово, нежно. Причем нежный цвет ее лица подчеркнут теменью волос, туго сплетенных в косу. Коса в свою очередь скручена на затылке калачиком.

Брови у Леночки широки и вразлет. Глаза глубокие, прозрачные.

Особенно же следует сказать насчет рук. Руки эти хотя и тонки в предплечьях и запястьях, однако мускулисты, крепки. Кисти рук тоже сильны, очень подвижны в суставах. Такими руками либо играть на фортепьяно, либо зубы дергать — у кого болят. Леночка предпочла дергать.

Профессия эта достойна всяческого уважения.

Взять, к примеру, Верхнюю Печору. Ныне в самых что ни на есть глухих и богом забытых печорских селах открыты амбулатории. При амбулаториях состоят фельдшера и акушеры с дипломами. Они вам и насморк вылечат и серьезную болезнь — радикулит, удалят хирургическим путем доброкачественную опухоль, не говоря уже об элементарных чирьях. Они все умеют — сельские фельдшера!

Только не зубы. Зубы — это вообще как бы исключительная отрасль медицинской науки.

И вот складывается следующая картина: на всю огромную территорию Верхнепечорского района лишь один зубной врач. И если тебе совсем уж невмоготу — поезжай в райцентр, лечись. А если терпеть можно — терпи. Жди.

Дважды в год — по осенней и вешней большой воде — районный стоматолог совершает гастроль от Курьи, что у самых печорских истоков, до Подчерья — противоположной границы района. Триста пятьдесят километров. Со всеми остановками.

«Главное — профилактика!» — как сказал Федор Петрович Журко, вводя такой порядок.

Это был первый рейс Леночки Роговой. Первый рейс — по осенней большой воде.

Она трудилась на совесть. Хотелось как можно быстрей оправдать звание врача, к которому сама еще не успела привыкнуть. Только по этой причине можно простить Леночке некоторое тщеславие: все вырванные у страдальцев зубы она не выбрасывала, не дарила на память своим пациентам, а складывала в небольшой мешочек со шнурком, наподобие кисета.

Уже кисет оказался полон на две трети, тяжел. А моторная лодка — день за днем — все тарахтела меж крутых щетинистых берегов. Протяжные дожди секли путников по согбенным спинам, хлестали в лицо. Было сыро, неуютно, промозгло…

— Это Мамыли? — спросила Леночка Рогова, от озноба едва разжав губы.

— Да, это Мамыли, — подтвердил Федор Петрович Журко и поправил очки.

Полыхала печь в просторной избе — в новой избе, сложенной из обхватных бревен, где разместилась мамыльская амбулатория. Дорогих гостей привечала Анна Кондратьевна — участковый фельдшер, женщина пожилая, солидная, вдовая.

— В такую-то мокреть!.. — Она сокрушенно качала головой. — В такую-то слякоть!.. Отдохнете, может, с дороги? Или баньку?

— Баньку? — переспросил Федор Петрович Журко с робостью и предвкушением. — М-м…

— Нет, — категорически отвергла Леночка, — потом. Больные есть?

И тотчас отворилась дверь. В сенях толпились. В сенях было полно народу. Гнулись под тяжестью скрипучие половицы. Сдержанный гомон наполнял сени.

Леночка в растерянности оглянулась на Федора Петровича.

— Прошу вас, товарищи, в порядке очереди, — сказал тогда Федор Петрович Журко. — Прошу соблюдать порядок. Посторонних — у кого не болят зубы — прошу освободить помещение.

Он-то знал, Федор Петрович, что такое Мамыли. Ему-то известно — старожил.

А село Мамыли — это удивительное село.

Здесь никто и никогда не упустит случая поглядеть на приезжих людей. Страсть, до чего в Мамылях интересуются приезжими людьми. К тому же обитатели Мамылей — самые компанейские люди на белом свете. Здесь и в гости иначе не ходят, как всем селом. Сено косить — всем селом. Лес рубить — всем селом. Газету читать — всем селом. Зубы рвать — всем селом. Непременно.

Даже те, у кого на сей раз и впрямь болели зубы (их сразу отличишь по постным лицам), — и те, будто на праздник, понадевали плюшевые жакетки, полушалки с кистями, новые телогрейки, новые шапки понадевали.

Набились в сени, собрались под окнами, расселись на близлежащих бревнах. Все пришли. Только члены правления колхоза отсутствовали — у них как раз было заседание.

И еще не пришла Бурмантиха, Ангелина Прокопьевна — зловредная старуха, знахарка, незарегистрированная ведьма, мастерица зубы заговаривать: «Боль-боль, Марья Иродовна, уходи сегодня, приходи вчера…»

Она со злости не пришла. Со злости же купила в сельповском магазине поллитровку и села сама выпивать.