Физрук: назад в СССР (СИ) - Валерий Александрович Гуров

временем миновало, судя по обилию красных флагов на отдельно стоящих флагштоках, центральную площадь, вокруг которой высились солидные здания. Похоже, они были построены еще в начале ХХ века, хотя я могу и ошибаться. Дальше потянулся, широкий для провинциального города, проспект. Справа и слева от него выпячивали архитектурные излишествам, в виде колонн и балконов, серые «сталинки». На первых этажах их располагались магазины, парикмахерские и кафе. Вдоль проезжей части желтели осенними листьями тополя, клены и еще какие-то дерева.

Судя по растительности и климату, Литейск либо и впрямь находился в Поволжье, либо — где-то в южной части Средней полосы России. В библиотеку сегодня я так и не попал, надо попытаться выяснить свое местоположение хотя бы у этого словоохотливого комсомольского деятеля, раз уж он мой приятель. А вообще-то это можно понять и из газеты. Вот же лежит у меня в сумке «Литейский рабочий». Я раскрыл свой фальшивый «Адидас», и начал копаться в газетах. Кеша заметил мою возню, усмехнулся и сказал:

— Брось ты эти газеты! Все равно, главного из них ты не узнаешь.

— А что ты называешь главным? — уточнил я.

— Ну… главное, конечно, борьба за мир, построение коммунизма, рост благосостояния трудящихся…

— Так об этом разве в газетах не пишут?

Стропилин замялся.

— Пишут, конечно… — пробормотал он, — но вопросы мира и общественного прогресса решаются на уровне ЦК, в крайнем случае — обкома, а вот благосостояние трудящихся вполне зависит от низовых организаций… Вот с этими людьми я тебя и хочу познакомить… Кстати, если будет Панкратыч, то вообще — чудесно!..

— Прости мое невежество, но кто такой Панкратыч?

— Владилен Панкратович Дольский, руководитель городского спортивного общества «Литейщик»… Да мы уже и приехали!

Он повернул к арке, ведущей во двор большого дома. Въезд в него был перекрыт шлагбаумом. Кеша посигналил. Из будки, что стояла рядом с аркой, вышел мужик, кивнул и начал поднимать шлагбаум. Через минуту «копейка» оказалась в просторном дворе, заставленном разнообразными автомобилями. Среди них затесался даже «Мерседес-Бенц» W109' модель 1965 года, цвета «металлик». Ого! Редкая штучка. От такой машинки и я бы не отказался. Стропилин догадался, куда я пялюсь и обрадовано сказал:

— О, Митрофаныч уже здесь!

Когда Кеша припарковался, я выбрался наружу и увидел остекленную дверь и несколько ступенек, ведущих к ней. На двери красовалась табличка: «СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ».

— Так куда мы приехали?

— Да как тебе сказать… На дружеские посиделки хороших людей…

Мы поднялись на крылечко. Мой «однокашник» нажал на копку звонка. За стеклом появилась физиономия еще одного вахтера. Щелкнул замок, и нас пустили. Мы сдали в гардероб верхнюю одежду и прошли в уютный зал, освещенный светильниками-бра. На небольшой сцене мучили инструменты музыканты. «Все очень просто, сказки обман, солнечный остров скрылся в туман…» — задушевно, «под Макара» выводил патлатый гитарист. Перед сценой топталось в медляке несколько пар.

А перед нами появилась аппетитная блондинка в коротком серо-голубом платьице, белом переднике с кружевами и накрахмаленной наколке на собранных в башнеподобный шиньон платиновых волосах. Она улыбнулась и проворковала:

— Добро пожаловать, Иннокентий Васильевич!.. Вы сегодня с…

— Лизонька, хозяюшка, — заворковал Кеша. — Это мой друг детства, восходящая звезда советского спорта Александр Сергеевич Данилов!

И подмигнул мне.

— Добро пожаловать, Александр Сергеевич! — и меня одарила Лизонька улыбкой. — Рада, что посетили нас!

— Кеша! — раздался зычный голос, перекрывший музыку. — Давай к нам!

— Я не один, Корней Митрофанович! — отозвался тот.

— И друга своего тащи!.. Мне одному с тремя девочками не сладить.

— Мы сейчас все принесем, — пообещала «хозяюшка».

Стропилин подвел меня к столику. За ним и впрямь сидело четверо. Пузатый мужик с залысинами и три «девочки» — от тридцати и выше. Обтягивающие платья, вызывающие декольте, блеск золота и камушков в сережках и кулонах. Кеша представил меня. Директор городской станции технического обслуживания потряс мне руку, а дамы отрекомендовались — Марина… Зинаида… Тамара… «Автомобильный бог», как называл толстяка Стропилин, рассадил нас так, чтобы у каждой дамы было по кавалеру. Мне «досталась» Марина.

Появилась Лиза, а вместе с нею симпатичная девушка, одетая точно также, но с большим, тяжело нагруженным подносом в тонких руках. К тому, что уже было на столе, добавились новые вазочки и тарелки. И не оливье и котлеты, какие-нибудь, а — жульен в металлических кокотницах, бутерброды с черной и красной икрой, тонкие ломтики буженины, кружочки сервелата, и заливная стерлядь. Меня интересовал вопрос: за чей счет банкет? Конечно, подъемные у меня еще почти все целы, да и «маминых» восемь червонцев греют душу, но за эту роскошь я платить не собираюсь. Из принципа.

Мой вновь обретенный друг, видимо, заметил, как я смотрю на все эти жульены и бутера, наклонился ко мне, прямиком через выдающиеся прелести Марины, и прошептал:

— Нинель Яблочкину, директрису овощного на Комсомольской, повысили до заведующей плодо-овощной базой… Вот она и проставляется.

И в этот момент, словно в подтверждение его слов, к сцене подскочил вертлявый мужичонка в синих, расклешенных брючатах и оранжевой рубашке навыпуск, поверх которой болтался голубой галстук. Он выхватил микрофон из рук солиста, только что переставшего завывать про тех, кто ошибся и возвестил:

— Товарищи! Пр-рашу минутку внимания… Я понимаю, что вы увлечены кулинарными талантами нашей Лизоньки, но сегодня мы гуляем не просто так, мы гуляем по поводу!.. Сегодня мы поздравляем нашу дорогую Нинель Кондратьевну, товарища Яблочкину, с ее новым назначением… Пожелаем нашей Ниночке трудовых успехов на новом поприще!.. Ура, товарищи!

Прозвучало веселое, но не слишком стройное «Ура», послышался хрустальный перезвон сдвигаемых бокалов. Из-за столика напротив поднялась худая и вся какая-то плоская мадам с длинным унылым лицом, и принялась кивать, принимая поздравления сотрапезников.

— Давайте и мы выпьем! — предложил «автомобильный бог», разливая по рюмкам французский «Camus», не спрашивая у присутствующих дам, хотят ли они коньяку. Дамы не возражали. — Только не за эту сушеную воблу… Не доросла она еще до того, чтобы Коленкин за нее пил… А выпьем мы друзья за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было…

И заржал, как конь. Я ничего против этого тоста не имел. Тем более, что французский коньяк был настоящим — до паленого эта страна пока не доросла. А накатив, тут же впился зубами в бутерброд с черной икоркой, хотя не успел еще проголодаться после «Поплавка». Да и вообще жрачка оказалась зачетной, а молодой и все еще растущий организм Шурика Данилова таковой избалован явно не был. Директор СТО не слишком-то тянул с тостами, и всего за два десятка минут я накидался так, что уже всех готов был любить — особенно Мариночку. Тем более, что та отнюдь не возражала.

Стропилин, поглядывая на меня с улыбкой, о чем-то вполголоса говорил с Коленкиным. Митрофаныча «Camus» не брал, а Кеша — даже пьяный, я заметил это, пил через раз, да и то, не допивая до дна, поэтому разговор у них шел вполне трезвый. И касался он меня. Я понял это, вернувшись за столик после посещения известного помещения, где не только справил нужду, но и умылся ледяной водой. Когда я снова уселся рядом с разомлевшей Мариночкой, взиравшей на меня с извечной бабьей тоской, «автомобильный бог» тыча в меня пальцем, спросил:

— А каратэ он может?

— Ты ведь мог бы учить ребят каратэ? — перевел мне его вопрос Кеша.

Будь я трезвым, я бы ответил отрицательно, но перед Мариночкой, которая в моих глазах похорошела лет на десять, мне хотелось выглядеть героем, и поэтому я утвердительно кивнул.

— Может! — перевел мой кивок Стропилин.

— Тогда — сгодится! — великодушно согласился Коленкин.

Я хотел было уточнить — на что именно сгожусь, но тут лабухи снова затянули что-то из репертуара популярной рок-группы и Мариночка потащила меня танцевать. Мы сначала отплясали под «Поворот», после медленно оттоптались под «Свечу». Потом моя партнерша возжелала проветриться и покурить. Я не возражал. Мы вышли во двор. Оказалось, что уже стемнело, но так было даже романтичнее. Мариночка курила и лезла целоваться. Я не возражал, но мне очень хотелось ей рассказать о том, что меня застрелила голая девка, и я не могу поехать в Кушку, чтобы увидеть маму.

Пока я таким образом отбивался от своей соседки по столу, во двор вкатила большая машина, какая именно, в полумраке и спьяну, я не разобрал. Из нее вылез амбал, в плаще и шляпе, отворил переднюю пассажирскую дверцу и помог выбраться другому мужику — маленькому и круглому, как киноактер Евгений Леонов. Шарообразный мужик подкатил к крылечку, возле которого стояли мы с Мариной. Вблизи он еще больше походил на Леонова. Его плоское лицо растянулось в улыбке,