Десант. Повесть о школьном друге - Семен Шмерлинг

— И пошли?

— Нет. Кирилл Мишарин покачал головой: «Так и сделаем? Возьмем Веркину тетрадку и строем понесем ее в учительскую?» И всем стало ясно: не годится, картина получалась жалкая и смешная. Надо как-то по-другому. «Слушай, Вера, — говорит один из нас. — Решай этот вопрос сама». — «Я?» — удивилась Вера. «Только ты, кто же за тебя?»

Бойцы внимательно слушали рассказ гвардии лейтенанта, и некоторые догадались, что говорил с девушкой, сам Некрасов. Это похоже на него: в обращении мягкий, вежливый, а в решениях своих твердый, непреклонный. Потребует — выполни. В этом убедились сами.

— Так вот, — продолжал офицер. — Ничего мы с Верой делать не стали. Разве что Киря Огненный на промокашке нарисовал карикатуру: Верину круглую физиономию с распухшим носом, слезищи градом падают и пятнают тетрадку… Вера помолчала, пострадала, а потом сама взяла сочинение у учительницы литературы и направилась в кабинет к директору. Никто ее не провожал….

Бойцы переглядывались: история показалась любопытной. И Некрасов почувствовал их душевное тепло, новую близость к ним, прежде незнакомым людям, способным понять дни его «милого школярья», как он писал Октябрине.

«В часы затишья я рассказываю красноармейцам о школьных делах, учебе, учителях, друзьях и подругах. Рассказываю с жаром, подчеркивая все хорошее, что у нас было. Всем это кажется каким-то далеким и прекрасным, слушают внимательно, улыбаясь при этом. Так что товарищи мои фронтовые наперечет знают имена Моржа, Кирилла, Володьки, Наташи, Митьки, Галки…»

Неисчерпаемой темой для бесед с красноармейцами стала для Некрасова Москва. В роте москвичей, кроме него, не было, да и в батальоне их насчитывались единицы. И многим хотелось как можно больше узнать о столице, в которой некоторые бывали проездом, а иные, как Абдулла Шабанов или Терентий Коротков, вовсе никогда не бывали. Они засыпали вопросами гвардии лейтенанта: про Кремль, площади и улицы, музеи и театры. Особенный интерес проявляли к искусству: где и что видел, расскажи. И нередко получалось, что их «фронтовые концерты» обращались в беседы и маленькие лекции:

«Когда хорошее настроение, пою песни и философствую на разные темы, а чаще всего о предметах искусства, литературы и музыки, о консерватории, Художественном театре…»

О многом мог рассказать Леопольд. Лет в шесть-семь он впервые побывал в МХАТе на спектакле «Синяя птица» и запомнил на всю жизнь персонажей мудрой и прекрасной сказки. «Синяя птица» манила и его друзей-одноклассников. Наверное, в репертуаре Художественного театра не было спектакля, который бы не посмотрели они. Хорошо знакомы были ребята из 7-й школы с Большим и Малым театрами; с театром Революции, с самым близким к школе театром Ленсовета, видели в новой драматической студии Арбузова спектакль «Город на заре» — о молодых строителях Комсомольска.

В старших классах Леопольд стал посещать публичные лекции в Московском государственном университете. Его привлекало главным образом то, что лекции о Пушкине, Толстом, Шекспире читали настоящие эрудиты, а после лекций слушателей непременно ждал драгоценный подарок: выступали его любимые артисты, и среди них великий Василий Иванович Качалов.

Беседуя с бойцами о спектаклях, лекциях, концертах, Леопольд переживал их заново, встречался с замечательными артистами, слышал их голоса, в его ушах снова звучали прекрасные мелодии, и он испытывал большое наслаждение. Однажды об этом он написал своей подруге:

«Да, помню, помню, все помню! И незабываемую игру мхатовцев, и нечеловеческую музыку Бетховена, и еще много, много помню и не забуду — никогда! Это мой кумир, символ жизни, к этому я стремлюсь. А если я никогда не вернусь к старому и не лишусь жизни — я буду несчастным человеком, ибо я отравлен чистым и прекрасным и жить без него не могу».

Гвардии лейтенант умел говорить со своими фронтовыми товарищами проникновенно и ярко. В душе он был артистом, хотя никогда и не мечтал о профессиональной сцене, и все-таки в школьном драмкружке отлично сыграл несколько ролей в пьесах Островского, Гольдони, Лопе де Вега, братьев Тур и Шейнина. В девятом классе он здорово изобразил смущенного паренька-провинциала из пьесы «Очная ставка», который впервые оказался в столице. Ляпа так растерянно и робко повторял: «А я из Кыштыма», что зал заходился от смеха. В десятом классе Леопольд в широкополой шляпе, с гитарой на перевязи выступал в пьесе «Фуэнте Овехуна» («Овечий источник»), где живо и весело исполнял роль крестьянина и поэта Менго.

2

В том же морозном декабре сорок третьего года на привале гвардии лейтенант Некрасов прочел бойцам Маяковского:

Я недаром вздрогнул.Не загробный вздор.В порт,горящий,как расплавленное лето,разворачивалсяи входилтоварищ «ТеодорНетте»,Это — он.Я узнаю его…

— Больно хорошо у лейтенанта получалось, — говорили однополчане. — Все от души и понятно…

С той же зимней поры Некрасов в своей кирзовой полевой сумке носил маленький, величиной с папиросную коробку, томик Маяковского. Фронтовые товарищи Леопольда по-разному рассказывали, как попал этот сборник в красной коленкоровой обложке, выпущенный Горьковским издательством в 1940 году, к офицеру-минометчику. Кто говорит, что он привез его с собой. А политработник из дивизии, который передал томик в Центральный музей Советских Вооруженных Сил, объяснил его историю так: «Смертельно раненный офицер подарил книгу Некрасову и при этом сказал: «Возьми, он тебе близок».

Действительно, Леопольд влюбился в стихи Маяковского еще в восьмом классе. Он воинственно нападал на тех ребят и девчат, которые не понимали его любимца, доказывал, что тот ясен, как стеклышко, глубок, звонок и щедр. Одноклассники догадывались, что и желтую куртку, пошитую из «чертовой кожи», Некрасов носил в подражание Маяковскому. Как-то учительница русского и литературы Татьяна Родионовна Крюченкова рассказала, что еще девчонкой бегала в кафе футуристов и там встречала поэта в этакой просторной желтой куртке и, якобы, на его щеках были намалеваны то ли фрукты, то ли овощи.

— Хочешь, я тебе нарисую морковку на физии, — подтрунивал над Ляпой Кирилл Мишарин. — Давай…

— Не в этом суть! — отвечал Леопольд.

Его тяга к творчеству Маяковского была не поверхностной, а постоянной и очень серьезной. Часами просиживая в Исторической библиотеке, он выкапывал из многих книг, журналов и газет подробности о жизни писателя и с увлечением рассказывал товарищам, помнил наизусть десятки его стихов и с наслаждением читал их во дворе и школе. Свое выпускное сочинение он посвятил поэтическому мастерству Владимира Маяковского, и в нем обстоятельно и оригинально проанализировал произведения поэта. «Отличные мысли», — написала в конце сочинения преподавательница литературы Татьяна Родионовна Крюченкова.

Леопольд нередко размышлял о духовной близости Маяковского к Пушкину. Он как-то особенно почувствовал ее на концерте известного чтеца Владимира Яхонтова. То была литературная композиция «Пушкин — Маяковский». До встречи с Яхонтовым Леопольд представлял себе, как и многие в те годы, что Маяковского — «агитатора, горлана, главаря» — надо не просто читать, а непременно выкрикивать, резко жестикулируя и поднимаясь на носки. А Яхонтов читал его так же естественно, задушевно и просто, как Пушкина, беседовал со слушателями. Он как бы объединял стихи двух великих поэтов: только кончалась пушкинская строфа, и ее тотчас продолжал Маяковский. Они, убедился Некрасов, стояли рядом, родные, как братья. Леопольд многое понял и, став постарше, старался читать стихи Маяковского просто, душевно и доверительно. И на фронте он читал так же. Бойцы отлично понимали его.

Минометчики замечали, как бережет их командир маленький красный томик, носит в своей видавшей виды полевой сумке вместе с необходимыми принадлежностями офицера-минометчика: сложенной в аккуратную гармошку топографической картой, компасом, курвиметром, а также со скромным запасом ржаных сухарей.

Леопольд пронес Владимира Маяковского по дорогам войны, с ним поэт побывал в пехотных траншеях, на наблюдательных пунктах, в походах, держал оборону и ходил в атаки.

Этот томик сохранился. В Центральном музее Вооруженных сил СССР, в зале № 14, есть небольшой стенд, посвященный Герою Советского Союза Л. Б. Некрасову. На нем — портрет Леопольда, орден Отечественной войны I степени, потрепанная кирзовая полевая сумка, а рядом книжечка в красной обложке. На титульном листе однополчане сделали надпись: «Маяковский был тебе всегда близок» и поставили дату — 26 апреля 1945 года.