Небо в алмазах - Сергей Гайдуков

— Какое дело? — не понял я.

— То самое, про которое я тебе говорил, — на лице подполковника возникла полуулыбка-полугримаса. — Когда я еще был зеленым пацаном, то одно мое дело прокурор завернул на доследование. Этим прокурором был твой отец, Саня...

— А-а, — сказал я. Не было сейчас ничего более далекого от меня, чем давние дела, из-за которых мой покойный папа когда-то взгрел молодого Лисицына.

— Надо же, одиннадцать лет прошло, — с тоской в голосе сказал подполковник, и я с удивлением понял, что Лисицын вовсе не так стар, как мне казалось. Всего одиннадцать лет назад он был зеленым пацаном... Всего одиннадцать лет назад мой отец был жив.

— Я посмотрел по датам, — продолжал между тем Лисицын, — получается, что все это было прямо перед тем, как твой отец ушел в отпуск. Перед тем, как он поехал на Кавказ... И там эта автокатастрофа...

— Ну да, — сказал я.

— Получается, что это было последнее дело, которым занимался твой отец.

— Может быть, — сказал я. Можно было добавить, что поскольку мой отец был городским прокурором, то он наверняка занимался сразу несколькими делами, а не только тем, за которое получил взбучку молодой Лисицын. Но я ничего не добавил. Если Лисицыну нравилось думать, что между ним и мной существует какая-то связь, — ради бога.

— Н-да... — вздохнул подполковник.

— А этого Америдиса сколько уже ищут? Неделю? — вдруг спросил я.

— Примерно так, — подтвердил слегка удивленный Лисицын. — А что?

— Если его нигде нет уже неделю, это значит, что он мертв, — сказал я, повернулся и пошел в «Антилопу». Позже я понял, что брякнул это из злости — Лисицын не мог помочь мне, и я решил сказать какую-нибудь гадость в ответ.

Сказать-то я это сказал, но вот только мне от этого лучше не стало. Тем более не стало от этого лучше Тамаре.

4

— Уболтал? — с надеждой спросил Карабас, занося над моим бокалом бутылку мартини.

— Нет, — честно признался я, и бутылка немедленно исчезла из рук Карабаса.

— Ну на нет и суда нет, — мрачно проговорил Карабас, почесывая щетину на щеках. — Закроюсь на санитарный день, пусть привозят свой ОМОН. А ты... — он бросил на меня недовольный взгляд. — Ты иди вытаскивай Антона из сортира. Он снова затащил туда какую-то девку. Вбей, пожалуйста, в его тупую башку, что он здесь не один, что другие люди тоже хотят...

— Я разберусь, — пообещал я. — Только вот сначала я хотел узнать...

— Чего еще?

— Да вот на днях приходил сюда такой белобрысый парень в очках...

— Твоя подруга его приводила, да? — Карабас расплылся в улыбке, обрадовавшись тому, что память его не подкачала. — Помню я этого друга, помню. И — я тебе уже говорил об этом — знакомая у него рожа. Где-то я его раньше видел.

— Забудь, — махнул я рукой. — Забудь, что ты его где-то раньше видел, сосредоточься на том, что он был здесь вчера.

Карабас понимающе кивнул, почесал под мышкой, шмыгнул носом и сказал:

— Ну. Сосредоточился.

— Мне нужно его найти.

— Пф! — затрясся в ироническом хохоте Карабас. — Пф! Иши, Саня, ищи... Только я-то тут при чем, если я его видел всего полчаса... Он что, твою подругу увел? Пф!

— Не смешно, — сказал я. — Я должен найти этого типа, и точка. А башка у меня не варит. Поэтому я хочу с тобой посоветоваться. Может, у тебя какие-нибудь идеи возникнут...

— Тогда позвони мне часа в три, — посоветовал Карабас. — Я как раз просплюсь, голова у меня будет более-менее свежая... Если я сегодня больше не буду пить. А если буду, то позвони часа в четыре.

Меня просто убивало, как они все легко обращались со временем — и Лисицын, и Карабас. «Позвони мне через недельку». «Позвони мне часа в три». Как им объяснить, что у меня нет столько времени, как им объяснить, что я не могу ждать ни до трех, ни до четырех, ни тем более до следующей недели?!

— Будет слишком поздно, — выдавил я из себя. Меня подмывало взорваться отчаянным воплем, заглушить гремевшую из динамиков музыку, чтобы Карабаса акустической волной отбросило к стене и чтобы все бутылки за его спиной разлетелись вдребезги... Но я сдержался, сцепил зубы и выговорил только три слова, которые мог сказать без вреда для Тамары: — Будет слишком поздно.

— Поздно... — проворчал Карабас, автоматически точными движениями вскрывая пивные бутылки и отправляя их по стойке. — Ну а сейчас моя голова тоже ничего не соображает. Эта чертова музыка меня будто молотком лупит по черепу... То ли раньше было — «АББА», Джо Дассен...

Прежде чем Карабас окончательно погрузился в долгое ностальгическое перечисление кумиров своей юности, я успел вставить:

— Он приехал из Якутии. Остановился в «Интуристе». Собирался продавать алмазы. Потом пропал.

— Адриано Челентано, — сказал Карабас, мечтательно прикрыв глаза. — Вот это я понимаю... — Он открыл глаза и с омерзением огляделся вокруг. — Нет, это совсем не Челентано... Куда пропал?

— Вот в этом-то и вопрос. Я был в «Интуристе», но там им и не пахнет.

— Он продал алмазы, — рассудительно произнес Карабас. — И свалил с деньгами. В Москву или там в Рио-де-Жанейро. В зависимости от того, сколько денег он срубил. Вот и все, Саня. Все очень просто. Лично я бы на месте белобрысого ни секунды не оставался в городе, имея кучу денег. А у него ведь была куча денег?

Я ничего не сказал, но Карабас все прочитал по моему лицу.

— Он свалил из города, — сказал Карабас и сочувственно похлопал меня по плечу. — Все, расслабься. Я тебе помогу, — он вытащил из-под стойки мартини.

— Он не мог свалить из города, — с отчаянием выкрикнул я, и Карабас, как мне показалось, даже слегка испугался. — Не мог, и все!

— Как знаешь, — сказал Карабас. — Я тебе высказал свое мнение, а ты уж сам...

— Он не мог свалить из города, — упрямо повторил я, когда Карабас уже отошел в сторону кассы и не мог меня слышать. Я повторил это не для Карабаса, я повторил это для самого себя. Он не мог свалить из города, потому что если он свалил, то я не смогу его найти и представить Тыквину, а если я не представлю его Тыквину, то... то Тамару...

Он не мог свалить из города. Я запустил руку за стойку и нашарил там бутылку мартини, припрятанную Карабасом. После пары хороших глотков моя уверенность в присутствии Мухина где-то неподалеку усилилась. Когда я допил бутылку до конца, моя уверенность стала стопроцентной. Никогда еще я не чувствовал себя таким самоуверенным.

Этому не помешало даже то обстоятельство, что, отойдя от стойки бара, я вдруг потерял равновесие и рухнул на полногрудую брюнетку, которая взвизгнула и отпрыгнула в сторону, а потом презрительно произнесла, глядя на меня сверху вниз:

— Какое убожество: пить мартини из горла, как водку!

— Дура, — сказал я ей от души. — Это же круто!

После чего сел на пол и немедленно отрубился.

5

Карабас выгрузил меня из машины прямо у дверей подъезда, и от холодного ночного воздуха я вздрогнул, как от удара током.

— Время? — хрипло спросил я.

— Половина третьего, — зевнув, отозвался Карабас.

— Ночи? — с надеждой спросил я. Карабас понимающе закряхтел, обнял меня за плечи, посмотрел в черное небо над нашими головами и предположил, не особенно навязывая свое мнение:

— Мне кажется — ночи.

— Слава богу! — выдохнул я и хотел было сесть прямо на асфальт, однако Карабас подхватил меня и протащил до подъезда. Потом он прислонил меня к стене, заглянул в мои печальные глаза и вздохнул:

— Нет, сам ты не доковыляешь...

Я был с ним согласен, только язык у меня во рту ворочался крайне медленно. Пока я выговаривал ответную речь, Карабас успел доставить меня на лифте на мой этаж. Тут он снова прислонил меня к стене, отыскал в кармане моих брюк ключи, отпер дверь в квартиру и втащил меня внутрь.

— Мавр сделал свое дело, — тяжело пыхтя, сообщил он. — Спать можешь хоть на полу, это уже меня не касается.

Он положил ключи на шкаф в прихожей, вышел и захлопнул за собой дверь. Некоторое время я лежал на полу неподвижно, закрыв глаза и представляя себя трупом, у которого уже нет — к счастью — никаких земных забот и тревог. Получалось у меня не слишком хорошо, и в конце концов я поднялся на ноги и потащился в ванную комнату, где подверг себя пытке холодной водой. Движения мои не были точными, поэтому струя воды из-под крана попала не только на подставленный затылок, но еще и за шиворот и далее по согнутой спине до логического конца. Это был самый настоящий леденящий ужас, и орал я почище жертв Фредди Крюгера.

По завершении водных процедур я осмотрел себя — мокрого, несчастного и запутавшегося... Зрелище было мерзкое. ДК, вероятно, просто стошнило бы. ДК бы в этой ситуации...

А вот это уже была любопытная мысль. Что бы он сделал? Он бы отвесил мне подзатыльник, от которого голова едва не слетает с шеи... Он бы поинтересовался: «Ты мужик или курица мокрая?» И он напомнил бы, что настоящие мужчины позволяют себе выпить лишь после того, как закончат свои дела. И они не напиваются, чтобы уйти от своих проблем.