Чтение в темноте - Шеймас Дин

— Да, святой отец.

— И ты исправил ее?

— Нет, святой отец, но…

— Никаких «но»! Какой номер ты теперь должен делать?

— Номер двенадцать, святой отец.

— Ответ?

— Икс равен четырем.

— Это было исправление Моллоя? Так?

О'Нилл понял, что влип. Он только кивнул.

— Моллой, твой ответ был — четыре, да?

— Да, святой отец.

— Но это было неверно. Так мне сказали. А теперь оказывается, это правильный ответ. Что же это такое? Это математика или это хаос?

Молчание. Улыбка Гилдея.

— Казалось бы, довольно ощутимая разница даже для вас. Даффи, продолжай, распутывай этот клубок.

— Икс равен двум.

— Это какой же номер?

— Номер один, святой отец.

— Ты считаешь, что первый ответ был неправильный?

— Да.

— Да.

— Что?

— Да, сэр.

— Сэр? Сэр? Я что — вдруг преобразился? Вместо столы галстук, вместо сутаны занюханный твидовый костюм?

— Нет, сэр.

— Ты настаиваешь на «сэре»?

— Да, святой отец.

Класс хохотнул, затих.

— Блеск остроумия. Прелестно. Разумеется, он не останется безнаказанным. Но к делу. Первый ответ, ты говоришь, был неправильный. И дальше все продолжалось неправильно, так?

— В известном смысле да, сэр.

— В известном смысле! А-а! Речи крючкотвора.

— С точки зрения основных правил, сэр.

— Так были они нарушены или они не были нарушены?

— Именно в них вкралась ошибка, сэр. Еще до того, как номер один был поправлен, сэр.

— Дивно. Истинное крючкотворство. Ты понимаешь ли, что ты говоришь, Даффи?

— Абсолютно, сэр.

— Хорошо. Начнем сначала. Первый человек, первый ответ.

— Икс равен минус двум.

— Ты остаешься при своем мнении?

— Да, святой отец.

— Значит, Даффи ошибается?

— Да, святой отец.

— И стало быть, шум поднят попусту?

— Да, святой отец.

— Все согласны?

— Да, святой отец! — гул голосов.

— Итак, Даффи. Подсчитай свое наказание. Один неправильный ответ — два удара. Один правильный ответ, «поправленный» тобой по ошибке, — четыре удара. Одиннадцать безупречных, или неоспоримых, ответов, отмененных тобой на том основании, что их не следовало давать, тогда как на самом деле следовало, — сорок четыре удара. Проволочка — шесть ударов. Злостное крючкотворство — двенадцать ударов. Наглая форма обращения — десять ударов. Остроумие — шесть ударов. Сосчитал?

— Восемьдесят четыре.

— Восемьдесят четыре — чего?

— Восемьдесят четыре удара, сэр.

— Так. Уже легче. Ты умеешь считать, ты обучаешься катехизису, ты скоро получишь урок о том, к чему безмерная самоуверенность приводит тебя и тебе подобных. И это проливает мне на душу — что?

— Бальзам, сэр.

— Наконец-то правильный ответ. Выйди вон.

— Нет, сэр. Я прав. Они ошиблись.

— Ой-ёй-ёй. Ах, скажите. Даффи прав, все остальные ошиблись. Я вижу, надвигаются грозовые тучи. Конец света. Мы все не умеем считать, один Даффи умеет. Харкин, считай снова, на сей раз на доске. Чтоб все видели.

Харкин корябает на доске.

— Что скажешь, Даффи?

— Ничего, сэр.

— Это правильный ответ?

— Да, сэр. Но не к той задаче.

— Не к той задаче? НЕ К ТОЙ ЗАДАЧЕ? Прелестно. Ты превосходишь себя. Объяснись, мы сгораем от любопытства.

— Я решаю раздел Б, сэр. Все остальные решают раздел А.

— И почему же ты избрал раздел Б, когда все решают раздел А?

— Потому что раздел А мы решали вчера, сэр. Я исходил из того, что вы не хотите, чтоб мы повторяли то, что нам уже известно.

— Кто-нибудь помнит, что мы решали раздел А?

— Да, святой отец, — хор.

— Я задавал раздел Б, Даффи?

— Нет, сэр, но вы не задавали и раздел А.

— Сколько ударов я тебе должен, Даффи?

— Ни одного, сэр.

— Это по-твоему, а по-моему, иначе. Класс — встать. Ничего не делать. Как только замечу кого-то на полезном действии — два удара. Даффи, выйди вон. Классу — домашнее задание удвоено. Даффи — домашнее задание учетверено.

И, набычась, ссутулился над кафедрой. Дверь тихо закрылась за Даффи. Мы смотрели в пространство.

Сержант Берк

Май 1951 г

Они, шестеро, намертво зажали нас с Рори Гриффином. Уилли Барр, их вожак, все облизывал толстым языком угол рта. Он был гораздо нас тяжелей; старше, крепче. Сунул Гриффину в лицо кулак, а между пальцами медяки зажаты. «Понял, — рычит, — чего сейчас нюхнешь. А потом ты», — и кулак в лицо — уже мне. Гриффина будут бить первым, потому что он больше. Барр тычет в прихвостней, объясняет, в каком порядке нас бить. Гриффин от страха весь белый. Я, наверно, тоже. У меня трясутся поджилки, это ужасно, я понимаю, что даже достойной попытки к бегству не смогу сделать. И они так нас зажали. Гриффин от первого же удара оседает с окровавленным ртом. Барр тянет его вверх для нового удара, он плачет. Кто-то кричит: «Легавые». Барр рявкает: «Всем сесть, мы как будто ржем». Меня силком сажают. Шагах в двадцати медленно катит полицейская машина. Заднее окно опущено, оттуда выглядывает полицейский. Это сержанта Берка везут домой от казарм на Леки-роуд. «Вы двое — не двигаться, — предупреждает Барр. — Гриффин, не оглядываться». Гриффин тихо всхлипывает, разглядывает размазанную кровь на руке. Я смотрю на мускулы Барра, слышу, как звякают у него на ладони медяки. Мне бедро корябает камень, я хватаю его, вскакиваю, изо всех сил запускаю в уже почти проехавшую машину. Рикошетом от багажника он бьет по заднему стеклу. «Полундра!» — кричит Барр, машина, взвыв, разворачивается, все бегут, и Гриффин.

Я остался где был. Не мог сдвинуться. Дрожь в поджилках прошла, но стали ватными ноги. Водитель, молодой полицейский, уже подскочил ко мне, Берк в нескольких шагах наклонялся над дверцей. Полицейский меня схватил за плечо и надел бы наручники, но Берк бросил небрежно: «Не трогай его. Сам подойдет». И я подошел и стоял между ними. Берк обошел машину, остановился сзади, разглядывал окно, щупал царапину на стекле, облупленную краску на багажнике. Как же это ты так, сынок?" — спросил почти ласково. Я не ответил. Хоть я стоял к ним спиной, я знал, что Барр со своей бандой следит за мной с верхнего края поля. "Выруби его, козла!" — крикнули оттуда. Берк глянул в ту сторону. "Хороши дружки у тебя, нечего сказать. Не назовешь, кто такие? А ты, — полицейскому, — бери блокнот, фиксируй". И взмахнул рукой в их направлении, нагнулся ко мне: "Можешь не беспокоиться, называй не называй, я их каждого знаю как облупленного. Уилли Барр, Шеймас Грин. А ты пиши, пиши. Я ж знаю, сынок, тебе неохота говорить. Я ж понимаю. Ты только кивай, идет?"

Я кивнул. Этого было достаточно Барру.

— Говно собачье! Поносное-доносное! Яблочко от яблони! — орал Барр.

Берк пощелкал языком, открыл заднюю дверцу, почти толкнул меня на черное кожаное сиденье. "Газани, — и уселся рядом со мной. — Весь чай мне нарушили. Поучим-ка мы паренька, прогуляем его домой. Как, сынок?" — "А, пошли вы…" — буркнул я, и водитель свирепо оглянулся. Берк хохотнул, схватил его за плечо. "Ну-ну. Мы не станем бить карапуза, не будем из него делать героя. Ведь ему только того и надо.

Верно, сынок? — И щипнул меня за ногу так, что проступило беглое белое пятно. — Веди тихо-медленно по этой улице, та-ак, до конца и налево". Я видел, как женщины стоят у дверей и переговариваются, как курят мужчины под фонарем на углу. Лица поворачивались вслед машине, лениво всползавшей по крутизне. Берк улыбался мне, помахивал блокнотом. Ничего не говорил, только смотрел на меня всем красным мясистым лицом.

— Останови-ка, — приказал он, когда мы поравнялись с домом Барра. Вышел, постучался, поговорил с миссис Барр, когда она открыла, ткнул на меня в автомобильном нутре. Она, мимо него, пристально меня разглядывала. Это повторилось через два дома, у двери Грина. Потом у дверей еще двоих из компании, и каждый раз он тыкал в меня, застывшего на заднем сиденье. Потом он сел, мы поехали и остановились уже возле кладбища, у его дома. Он повернулся ко мне:

— Это второй раз ты в полицейской машине, точно?

Я кивнул. Берк дежурил в ту ночь, когда нас обыскивали из-за пистолета и потом допрашивали в казармах.

— Скажи, ну не рисковые мы мужики, что выпустили в прошлый раз твоего папашу? Держать оружие в доме, имея такого братца, а? Как его старший брат Эдди! Ты не удивлялся, не спрашивал его, почему так? А сам-то себя не спрашивал? Не удивлялся? Зато кое-кто небось удивлялся.

Я молчал.

— А теперь вот еще Барр, подонок этот, он думает, что все понимает. Так уж и быть. Скажу тебе. Ничего Барр не понимает. Больше скажу — папа твой тоже ничего не понимает. Может, лучше маму твою спросить, теперь особенно, когда папаша у нее заболел — не очень-то он, однако, торопился. Но все равно. Кто один раз стукнул — всегда будет стучать. Так людям кажется. А мы еще поглядим, что потом окажется, а? Ну, лады.