Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Андрейченко пришлось извиниться: он далёк от всех этих дел и, к великому сожалению, не сможет содействовать Гржибовскому.

Встреча Андрейченко с Коновальцем состоялась в Париже на квартире члена ОУН Бойко, редактора газеты «Украинское слово». Она издавалась во Франции и распространялась в Западной Европе, США, Канаде, Австралии, Латинской Америке.

В Париже Андрейченко стало известно что, несмотря на отчаянные старания, Гржибовский доказать свою непричастность к изъятию чехами архива ОУН не смог. Его оправданий никто не принял во внимание, даже не удосужился выслушать. Гржибовскому отрубили голову…

При встрече с Коновальцем Андрейченко как бы между прочим обмолвился об этом деле, но расправа с человеком, служившем ОУН и ему лично верой и правдой на протяжении многих лет, вождя, видимо, мало тронула. Он поспешил сменить тему разговора на уточнение некоторых деталей, касавшихся активизации украинского подполья, а также мер по защите от проникновения в него агентуры НКВД.

Коновалец предложил Андрейченко познакомить его с Николаем Сциборским, назначенным неделю назад представителем ОУН во Франции. И одновременно довольно красочно рассказал историю, связанную с арестом этого самого Сциборского органами НКВД и с тем, как он обвёл их вокруг пальца.

Николай Сциборский некоторое время назад действительно был арестован НКВД за националистическую, антисоветскую деятельность, причастность к диверсионно-террористическим акциям на территории Советской Украины.

На следствии он раскаивался, называл сообщников, явки, связи, выдал материалы, документы, часть которых, как оказалось позже, были фальшивыми. Высказывая сожаление о содеянном, мотивировал свои поступки заблуждением, давлением на него руководства оуновского подполья.

Сциборский заинтересовал начальство республиканского НКВД. В нём нуждались. И это стало главным аргументом. Преступник был образован, владел несколькими иностранными языками, пользовался доверием руководителей местной оуновской организации. И в НКВД, поразмыслив, обсудив обстоятельства, решили рискнуть – привлечь агента ОУН на свою сторону.

Сциборский долго не поддавался. Тянул, темнил, канючил, разыгрывал из себя наивного, неспособного, несведущего в подобных делах. Даже заявил, что ему не справиться с такими сложными поручениями. А на него продолжали наседать, под конец пригрозили. И он сдался. Подписав согласие сотрудничать с органами НКВД, обязался не разглашать эту тайну, заверил, что будет добросовестно выполнять все поручения.

Ему поверили. Сциборский знал, что нарушение обязательств грозит наказанием. Его предупредили об этом. Более того, пригрозили: вздумает отклониться от обязательств – прощения не будет, с НКВД не шутят. А он-де молод и понимает, что жизнь даётся один раз…

Тут уж он не поскупился на заверения. И в НКВД рискнули. Выпустили. И… прогадали.

Едва оказавшись на свободе, Сциборский связался с руководителями ОУН, которых на следствии не назвал, передал им ставшие ему во время заключения известными сведения об агентуре НКВД среди националистов, рассказал о данной им подписке о сотрудничестве.

Оуновцы незамедлительно расправились с названными Сциборским. Пострадали и совершенно невинные, не имевшие никакого отношения к НКВД. Убивали даже тех, кто случайно оказывался рядом. Чтоб без свидетелей. Уничтожали, как правило, вместе с родными и близкими. Невзирая на пол и возраст.

Коновалец рассказывал всё это Андрейченко с нескрываемым удовлетворением. Связывал с проводимыми и предстоящими ОУН организационными, пропагандистскими диверсионно-террористическими акциями. Он давно не испытывал такого воодушевления.

Предложение Коновальца встретиться с Сциборским обеспокоило Андрейченко. Не исключено, что тот мог видеть его в здании НКВД, в чекистской форме. В таком случае встреча может оказаться роковой.

Андрейченко тотчас же информировал ИНО НКВД о неудавшейся вербовке Сциборского. Он знал приметы и биографию оуновца, подробности его измены, последовавших вслед за ней казней. А также идейные установки, образ жизни. Знал Андрейченко и о постановлении Особого совещания о Сциборском, пока невыполненном. Но не знал, что беглец находится во Франции, представляет ОУН в Париже.

Повинен в том был НКВД. И, естественно, кое-кто стоявший над ним, с кем чекистское ведомство не могло не согласовывать свои действия. В таких экстремальных случаях отвечали, как обычно, стрелочники.

Сотрудников Особой группы НКВД, работавших до недавнего времени во Франции, отозвали в Москву. Подавляющее большинство репрессировали.

Те из вчерашних «закордонников», кто выжил, кому «повезло», оказались заключёнными на длительные сроки в тюрьмах в условиях строгого режима. Их «вина» состояла в том, что они знали то, что должно было вместе с ними уйти в мир иной. Такова была установка НКВД, санкционированная Сталиным.

Служил чекист-нелегал честно и преданно Отечеству, рисковал каждый день жизнью, нередко погибал за кордоном, не увидев Родину, близких. В иных, более многочисленных случаях, когда совсем уж не везло, погибал как «враг народа». Без некролога, без имени, без могилы.

«Счастливчики», угодившие в крохотные тюремные камеры, большей частью погибали, не выдержав длительных и невероятно тяжких условий заключения. Для других проходил «суд» либо издавалось специальное постановление, и вынесенный им приговор – расстрел – воспринимался ими едва ли не как благо.

Глава 9

На смену арестованным и уничтоженным сотрудникам ВЧК, ОГПУ и НКВД пришли по спецнабору из партийных ведомств немало плохо образованных, некомпетентных в оперативном деле молодых людей, часто непригодных к разведке. Их работа зачастую походила на трескотню мотоциклетного моторчика, установленного на крейсере: он силится, пыхтит, содрогается от напряжения и бессилия, а судно между тем течением относит на мель.

Немало значило и то, что мировоззренчески и нравственно это было уже иное поколение. Поколение «могильщиков».

И занимавшиеся Сциборским скороспелые чекисты были неопытны, а потому беспомощны. Конкретное дело подменяли политической демагогией, всеобщей подозрительностью, именовавшейся «классовой бдительностью», и, разумеется, демонстрацией советского патриотизма. Всё это способствовало карьере, славе.

В шестерни добротного механизма попадал песок. Учащались сбои. Они раздражали генсека, что сказывалось на самих чекистах, срывавших зло на народе. И ударяло по ним же бумерангом.

Тем же, кто искренне стремился освоить тайны совершенно незнакомой им профессии разведчика – выучиться оперативному мастерству, приобрести необходимый опыт без ощутимых потерь и угрызения совести, – учиться было не у кого.

Из старой гвардии опытных, честных, принципиальных, глубоко идейных, с развитым чутьём разведчика, высокообразованных чекистов при деле остались единицы. Возможно, по злому умыслу. Или недомыслию, непониманию того, что данный участок жизни государства важен как хлеб насущный. Но и чудом уцелевшие чекисты большей частью были душевно смяты, запуганы, деморализованы атмосферой произвола.

Не будь этого, чекисты-нелегалы из былой Особой группы, устранившие выдающихся противников советского режима – генерала Кутепова и грозившего калёным железом отомстить за него генерала Миллера, давно бы отыскали хоть на краю света и надёжно «упаковали» беглого оуновца Сциборского.

Сциборскому повезло. Он с полным спокойствием мог ещё долго представлять ОУН в столице Франции, не без основания гордясь своей победой в зловещем поединке с грозной в недавнем прошлом службой чекистов.

Вождь ОУН Коновалец взахлеб превозносил «героизм» Сциборского, называл его «потрясающим», «историческим», «выдающимся».

С тяжёлым сердцем слушал его Андрейченко. Становилось обидно за державу, за своё родное и, чего греха таить, неблагодарное ведомство.

Но в данный момент его больше заботила перспектива встречи с Сциборским. Ничего хорошего она не сулила. Необходимо было срочно что-то придумать, чтобы избежать её. Каждая минута сейчас дорога, как жизнь! И пока Коновалец, находясь в прекрасном расположении духа, развивал свои идеи, Андрейченко обдумывал выход из сложившейся ситуации.

Глава ОУН говорил о предстоящей встрече с Сциборским как о деле решённом, не видя тому никаких препятствий; согласие Андрейченко его не интересовало.

Андрейченко не хотелось разочаровывать провидника, однако риск был слишком велик. И потому, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, спокойно, не выдал бы волнения, заметил:

– Если Сциборский действительно был в руках большевиков, а судя по всему это имело место, и его, как вы сами, Ваше превосходительство, сейчас сказали, завербовали, то, надо полагать, он находится под пристальным наблюдением агентов москалей.