Песчинка на ветру - Щурова Светлана

Юноша послушно встал и вышел в подъезд.

– Знаешь, дорогая, – продолжала она, обнимая девушку, – Денис ведь тоже без отца рос, да и без матери! Отец-то, как узнал, что будет ребёнок, так его и след простыл. Знаю только, что его Андреем звали. Где уж она повстречала этого Андрея, ума не приложу! – бабушка покачала головой. – Чуяло моё сердце, не надо было её в город отпускать! Мы-то, Серовы, деревенские, из Фёдоровки. Катерина, доченька моя, как школу закончила, всё в город хотела, на врача учиться. Я и позволила. Она мне про ребёночка только спустя год сказала. Боялась, говорит, что сердиться буду, откажусь от неё. Вот глупенькая! Прошло несколько лет, и, – она вздохнула, – доченька моя, родненькая, умерла, атипичная пневмония. Быстро умерла, за месяц потухла как свечка…

Бабушка перестала говорить и посмотрела на Валерию:

– Может, тебе не интересно? Ты говори, если что не так, не стесняйся!

– Нет, что вы, мне очень даже интересно! Денис мне про свою семью ничегошеньки не рассказывал.

– Тогда слушай дальше, – бабушка откинулась на спинку дивана и продолжила.

– В пятилетнем возрасте Денис чуть в детдоме не оказался. Слава тебе, Боже, – она быстро перекрестилась, – разрешили мне его взять! Пришла я за ним – худенький, маленький, глазёшки серые, огромные. Говорю ему: «Я твоя бабушка, теперь мы будем жить вместе». Он посмотрел на меня серьёзно так и спросил: «Бабушка, а ты будешь меня любить?» Я тогда чуть не разревелась! Кровинушка моя! Сразу же продала свой дом вместе с хозяйством, потому что понимала – ребёнку нужно в городе жить, тут возможностей больше. Вот так мы и оказались здесь, в этой квартире. Мальчик рос тихий, спокойный, мечтательный. В детский сад не ходил, я сама его воспитывала – научила и писать, и читать. Сказки страсть как любил! Каждый вечер рассказывала! По музеям любил ходить. Один особо любил – музей техники. Сколько раз мы там были! Нас все работники знали. Гуляем с ним по городскому парку, а он меня всё в сторону и в сторону уводит. А потом так удивлённо говорит: «Бабушка! Бабушка! Посмотри – музей! Давай зайдём!» Ну куда тут денешься? Покупаю ему игрушки – машинки, танчики… Что моя зарплата тогда – муськины слёзы! А он разбирает и разбирает. Тогда я и поняла, к чему у него влечение. В школе уж очень его хвалила учительница по математике! И по физике, и по химии – всегда пятёрки. Умничка моя! А когда Денисик поступил в институт на машиностроительный факультет, я так им гордилась! На первую стипендию купил мне цветы. Я даже расплакалась. Сейчас уже на четвёртом курсе. Мы вот уже шестнадцать лет вдвоём. Не должны дети без родителей расти! Неправильно это, не по-божески! Милые вы мои! Сиротинушки! – она отпустила Леру, отвернулась, смахнула слезу. – Пойду-ка я чай заваривать.

Быстро встав с дивана, она ушла в кухню. Денис вернулся.

– Как тебе бабушка? Не сильно замучила вопросами?

Юноша сел рядом и взял в свою руку ладошку девушки.

– Нет, всё нормально, она у тебя замечательная! – Валерия сжала руку Дениса.

– Да, бабушка для меня – всё. Она моя семья. Я ей всем обязан. Любопытная она, так это все бабушки такие! Но она добрая, ласковая, понимающая. Самая лучшая на свете! – воодушевлением светились не только глаза Дениса, он весь светился изнутри.

Они сидели втроём на маленькой простой кухне, пили обжигающий чай: Валерия – с молоком, бабушка и Денис – с вареньем из терновника, ели испечённый бабушкой манник и говорили, говорили, говорили… Истории бабушки лились плавно, мягкий голос завораживал. И Валерия чувствовала себя в эти мгновения так, словно очутилась в детстве среди любимых ею людей. На прощание она крепко обняла бабушку, поцеловала её в щёку, как родную. Бабушка гладила её по волосам и просила приходить почаще.

20

Чечня. Пустынная дорога. В машине двое военных. На пассажирском сидении спереди – мужчина среднего возраста, руки скрещены на груди, фуражка надвинута низко на глаза. За рулём мужчина помоложе, лет двадцати шести – двадцати девяти, на щеке – неглубокий порез от скулы до середины щеки. Его глаза открыты, но взгляд затуманен. Ожила рация.

– Триста тридцать пятый, базе ответь!

Капитан Морозов вздрогнул, поправил фуражку, взял в руки тангенту.

– Триста тридцать пятый на связи

– Там рядом с вами, на дороге в посёлок, машину с местными фугасом накрыло. «Двухсотые», «трёхсотые»… Давайте туда.

– База, принял. Макс, трогай, живо! – Морозов поправил автомат.

Лейтенант Бахарев, не дожидаясь команды, уже завёл двигатель.

Приехав на место, они увидели уазик, лежащий на боку в неглубоком кювете. Задняя левая часть кузова была разорвана взрывом; на дороге, в нескольких метрах за ним, виднелась воронка. Чеченских милиционеров снаружи не было. Если никто не выбрался из машины, – значит, все раненые тяжёлые.

– Макс, прикрываешь! Давай живенько, не копайся! – Морозов дёрнул затвор «ксюхи» и тяжело вывалился на дорогу, сразу пригибаясь к земле.

Бахарев выскочил из-за руля и укрылся за нагретым капотом. На мгновение мелькнула мысль: «А что если капитан не угадал с расположением засады и сейчас ему в спину полетят пули?» Но Морозов угадал. Спустя пять секунд после остановки машины кустарник впереди загрохотал очередями. Капитан открыл ответный огонь, падая на пыльную обочину. Макс тоже стрелял. Беспорядочно, не видя противника, он покрывал густую поросль градом пуль, пока не закончился магазин.

Листья и ветви вздрагивали от ударов, но никто не стрелял в ответ. Он ещё несколько раз судорожно нажал на спусковой крючок. Затем понял, что нужна перезарядка. Бросил пустой магазин себе под ноги и потянул полный рожок из подсумка. Сквозь оглушающую тишину услышал капитана:

– Бахарев, отставить огонь! Ждём.

Кусты не шевелились. Слух постепенно отходил от грохота, возвращались обычные звуки лета.

– Макс, глянь, что у местных, я прикрываю.

Лейтенант на ватных ногах, неуклюже, полупригнувшись, направился к чеченскому «козлику». Оказавшись за днищем, закинул автомат за спину. Наступил на вырванный из раздаточной коробки кардан, подтянулся, заглянул в проём оторванной взрывом левой пассажирской двери. Тела в форме лежали неподвижно. Тишину рассекло шипение. Макс резко опустился обратно в кювет и пригнулся. Шипение перешло в голос из динамика:

– Триста тридцать пятый, вы на месте?

«Рация в машине! По ней и передал своё последнее донесение кто-то из сидевших внутри. Видимо, передний пассажир, ему должно было достаться меньше всех. Некогда докладывать. В подлеске могут ещё оставаться “чехи”», – Бахарев привстал.

– Капитан, похоже нет «трёхсотых», одни «двухсотые».

– Ясно. Идём в «зелёнку», осторожно!

Они двинулись к кустарнику, приложив автоматы к плечу, поворачиваясь на каждый лесной шорох. Никого. Ушли.

Пройдя несколько метров по зарослям, Макс начал осматривать землю и ветви. Крови нет. Похоже, бандиты не собирались сегодня выходить на «бис». Взорвали уазик с кяфирами, отсняли видео и ушли в горы – получать расчёт за выполненную «работу». Стреляли не прицельно, издалека, чтобы задержать и выгадать время для отступления.

– Макс, глянь сюда! – Морозов пинал траву носком ботинка.

– Что, товарищ капитан?

– Вон конец провода от нашего фугаса! – он резко обернулся в сторону дороги, пригнулся. – Ага, и просвет в кустах. Всё, поехали отсюда, пока не стемнело. Местные точно все «двухсотые»? Проверял?

– Пульс не щупал, но с виду вроде все. Не шевелятся. Там мясорубка такая, товарищ капитан! И запах этот…

– Привыкай, Макс. Это так война пахнет. Не порохом. Дерьмом.

Они вышли к машине.

– Докладывай на базу, лейтенант, а я всё же пощупаю им пульс. Вдруг что, а мы потом виноваты будем.

21

В один из летних вечеров, спустя почти месяц со дня знакомства, Денис и Лера встретились в городском парке. Солнце уже склонялось к закату, воздух наполнился вечерней свежестью. Могучие сосны, за день напоённые теплом летнего дня, отдавали его ароматом смолы и хвои. Валерия и Денис устроились на скамейке, уединённо стоящей в тени деревьев. Он держал её руку в своей. Вокруг царила тишина. Даже птицы, и те перестали щебетать.