Сумеречная земля - Джон Кутзее

Путешествие за Великую реку

Я взял с собой шесть готтентотов — количество, оптимальное для долгого путешествия, каждодневной работы, а также для непредвиденных случаев. Пять были мои собственные, одного я нанял, потому что он был хорошим стрелком, а для охоты на слона нужны два ружья. Его звали Баренд Дикоп, он был солдатом в готтентотской роте. Я нанял его по договору на три месяца. Но это было ошибкой. Никогда не следует объединять чужих готтентотов со своими собственными слугами — возникает слишком много разногласий. Дикоп полагал, что поскольку он служил солдатом, то может помыкать остальными. А после того как я начал брать его с собой на охоту, на лошади и все такое, он вообразил, что занимает особое положение среди моих спутников. Это вызвало негодование, особенно у Яна Клавера, который гораздо старше Дикопа и был надсмотрщиком у меня на ферме. Когда-то давно я дал Клаверу медаль, он просверлил в ней дырочку и повесил себе на шею. Это давало ему власть, говорил он, как у капитанов из готтентотов, которые носили жезл от Замка. Таким образом, вернувшись после нашей с Дикопом вылазки, я мог видеть, что Клавер надулся, а Дикоп важно разгуливает по лагерю, рассуждая о том, что не надо беспокоиться о еде, он и мейнхер позаботятся, чтобы ее было у всех вдоволь. По вечерам он надевал огромную штормовку, которую купил на мысе Доброй Надежды, и это заставляло остальных еще больше завидовать. Он считал себя наполовину голландцем. Постепенно терпение мое истощилось, поскольку о дисциплине говорить уже не приходилось. Я оставил его в лагере, а на охоту вместо него взял Клавера. Мы что-то подстрелили на ужин, но Дикоп не стал есть. Он лежал на своем одеяле, повернувшись к нам спиной, и брюзжал. Другие готтентоты начали над ним подтрунивать, что было глупо, потому что он вскочил и бросился на них с ножом. Они в ужасе рассыпались по кустам — ведь это были готтентоты с фермы, они вели неспешную жизнь и не привыкли к дикарям с ножами. Я остановил Дикопа и сказал, что с ним слишком много хлопот и он мне больше не нужен, я заплачу ему утром и он может уходить. На следующее утро он ушел, не дожидаясь своих денег, зато прихватил лошадь, ружье и фляжку с бренди. Он тихо улизнул. Может быть, он думал, что у него ружье и поэтому мы не посмеем его преследовать. Но я знаю готтентотов. Я взял с собой Клавера, и мы выследили его. Клавер — один из тех прежних готтентотов, которые умели выслеживать так же хорошо, как любой бушмен. К двум часам мы наткнулись на Дикопа. Как я и ожидал, он лежал

5 Зак. № 1644 в тени дерева, мертвецки пьяный. Ему бы не следовало брать бренди, это было его ошибкой, бренди погубило все племя готтентотов. Я привязал его за руки к своему сед лу и привез обратно в лагерь. Там я отдал его готтентотам, чтобы те обработали его своими бичами из кожи носорога. Потом развязал его и оставил, это было в Камисберге, где много воды. Я уверен, что он выжил. Мы потеряли из-за него целый день.

Рассказ. Мы выехали 16 июля и в течение шести дней делали по двенадцать [английских] миль в день. Мы сделали короткий привал у реки Олифантс, в месте, которое называют Жилищем Джентльмена (это пещера в горах), чтобы дать отдых волам. Переправившись через реку, мы медленно продвигались, день в пути, день отдыхая, пока не добрались до [Кукенап], где было пастбище.

Со 2 по 6 августа мы покрыли пятьдесят миль, отделявшие нас от реки фуне. Путь был тяжелым. В последний день нам пришлось понукать скот. Места там сухие, песчаные, дичи нет. Мы дали волам четыре дня отдыха.

В двух днях пути к северу от реки Груне мы прошли мимо покинутого крааля намаква.

15 августа мы добрались до реки, которую готтентоты называют Каусси. Здесь мы отдохнули.

18 августа мы дошли до ущелья Коперберген и увидели дату 1685, высеченную на скале.

Миновав ущелье, мы двигались еще один день и, перебравшись через цепь высоких гор, попали на безводную песчаную равнину. Вначале мы продвигались медленно, чтобы сберечь силы волов; но на второй день в этой пустыне я понял, что мы погибнем, если не поторопимся. Всю ночь 22 августа мы были в пути. Многие из волов так ослабели, что больше не смогли подняться. Мы отдохнули днем 23 августа. Волы жалобно мычали, прося воды. Всю ночь мы ползли вперед. Пять из моих волов легли, и их невозможно было заставить подняться. Пришлось их оставить.

Утром 24 августа мы оказались перед новой грядой гор, которые мы одолели с большим трудом. К вечеру скот почуял воду. Мы пришли к Великой реке, которая стремительно текла между крутых берегов. Пришлось удерживать животных силой, чтобы они не бросились с крутого берега к воде, пока мы отыскиваем тропинку.

Великая река образует северную границу земли маленьких намаква. Ширина ее около трехсот футов, а в сезон дождей еще больше. В некоторых местах берег полого спускается к воде, и там щиплют траву гиппопотамы. Мы нашли и следы пребывания бушменов — тут у них был лагерь. Течение почти всюду быстрое, но Клавер, который был послан вверх по реке отыскать брод, вернулся с сообщением о песчаной отмели — там мы могли безопасно переправиться. На это ушло два дня, поскольку нам пришлось перебраться обратно через горы и следовать параллельно реке.

Двигаясь к северу от Великой реки, мы очутились среди скалистых гор и вынуждены были четыре дня следовать по течению реки Леувен, пока не выбрались на поросшую травой равнину, с которой начинается земля больших намаква.

Готтентоты и волы служили мне верно; но своим успехом экспедиция обязана моей предприимчивости и моим трудам. Именно я планировал маршрут каждого дня и разведывал дорогу. Это я сберегал силу волов так, чтобы они могли выдержать трудный путь. Именно я заботился о том, чтобы люди были сыты. А когда они начали шушукаться в последние ужасные дни перед тем, как мы добрались до Великой реки, именно я восстановил порядок твердой, но справедливой рукой. Они видели во мне своего отца. Без меня они умерли бы.

На пятый день рано утром мы заметили маленькие фигурки, приближавшиеся к нам по равнине. Я всегда соблюдаю осторожность, поэтому под готовил свой отряд, дав оружие Клаверу и надежному парню по имени Ян Плате и приказав, чтобы они зарядили ружья, но не проявляли враждебности и ждали моего сигнала. Клавер сидел позади погонщика с ружьем наготове. Я поехал вперед.

Таким образом мы приближались друг к другу. Уже можно было определить их число — двадцать; один из них ехал на воле. Все — мужчины. Я сделал вывод, что они слышали о нашем прибытии (уж не знаю, каким образом) и вышли нас встречать. В случае необходимости дикий готтентот может бежать всю ночь без остановки. Возможно, нас увидел один из их шпионов. Они были вооружены копьями. Давненько я не видел готтентота с копьем. Они не выказывали враждебности, мы тоже. Наоборот, мы мирно ехали навстречу друг другу — лучшего зрелища нельзя и пожелать: два маленьких отряда под солнцем, которое чуть выше горизонта, а за нами — синие горы.

Когда мы подъехали так близко, что могли различить лица друг друга, я поднял руку, и фургон остановился. Готтентоты тоже остановились: тот, что верхом на воле, — в центре, остальные сбились в кучу вокруг него. Здесь мне, несомненно, нужно вставить некоторые замечания о человеке в его диком состоянии. Позвольте лишь сказать, что дикие готтентоты стояли и сидели с уверенностью, которой лишены мои готтентоты, — с уверенностью, приятной для глаз. Готтентот многое приобретает от контакта с цивилизацией, но нельзя отрицать, что он кое-что и утрачивает. Внешность у него не впечатляющая. Он низкорослый и желтый, рано покрывается морщинами, в лице мало живости, живот висит. Наденьте на него одежду христианина — и он съеживается, спина сгибается, глаза начинают бегать, он не может спокойно стоять в вашем присутствии и беспрерывно дергается. Вы больше не добьетесь от него ответа на простой вопрос — он думает лишь о том, каик вам угодить, а это значит, что он скажет то, что, по его мнению, вы хотите услышать. Он не улыбнется первым, а будет ждать, когда улыбнетесь вы. Он становится лживым существом. Я говорю это обо всех прирученных готтентотах — и о таких хороших, как Клавер, и о таких испорченных, как Дикоп. В них нет прямоты, они — актеры. В то время как дикий готтентот — такой, который встретил нас в тот день, — что прожил всю свою жизнь на природе, обладает своей «прямотой»: он сидит прямо, стоит прямо, смотрит вам прямо в глаза. Тому, кто столь долго живет среди хитрецов и трусов, для разнообразия приятно видеть такую уверенность, хотя она, конечно, основана на иллюзии силы и равнозначности. Вот так они стояли перед нами, сбившись в кучу, и смотрели — их двадцать, нас шестеро; а мы стояли перед ними с тремя мушкетами (мой заряжен крупной дробью, у остальных — пулями); они — спокойные в своей иллюзии, мы — от сознания своей силы. Итак, мы могли смотреть друг на друга как мужчины — в последний раз. Они никогда не видели белого человека.