Высокая ставка - Марсель Монтечино

Как раз в то время Санто впервые увидел Кэт Балу в клубе «Фулз Раш», и приоритеты его жизни резко изменились. Интерес к карьере Сэла, точнее, к тому, что от нее осталось, заметно угас. Теперь Санто занимался устройством собственной жизни, своим будущим. Он больше не советовал Сэлу ездить по другим городам и уделял работе с ним гораздо меньше времени.

Он больше не был наставником, полным идей, хотя время от времени доставал Сэлу ангажемент на разовое выступление в каком-нибудь клубе или на промышленной выставке.

Добившись расположения Кэт и женившись на ней, Санто Пекораро отошел от дел, скорее с радостью, чем с неудовольствием, и занялся ангажементами. Он оставил свою мечту стать белым Берри Горди и резонно решил довольствоваться работой с идиотскими клоунами, стриптизершами и бездарными музыкантами. Кэти родила ему подряд троих сыновей, после чего у нее начались выкидыши. И конечно, к этому времени неуловимое, необъяснимое волшебство популярности в ночных клубах, ресторанах, телевизионных программах, это витающее в воздухе и приносящее прибыль волшебство стало испаряться, и толпы в «Касабланке» становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем. В будние дни в клубе почти не было зрителей, а по выходным его в основном посещали туристы из Де-Мойна, Солт-Лейк-Сити, Киото. Автобусы подъезжали прямо к дверям клуба, и водители загоняли туда туристов, как стадо овец. Им показывали знаменитое стриптиз-шоу Бурбон-стрит, традиционный, диксиленд, исполняемый несколькими старыми неграми, а напоследок предлагали послушать старый добрый нью-орлеанский фанк в его новом варианте. Это не мешало особо бессердечным туристам выкрикивать Сэлу свои заявки на исполнение какой-нибудь популярной песни. И когда Сэл за один вечер спел песню «Разве он не подлец?» четыре или пять раз, то впервые осознал, что что-то не так. Но было уже слишком поздно.

Почти в то же самое время у Сэла появился интерес к немолодым состоятельным женщинам и тотализатору. Он ставил сорок против одного. Отец его был заядлым игроком, если можно назвать заядлым игрока, делающего двухдолларовую ставку. Сэл теперь предпочитал женщин богатых. Он пришел к этому путем долгих размышлений. Женщинам он нравится. Очень нравится. А у них бывают деньги. И немалые. Чаще, чем у молодых. И он начал волочиться за немолодыми женщинами. Боже, надо же что-то делать! Ему уже двадцать шесть, для шоу-бизнеса многовато. Четыре последних года он провел в настоящей дыре, Санто был его менеджером на протяжении десяти лет, казалось, лучшие годы позади. В двадцать шесть лет! Именно так он все объяснил Руфь Валлачински, первой немолодой женщине, с которой закрутил роман. Она была маленькая, толстая и по какой-то непонятной Сэлу причине любила заниматься сексом перед огромным зеркалом.

Она посоветовала Сэлу сменить менеджера. Но Сэл долго не соглашался, как пациент, который знает, что болезнь неизлечима, но не может проглотить лекарство. Что он будет делать без Санто? Санто для него больше, чем родной отец, вечно пьяный или обкурившийся.

— Слушай, — говорила Руфь. — Я буду твоим менеджером. Ты уже знаешь, как хорошо я могу тобой управлять. — И они смеялись словно дети. — Серьезно, — настаивала она, знавшая всех деятелей шоу-бизнеса в Нью-Йорке. Деятелей театра. Деятелей звукозаписи. Деятелей телевидения. Всех этих влиятельных евреев из Манхэттена, которые управляют индустрией развлечений. Она покрутится среди них, проведет переговоры, разрекламирует его. Она рождена для этого. Разве она не из Манхэттена? Разве ее там не знают? Конечно, придется вложить капитал в этот продукт, как она говорила, чтобы сгладить все шероховатости. Чтобы сделать его презентабельным для нью-йоркской публики. Новые костюмы, новые фотографии, кое-какие предварительные мероприятия. Может быть, какое-нибудь шоу, подготовленное специально для Сэла, чтобы раскрыть все его таланты.

— Тебе нельзя ехать в Нью-Йорк недоделанным, ты сам понимаешь, хотя к тебе это и не относится, дорогой. — Она рассмеялась. Смех у нее был грудной, низкий. — В общем-то ты в порядке, но Бродвей тебе не Бурбон-стрит. Совсем даже не Бурбон-стрит. Непрофессионала они сожрут с потрохами, милый. — Она улыбалась ему. — Подумай, как здорово звучит: Нью-Йорк, а вот и Сэл Д'Аморе со своим менеджером Руфь Валлачински. Какой дуэт! Какая пара! Весь город на уши встанет. На уши. Вот так, дорогой, проведи языком здесь, лизни меня, Сэл. Поверни немного голову, малыш, а то я не вижу. Я хочу посмотреть!

Сэл выполнял каждое ее желание, а потом набрасывался на нее, на ее пышное тело. Руфь объявила, что возвращается в Нью-Йорк и там поговорит с юристами, подготовит все предварительные контракты. «Все должно быть оформлено, милый. Не зря же я еврейка». И пока ее не было, Сэл собрал все свое мужество и пришел сюда, к Санто, в этот самый кабинет, и сделал то, что считал нужным. Он очень терпеливо объяснял Санто, что вместе они уже сделали все, что могли, что времена меняются, и шоу-бизнес тоже, что ему нужен кто-то со свежими перспективами, с капиталом, чтобы вложить его в «продукт», и так далее и тому подобное. Выслушав Сэла, Санто даже обрадовался такому повороту событий. Он больше не в ответе за Сэла. За его карьеру. За его провал.

Сэл возвращался домой, напевая под нос, с необычайной легкостью на сердце. Перед ним была жаркая, влажная Эспланаде-авеню. Весь мир был перед ним, как растянувшаяся в постели блондинка. Казалось, лошадь, на которую он поставил пятнадцать против одного, рвется к финишу, на десять корпусов впереди остальных. Нью-Йорк, Нью-Йорк. Город такой великий, что его название следует повторять дважды. Улицы вымощены золотом, как говорили сицилийцам дома. Новый чертов Йорк. Сэл столько слышал о нем. Гринвич-Виллидж, Бродвей, Пятьдесят вторая улица, где девятнадцатилетний Майлз пытался завоевать славу Берда. Пеппермаунт-Лодж, где был изобретен твист. Сентрал-парк, Виллидж-Вангард. Впервые в жизни он будет делать все по высшему разряду. Никаких забегаловок на площади Таймс. Никаких ночевок на автобусных остановках, о которых ему рассказывали нью-орлеанские ребята. Нет уж, Руфь говорила, что у нее квартира на Пятой авеню. Авеню с окнами на пруд. Впрочем, не все ли равно. Весь город будет у его ног, а потом, когда богатые евреи услышат его песни, они станут в очередь, чтобы подписать с ним контракт, предложат ему мешки с деньгами, лимузины, наконец, своих женщин. Уж об этом-то он позаботится. Руфь должна понять, что их отношения будут чисто деловыми. И она поймет. Он уверен. Боже, эти женщины станут виснуть у него на шее. У рок-звезды должен быть определенный имидж. И такая толстая, неуклюжая любовница, как Руфь, хоть она и менеджер, не вписывается в этот имидж. К тому же что значит редкий секс между двумя друзьями? Особенно если эти друзья собираются переписать музыкальную историю шоу-бизнеса. Его слава превзойдет «Битлз». Никак не меньше. А Руфь станет его Брайаном Эпстайном. Его полковником Томом Паркером. Она откроет перед ним все двери на Олимп. Лестница в рай. Весь мир услышит его музыку. Танцуя под нее, даже не знающие английского будут подпевать. Женщины в далекой России станут сходить по нему с ума. Незнакомые девушки украсят стены плакатами с его изображением и будут мечтать перед сном о сексе с ним. Его песни полюбят миллионы людей. Миллионы.

Сэл напевал последнюю написанную им песню, гордо шагая по Эспланаде, он улыбался девушкам, самоуверенно кивал приятелям. Жизнь была прекрасна.

Естественно, Руфь Валлачински больше не появлялась. Через неделю он позвонил в справочное бюро Манхэттена узнать номер ее телефона. Ему сказали, что у них есть номера сотни женщин по фамилии Валлачински, из которых некоторые даже Р. Валлачински, но нет ни одной по имени Руфь.

Сэл подождал еще неделю. И запаниковал. Снова позвонил в справочную Манхэттена и после милой беседы убедил оператора дать ему телефоны всех Р. Валлачински. «Это, конечно, не по правилам, ну ладно, чего уж...» — сказала телефонистка с бруклинским носовым говором.

Ни одна из Р. Валлачински не была Руфью. Никто даже о такой не слышал, хотя некто Роджер Дж., судя по всему, гомосексуалист, вспомнил, что у него была тетя Руфь. Но она умерла в семьдесят первом, может, в семьдесят втором. Только фамилию носила Сильверу, по мужу Оззи Сильверу, и уехала жить в Кливленд. Ой, Боже, жить? Ведь она же умерла, правда? Умерла в Кливленде. А вас как зовут? Я не расслышал. Вы не приедете в наш город? Я так много слышал о Нью-Орлеане.

К началу третьей недели Сэл был уже в бешенстве. В справочном бюро Манхэттена устали от его звонков.

Сходите в вашу центральную библиотеку, посоветовал заведующий. У них есть телефонная книга Манхэттена. Она есть в каждой центральной библиотеке.

Почти через месяц после того, как Сэл дозвонился или пытался дозвониться до каждого с фамилией Валлачински во всех пяти районах Нью-Йорка, он вынужден был признать, что остался ни с чем. К тому же наговорил с отцовского телефона на двести тысяч, и телефонная компания отключила его телефон. С тех пор Джо Д'Аморе числился в телефонных справочниках вместе с одной из своих сестер.