Сатириконцы - Ефим Зозуля

Работал в «Новом Сатириконе» и часто бывал в редакции ленинградский доктор Николай Николаевич Бренев (он подписывался: «В. Черний»), удивительный человек. Не могу — из числа многих и многих сотен моих ленинградских знакомых и товарищей — поставить рядом с ним еще кого-нибудь, столь душевно обаятельного, выдающегося по интеллекту человека. Беседовать с ним было наслаждение: ум, душевная чистота, глубокое понимание литературы, исключительное по нежности и удивительной доброжелательности отношение к людям.

Донской казак по происхождению, доктор по образованию, почему-то юморист по профессии… Его рассказы и заметки тоже прошли бесследно. О них тоже никто никогда не говорил. Почему тянуло этого способнейшего и чем-то талантливого человека обязательно в юмористику?

Он не отставал от юмористических журналов и в позднейшие годы. Имел какое-то отношение к издававшемуся в Ленинграде юмористическому журналу «Бегемот». Чем он занимается сейчас — не знаю. Жизнь разлучила нас.

«Сгорели» на этом самом «Новом Сатириконе» не только взрослые — лишались покоя и сходили с каких-то правильных путей, которые, быть может, были возможны у них, и молодые. Из таких в памяти стоит молодой поэт, студент, Сергей Михеев. Красивый, скромный. Он был донельзя перегружен лирической темой. Любовь, девушка, глаза. Жалел проституток, лирически воспевал монашек.

При чем же тут «Новый Сатирикон»?

Его тянуло на острые страницы. В каждом стихотворении был какой-то «заворот». Чистая лирика не держалась в нем, насквозь городском, воспитанном улицами Ленинграда, молодом парне. Что-то прерывало поток его лирики. Она парализовывалась стоном, криком, проклятием, горьким сомнением.

Его тянуло в «Новый Сатирикон», где умели смеяться, где понимали скорбь, недовольство жизнью, протест против нее, но и где не могли помочь, если нужно было помочь, даже сотруднику журнала…

Помню стройную фигуру Сергея Михеева, его красивое лицо. Он приносил стихотворение, робко оставлял его и уходил, — чтобы проводить время в петроградских кафе, в кабаках и притонах. Говорили, что он нюхал кокаин. Он умер в 1918 году.

Некоторых «сатириконцев» я не застал — они ушли из «Нового Сатирикона» либо уехали.

Таковы, например, Саша Черный (А. Гликберг). Известный поэт-сатирик, бывший до меня секретарем редакции. И Осип Дымов (Перельман), уехавший еще до войны в Америку и успевший составить себе довольно крупное для своего времени имя.

Осип Дымов — модное в свое время имя и беллетриста, и драматурга, и юмориста, фельетониста и пародиста, писавшего под псевдонимом «Каин».

Об Осипе Дымове много писала критика, его книги издавались, пьесы ставились. Но по писательской природе своей он был поразительным эклектиком. Все у него получалось «мило», и все было подражательно, поверхностно. К. Чуковский писал о нем: «Милый Дымов, сделайте милость, перестаньте быть таким милым». В рассказах он претендовал на тонкость и лиризм. Берег моря и клочки разорванного письма. Или поле и одинокая лошадь с печально поникшей головой и хвостом, отнесенным в сторону…

Работа его в «Новом Сатириконе» заметных следов не оставила, хотя в списке сотрудников он числился неизменно.

Как-то я прочел один из его американских рассказов. Тема была такая: в России одного бедного еврея полицейский пристав заставлял чистить сапоги. Через некоторое время еврей эмигрировал в Америку. Еще через некоторое время, после революции, этот самый еврей остановился на нью-йоркской улице перед чистильщиком обуви и просил почистить ботинки. Лицо чистильщика обуви показалось ему знакомым… Легко догадаться, что это был тот самый пристав, который заставлял еврея в России чистить сапоги ему…

До таких «рассказов», — потребных желтой американской прессе, докатился модный довоенный беллетрист и сатирик…

Не лучше, хотя и по-иному, кончил блестяще начавший и наделавший много шуму сатирический поэт Саша Черный.

Кто не помнит (из читателей старшего поколения) этого яркого «сатириконца», его едких и талантливых стихов.

   Безбровая сестра в бесцветной кацавейке   Насилует простуженный рояль,   А за стеной жилица-белошвейка   Поет романс: «Пойми мою печаль…»   Как не понять…   Или это двустишие:   Кто в трамвае, как акула,   Отвратительно зевает?   То зевает друг-читатель   Над скучнейшею газетой.

Его стихи едко разоблачали ничтожество и звериную суть реакции, наступившей после 1905 года. Стихи его были широко известны и, несомненно, полезны. Он вырос в «Новом Сатириконе». «Новый Сатирикон» сделал ему большое имя.

В 1914 году он, однако, ушел из журнала. Он решил, что ему нужно печататься в более «солидном» журнале.

Действительно, от времени до времени в толстом журнале «Мир Божий» встречались его стихи, зажатые между двумя колоссальными статьями о кооперации…

В военные годы о нем как-то не говорили. После революции он очутился в эмиграции, в Париже.

Иногда, очень редко, печаталось в милюковских «Последних новостях» его бледненькое и бесцветное стихотворение о чем-либо за подписью «А. Гликберг».

Года два тому назад он умер.

Евгения Венского (Евгений Осипович Пяткин) всегда считали талантливым. О нем иначе и не говорили. Если говорили, то обязательно добавляли: «Он — талантливый».

Однако поэтическая карьера его не удалась. Погубил его, как и многих русских самородков в дореволюционное время, алкоголь.

Венский сразу вошел в самую гущу мелкой трактирной богемы, но как-то ухитрился оставаться обаятельным человеком, деликатным и чем-то располагающим к себе.

Он мог бы значительно больше сделать — со своим дарованием, с глубоким знанием русского языка, если б обладал большей культурой.

Темы его бойких стихов, как правило, сводились к улице, к трактиру. Именно — даже не к «кафе», а к трактиру. Он воспевал гармонь, жареную «картофь» «под водку», кабацкий шум, необходимый ему, чтобы «забыться», и делал все это так искренно, находил для этого столь подходящие слова и краски, что стихи его печатались в «Новом Сатириконе» на «законном» основании.

Фельетоны его и наброски на другие темы были суше. Часто внутреннюю слабость прикрывала в них бойкая частушечная форма, деревенская скороговорка, но полностью это, конечно, не спасало. И все же стихи были талантливы, и Венского считали талантливым…

После февральской революции он редактировал уличный журнал «Трепач». В советские годы скитался по разным городам, последние годы он жил в Москве, успеха как поэт не имел. Года три тому назад — умер.