Призрак Ивана Грозного - Елена Усачева

– Ладно, ладно. Чего сразу кричать? Все правильно! Учился я здесь, в 344-й школе! Бр-р-р-р, мрачное время. Я как тетку эту увидел, сразу понял – училка. И смотрит пристально, и говорит так, что даже слова не вставишь! Она и адрес твой, – он кивнул в Колькину сторону, – сказала, и с того света вывела… Короче, велела она найти Колю Мишкина. Двенадцать лет, невысокий, коренастый, лицо круглое, нос картошкой, губы пухлые, на подбородке ямочка, волосы прямые лохматые, ум недалекий, сообразительность слабая…

– Но-но, – этого Мишкин вытерпеть уже не смог. – Ты по делу говори, а кто тут сообразительный, мы потом решим.

– В школу она велела тебя привести, – в который раз вздохнул скелет. – И на руки ей лично сдать. Ну а если там еще кто подвернется, то и от них не откажутся.

– И что они собирались с Колей Мишкиным делать? – спросила Сонька.

– Мне не докладывали, – зло бросил Зайцев. – Я все сказал. А теперь держите свой журнал! Я с ним больше таскаться не намерен.

И он ловко сунул свою ношу в руки нерасторопного Мишкина. Как только журнал оказался у Кольки, рядом с ним возник очкастый Женька Краскин с перьевой ручкой наготове.

– Тебя здесь только не хватало, – отмахнулся от него Мишкин.

Но тут из журнала вынырнула Вика Будкина и с осуждением покачала головой.

– И ты туда же? – возмутился Колька.

Призрачные фигуры сыпались из журнала один за другим. Вскоре весь класс был в полном сборе. Мелькнул среди них и Юлий Чернов.

Зайцев вертел головой на триста шестьдесят градусов, руками отстраняясь от привидений.

– Не нравится? – заметил это Колька. – А раз не нравится, то сам держи!

Он снова всучил скелету журнал. Ученики тут же пропали.

– Колясик, ты гений! – подпрыгнула Морковкина. – Эдик, топай в школу. Раз ты ее знаешь, то быстро найдешь учительскую. Третий этаж, дверь прямо. Дуй! Вернешься, будем чай с пряниками пить.

– Не хочу я пряники! – чуть не плача воскликнул скелет, бросая журнал себе под ноги. – Отстаньте от меня! Я домой хочу!

Вокруг снова стали бродить ученики. Женя Краскин, усевшись на землю, отвинчивал колпачок своей ручки.

– Бери! – с угрозой произнесла Сонька, делая строгое лицо.

Эдику ничего не оставалось, как снова поднять журнал, отобрав его у очкастого Краскина, который уже нацелился дописать Колькино имя в графе.

– Я боюсь, – признался покойный Зайцев. – Вдруг они меня съедят?

– Ты уже помер, тебе бояться нечего, – успокоила его Морковкина.

Скелет прижал к себе журнал и шагнул в кусты. Ребята побежали за ним. Они видели, как, хорошо освещенный луной, он прошел школьный двор и сквозь стену проник в здание.

Долгую минуту ничего не происходило. Вдруг школа залилась ярким светом. То тут, то там озарялись окна кабинетов, замигал свет на первом этаже. На крыше появилась иллюминация.

– Это что, в честь возвращения журнала такой праздник? – хмуро спросил Веселкин.

– Встретимся, я ему в лоб дам, – мрачно пообещала Морковкина, разминая кисти рук.

– Если встретитесь, – с сомнением произнес Колька. – После такого фейерверка…

Он не договорил, потому что над зданием школы действительно взлетел фейерверк. Порыв ветра пригнул кусты. В очередной яркой вспышке они увидели, как на крыльце появилась высокая черная фигура. В следующую секунду через двор метнулась черная кошка.

– А-а-а! – завопил Мишкин, отпрыгивая в сторону. – Это она! Черная кошка!

Он первым помчался к забору, за ним побежал Борис. Соня еще какое-то время размышляла, продолжая разминать руки. Но когда около ее ног зашуршала листва и из нее начало подниматься что-то черное, побежала и она.

Через минуту все были за пределами школы.

– Кто это был? – еле переводя дух, спросил Борька.

– Мне показалось… – Колька оглядывался кругом, боясь снова увидеть темную фигуру с зелеными глазами. – Нет, это точно была она – Маргарита!

– Кто? – Вид у Морковкиной был воинственный.

– Маргарита Ларионовна, наша географичка!

– Так что же мы побежали? – разочарованно произнесла Сонька. – Врезать ей пару раз – и вся география. Теперь от нас Емельяныч сбежит.

Мишкин ничего не стал на это отвечать. Он глянул в сторону школы и обомлел. Маргарита Ларионовна стояла, прижавшись к забору, и тянула к нему свою руку. Длинную, черную, когтистую. Она вытянулась, наверное, уже метра на три и останавливаться не собиралась.

– Иди сюда! – шепнул ему воздух. – Ближе! Подойди ко мне поближе!

Как загипнотизированный, Колька сделал шаг, споткнулся и полетел носом в землю.

Глава VI

Новый родственник Коли Мишкина

Когда его подняли, никакой Маргариты у забора уже не было. Только ботинки виновато топтались в жухлой листве. При этом левый выглядел совсем потрепанным – именно об него Мишкин споткнулся.

– Ты чего падаешь? – спросила Сонька, с подозрением оглядывая приятеля. – Совсем ноги не держат?

– Вы видели? – шепотом спросил Коля, затравленно озираясь по сторонам. – Там стояла… – Дрожащей рукой он показал на пустоту за забором.

– Не было там никого, – успокоил его Борис.

– Так, – скомандовала Сонька. – Отбой! Все идут по домам. На сегодня впечатлений хватит! Сам дойдешь или тебя проводить? – она сурово глянула в бледное лицо Мишкина.

– Еще чего, – как можно беззаботнее произнес Колька – не хватало, чтобы его женщины провожали. Он и сам дойдет! В сопровождении ботинок…

– Ну-ну, – хмыкнула девушка, уходя в темноту. – Кстати, Колясик, – раздалось через секунду откуда-то с другой стороны, – я завтра за тобой зайду. Так что будь готов. В школу вместе пойдем.

– Чего? – попробовал возмутиться Мишкин.

Но высказывать свои претензии было уже некому – Сонькины шаги замерли в отдалении.

– Ага, придет она! – Без Морковкиной Мишкин чувствовал себя гораздо уверенней. – Если я сплю, меня и пушкой не разбудишь! А я буду спать!

– Ладно, я тоже пойду, – неуверенно произнес Борька. – Ты… это… держись. Если что, звони. А так – на тренировке встретимся. Все же будет хорошо?

– Конечно, – бодро ответил Коля, хлопая приятеля по плечу.

Но как только Веселкин исчез за поворотом, бодрость его улетучилась.

«Один день, – подумал он, глядя на притихшую школу. – Всего один… А потом?»

Левый ботинок наступил ему на ногу, давая понять, что пора бы уже сдвинуться с места. Шнурки в нем грустно обвисли и намокли. Луна спряталась за высокие деревья. От всего этого Коле стало тоскливо. Так тоскливо, как не было еще до этого никогда.

Дома он, не раздеваясь, повалился на кровать. Но сквозь дрему еще долго слышал, как возились, устраиваясь на ночь, ботинки, как они зло шипели, наступая друг на друга. Во сне он тоже слышал чью-то ругань, за стенкой громко пели. На подоконнике сидели Муза Ивановна с Ольгой Ароновной и спорили, кому что достанется после Колькиной смерти.

– Я бы взяла ноги и голову, – мечтательно тянула Муза Ивановна. – Из косточек мозги бы повысасывала, хрящичками похрустела. У двоечников они особенно вкусные.

– А я больше люблю руки и ребрышки, – пришепетывая торчащим изо рта зубом, бормотала Ольга Ароновна. – Там косточек много. Их обглодать, на печку кинуть – и валяться, валяться. О, это блаженство. Тем более на костях такого бестолкового ученика, как Мишкин.

Колька уже собирался встать и сказать, что никакой он не двоечник, что, если надо, он по любому предмету может пятерку получить. Даже по математике. А если очень понадобится, то и в четверти пятерку. А если очень-очень станет необходимо – то и в году. Он вообще все может! Но голова от подушки не отрывалась, глаза не открывались, поэтому ему приходилось выслушивать всякие поклепы и наговоры.

– А мне бы кровушки, кровушки, – на одной ноте тянула Эльвира Богдасаровна, устроившаяся на полу. – Горяченькой, красненькой… – При этом ногти на ее руках росли все больше и больше. – Кто долго спит и мало занимается, у того кровь густая, сладкая… Кровушки-и-и-и.

Под конец стали слышны только ее завывания. Она все тянула и тянула свое «и» на одной ноте, долго, противно, назойливо, как комар, зудящий над ухом.

Колька махнул рукой, пытаясь спугнуть вредное насекомое, но оно загудело с другой стороны. К этому звуку прибавилось хриплое подвывание. Мишкин заворочался, прогоняя противный сон, накрыл голову подушкой, но это помогло слабо. Неприятные звуки настойчиво лезли в уши. Теперь они раздавались из-под кровати, где ночью выясняли отношения ботинки. Сейчас они бегали вдоль стенки, с противным хлюпаньем отрывая подошвы от пола.

– Да угомонитесь вы! – не выдержал Колька, бросая в их сторону подушку.

Звук собственного голоса разбудил его. В расшторенные окна глядел хмурый рассвет. В кресле в жестяной консервной крышке дымилась не затушенная сигарета. Пол был усеян окурками. Подоконник исполосован длинными неглубокими ложбинками, под ним валялся сброшенный и бесцеремонно растоптанный горшок с остатками какого-то комнатного цветка, которого у Коли раньше не было.