Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

Выяснили, что были одновременно подожжены дома на разных улицах, так что несчастные жители едва ли смогли что-нибудь спасти, и прежде чем подоспела какая-то помощь, вся Морская была в огне.

Были схвачены трое поджигателей – двое мужчин и одна женщина. Через несколько дней должна состояться казнь…

Наши дамы ахали беспрерывно, слушая занимательный рассказ господина Сигезбека. Я сидела как на иголках. Можете угадать, почему? Я знала, что как только господин Сигезбек закончит рассказывать, дамы, поахав порядочно, примутся наперебой говорить о свадьбе. Потому что они проводили время на свадьбе, в довольном отдалении от пожара.

Доктор замолчал. Госпожа Сигезбек сделала движение рукой… Но прежде чем она раскрыла рот, я, как вчера, выскочила из-за стола и умчалась к себе.

Сегодня поджигателей будут казнить на руинах Морской. Господин Сигезбек едет смотреть казнь. На этот раз я упрямо просилась с ним. Не понимаю, зачем, из какого чувства противоречия, но мне отчаянно хотелось видеть это жестокое, несомненно чрезвычайно жестокое зрелище. Стоит ли упоминать о докторше и тетушке Адеркас, о том, как они наперебой отговаривали меня и требовали от доктора, чтобы он ни в коем случае не брал меня с собой. Тетушка аффектированно утверждала, что меня, мои желания невозможно понять; когда все пристойно отправляются на свадьбу, я отказываюсь; когда господин Сигезбек едет смотреть казнь, чего бы ему вовсе не следовало делать, я прошусь с ним… Услышав это слово – «свадьба», я разозлилась, сама не зная, почему. Топнула ногой, закричала бессмысленно, что мои желания – это мои желания, и в конце концов – кажется, вопреки всякой нормальной логике – настояла на своем, напугала своими нахмуренными бровями и мрачным взглядом бедных дам, и господин доктор взял меня с собой.

Поджигателей казнили на руинах Морской. Каждый из мужчин был прикован цепью к верхушке большой вкопан ной в землю мачты; они стояли на маленьких эшафотах, а на земле вокруг каждой мачты было сложено в форме пирамиды много тысяч маленьких поленьев. Эти пирамиды были столь высоки, что не достигали лишь двух-трех саженей до маленьких помостов, на которых стояли мужчины в нижних рубашках и подштанниках. Они были осуждены на сожжение.

Но прежде чем поджечь пирамиды, привели и поставили между этими мачтами женщину в грязном сарафане и зачитали объявление об их злодействе и приказ о каре. Мужчины громко кричали, что хотя они и виноваты, женщина ни в чем не повинна. Тем не менее ей была отрублена голова. Я видела такое впервые и сама удивилась, с какой жадностью я смотрела на это убийство… Ведь убийство?.. Русские никогда не казнят женщин через повешение или сожжение, каким бы ни было преступление. В толпе говорили, что императрицу не уведомили о поджигательнице, иначе женщина получила бы помилование. Однако говорили также, что ее вина была совершенно доказана; и о том, что злоумышленники были исполнены решимости совершить это преступление, женщина знала еще за несколько дней до того. Но кажется, никто не задается вопросом, зачем все же поджигатели это преступление совершили.

Как только скатилась голова женщины, к пирамидам дров был поднесен факел, и поскольку древесина была очень сухой, пирамиды мгновенно обратились в ужасный костер. Мужчины-преступники умерли бы быстро, если бы ветер часто не отдувал от них пламя; так или иначе, оба они в жестоких муках испустили дух меньше чем через три четверти часа.

Во время этой казни случилось одно странное происшествие. Когда несчастные начали громко кричать в огне, некий человек, одетый опрятно, кинулся бежать прочь от места казни. Очень высокий и худой, он придерживал руками шляпу, чтобы ее не снесло ветром. Приглядевшись, я узнала рисовальщика, следовавшего за корабельным мастером Брауном при церемонии спуска корабля. Вся земля вокруг была покрыта головешками от последнего пожара, так что никто не мог безопасно ходить где-либо, кроме замощенных улиц, по скольку горожане обязаны содержать улицы и дома в чисто те, хотя бы относительной. При домах имеются выгребные ямы. И вот бегущий без оглядки человек бултыхнулся в одну из этих ям, погрузившись выше чем по пояс.

Многие гвардейцы и прочие зеваки, которым мало показа лось посмеяться и поиздеваться над бедолагой, бросали в нечистоты дрова, кирпичи и камни, стараясь всего его забрызгать. Раздосадованный, он сам набрал зловонных нечистот и бросал в обидчиков, запачкав многих и заставив их ретироваться по дальше. Наконец он выбрался из отвратительного, дурно пахнущего капкана и, весь перепачканный, кинулся бежать, высоко вскидывая длинные ноги. Я была раздражена и раздосадована до крайности. Я возвратилась в гостеприимный дом Сигезбеков, раздраженная и отчего-то пристыженная. Ночью я вспомнила ярко страшную казнь несчастной женщины, у меня сделалось сердцебиение, и я проплакала всю ночь напролет.

В воскресенье мы, как обычно, отправились в церковь. Лютеранская община – самая многочисленная в России из иноверных общин. В Петербурге три немецких и одна шведская церковь, где проповеди произносятся поочередно на шведском и финском языках. Мы бываем в церкви Святого Петра, она – самая значительная, там два пастора.

Русские постятся длительное время четыре раза в году. Это доставляет большие неудобства и многих убивает. Можно подумать, что дьявол щадит сию выдумку в этой стране, где несчастные люди настолько бедны и в лучшие свои дни, и, возможно, ни в одной другой стране, даже в Англии, священники не напиваются так часто, как в этой, причем пьют главным образом водку из солода. Впрочем, пьянство творится и при дворе. По полковым праздникам (а у каждого лейб-гвардейского полка есть свой праздник) Ее величество как полковник принимает поздравления от полковых офицеров и собственноручно подает им по маленькой чарке водки или – не любящим крепких напитков – стакан меда, а затем подается и угощение, в частности, рыба.

Господин Сигезбек подробно распространялся обо всем этом, а я не преминула записать. Итак! Теперь помимо 19 января – дня прихода императрицы к власти – при дворе больше уже сильно не пьют, а в правление императрицы Екатерины, вдовы Великого Петра, невозможно было встретить при дворе трезвого господина. Однако и теперь существует обычай, согласно которому знатные персоны, уже мастерски выпившие за придворным обедом, призываются к Ее величеству, где на коленях выпивают по бокалу венгерского вина, или же, если кому-то уже не под силу, рейнского или бургундского. Никого не принуждают пить больше одного бокала, но и всякий волен выпить их несколько. Тех, кто мгновенно делается совсем пьян, любящая скромность императрица не особенно жалует и потому приказывает нескольким гренадерам присутствовать там, чтобы отводить свалившихся с ног вниз к их слугам и помогать добраться до дома, так как чужим лакеям не дозволено находиться в залах государыни.

К сожалению, разного рода унижение здесь в большом ходу и в придворной жизни. Очень режет глаз восточный обычай падать наземь и биться лбом об пол у ног государыни, прося ее о чем-либо или благодаря за какую-то высокую милость. Говорят, что у русских в провинции подобное делается и по гораздо менее значительным поводам. Хозяин дома велит своим дочерям и жене падать ниц перед гостем и таким образом принуждать его выпить водки. Заслужившие наказание работники также весьма проворно бросаются наземь, целуя ноги разгневанного господина. Здесь очень принято целование руки, и если собрание не слишком большое, все прибывающие ко двору подходят к руке императрицы и принцесс; в других случаях сей милости удостаиваются только ближайшие. Знатные дамы получают ответный поцелуй в щеку. Принцессы сами приветствуют друг друга поцелуем в руку и в щеку. Никто при этом не имеет причин тешить свое тщеславие более, чем священники – они, повстречав кого-либо, благословляют крестным знамением и протягивают руку для поцелуя. Этому обычаю подчиняется сама императрица.

Когда мы выходили из церкви, подошла к нам посланница леди Рондо и передала на словах по-немецки, чтобы мы готовились к приему у императрицы. Мы просили передать госпоже Рондо нашу благодарность. А дома нас ожидала посланница искусной чесальщицы августейших пяток, наряженная в русский костюм. Она сказала нам по-русски, что ее хозяйка изволила исполнить нашу просьбу. Мы поблагодарили и дали ей несколько мелких монет. И наконец посланец, слуга Ее величества, привез нам в императорском экипаже официальное приглашение. Завтра наша судьба должна решиться. То есть что, собственно, может произойти? Если императрица передумала относительно услуг тетушки Адеркас, мы возвратимся домой. Но среди книг доктора я отыскала одну, в которой излагается история России. Лет двести тому назад русский князь Иван призвал из Италии мастера-строителя по фамилии Фиораванти[27] для построения каменной резиденции. Когда дворец, называемый Кремль, был возведен, архитектор пожелал вернуться домой. Однако вместо этого был посажен в подземную тюрьму, поскольку князь Иван решил, что после построения Кремля Фиораванти не имеет права строить иные здания в своем отечестве или в других странах. При архитекторе находился его молодой сын Андреа. Юноша сумел бежать из Московии, прихватив с собой ловчих птиц, прекрасных княжеских соколов. От него в Италии узнали о расправе русского князя с несчастным архитектором. Меня взволновала эта история. А как иначе? Вдруг и нас не отпустят, посадят в тюрьму или казнят? Возможно, я рассуждаю неразумно. Ведь господин Сигезбек и прочие не боятся…