Россия и современный мир №3/2012 - Юрий Игрицкий

Как бы то ни было происходящее сегодня в нашем политическом поле вполне можно описывать, пользуясь двумя ключевыми словосочетаниями – «политическая стабильность» и «модернизационные успехи». В них – политическое наследие последних двух президентов России. Если «стабильность» представляет собой концентрат политики Владимира Путина, то «модернизационные успехи» являются выражением основного вектора политики Дмитрия Медведева.

Однако зададимся вопросом, реальна ли сегодня возможность осуществить программу модернизации на основе стабильности и общественного согласия.

По оценкам С. Магарила, инновационно-демократическая модернизация, предлагаемая Д. Медведевым, несет в себе неустранимые стратегические риски для доминирующих групп сформировавшегося режима. Эти риски обусловлены принципиальной неопределенностью хода и результатов процесса модернизации. Поэтому даже риторика на темы модернизации в выступлениях первого лица государства являлась источником риска и крайне нежелательной для групп господства. С точки зрения сторонников «развитого консерватизма», необходимо устранить саму возможность даже минимального политического риска и, следовательно, гарантированно не допустить инновационно-демократической модернизации общества. В силу этого и обосновывался возврат В. Путина на пост президента в 2012 г. в качестве гаранта консервативно-охранительного режима [8].

Анализ С. Магарилом отношения различных бюрократических страт к модернизации показывает, что политику национального развития высшая бюрократия проводить не намерена, поскольку именно сырьевая модель экономики обеспечивает российским верхам баснословное обогащение.

Российской бюрократии среднего уровня политическая монополия удобна тем, что, контролируя суд, позволяет создавать монополии экономические – как федерального, так и регионального формата. Это, в свою очередь, обеспечивает присвоение монопольной прибыли за счет завышения цен, которые вынуждено оплачивать население.

Нижний слой бюрократии пробавляется тем, что «кошмарит» мелкий и средний бизнес, собирая с него мзду и организуя преференции для родственного себе бизнеса.

«Указанным интересам групп господства отвечает лозунг “стабильности”, суть которого – охранительная политика подавления политической конкуренции и идеология “развитого консерватизма” в качестве имитации модернизации» [8].

Поскольку, по мнению С. Магарила, невозможно достаточно быстро изменить российское массовое сознание – социальную базу авторитаризма, следует направить усилия на воспитание высокоинтеллектуальной и национально-ответственной политической элиты. Правда, вопрос – каким образом это сделать в условиях авторитарного режима?

Конечно, понимание модернизации в зависимости от политических предпочтений и интересов господствующих групп было и будет различным. Это касается и политической модернизации, суть которой в демократизации.

Что касается авторитарной модернизации, она, в принципе, возможна, и к ней прибегали на протяжении отечественной истории. Но это было в условиях индустриального общества или перехода к нему. Сейчас же, по оценке ряда политологов, в частности В. Гельмана, в нынешней России потенциал авторитарной модернизации исчерпан, и попытки прибегнуть к ней заведут страну в очередной трагический тупик [4, с. 58–59]. Таким образом, нынешняя российская модернизация, если она не просто декларативна, для своего успеха должна быть, во-первых, комплексной и многовекторной, а во-вторых, включить политическую демократию.

Заметим, что сегодня достаточно распространена точка зрения, что созданная в последнее десятилетие в РФ экономическая и политическая система успешно отторгает все попытки ее модернизировать. Ее конструктивная особенность состоит в том, что эта система «заточена» на сохранение статус-кво (прежде всего, в распределении экономических активов и властных ресурсов) и на модернизационное развитие не рассчитана. «Поэтому, – пишет В. Ковалёв, – нам пока представляется бессмысленным комментировать очередные пропагандистские усилия как шаг на пути к модернизации. Пока продолжается прежний курс: авторитарный и, можно сказать, псевдоимперский» [6].

Создалась ситуация, когда, с одной стороны, сделав ставку после 2000 г. на стабильность и безопасность в ущерб развитию и конкуренции, и тем самым отказавшись, по существу, от модернизации, российское руководство оказалось неспособным решить и задачи безопасности государства и граждан. Поэтому сейчас вопрос о политической модернизации России становится уже не только вопросом развития, но и вопросом выживания.

С другой стороны, созданный в РФ режим в принципе неспособен к каким-либо значительным инновациям, ибо их введение разрушило бы его; он был сконструирован не для развития, а для более успешного присвоения ренты верхушечными слоями.

Именно поэтому, считает В. Ковалёв, модернизация социально-политических отношений в российских регионах, будет носить вынужденный характер. «Пределы возможной модернизации, даже вынужденной, представляются нам в обозримом будущем весьма ограниченными, ее можно связать, как минимум, с некоторой рационализацией поведения власти и расширением в ограниченных объемах плюрализма и конкуренции для выявления альтернатив антикризисных действий. Вопрос о переходе к либеральной демократии западного типа пока не может стать в повестку дня» [6].

Пытаясь выявить основные моменты дискуссии по поводу модернизации, политологи отмечают, что оппоненты модернизационных «медведевских» лозунгов указывают на угрозу возможной дестабилизации государства в случае развертывания «модернизации» по примеру «перестройки» 80-х годов с попыткой радикального изменения всего государственного устройства трансформирующейся России. Сторонники же «медведевского курса» на модернизацию успешное развитие страны видят именно на пути ревизии политических и экономических структур путинской эпохи. В экспертных кругах отмечается, что существует также большая вероятность того, что за эвфемизмом «модернизация» скрыто стремление определенной части верхов образовать с целью повышения ротации внутри элиты противовес консервативной ее части, консолидированной вокруг партии власти. В то же время анализ дискуссионных материалов показывает, что многозначность самого термина «модернизация» допускает широкий разброс понимания его содержания в зависимости от того, какие политические задачи стоят перед участниками дискуссии.

С многовариантностью модернизационных сценариев коррелирует и отношение к путям их осуществления и оценки возможных последствий. Сегодня только ультраконсерваторы стали бы выступать против модернизации технико-экономической сферы, что очевидно привело бы к облегчению труда, повышению его производительности и качества производимой продукции. Однако, что касается перспектив модернизационных изменений в социальной сфере, то они могут восприниматься весьма различным образом, поскольку реализация модернизационных мер в данной области сопряжена со значительными усилиями и жертвами как со стороны общества, так и со стороны власти. Понятно, что «модернизация, как процесс глубоких изменений различных сторон жизни общества, немыслима без конфликтов. И, как в любом процессе трансформации и замены устаревших институтов и отношений, в нем обязательно будут выигравшие и проигравшие» [10].

Среди наиболее очевидных негативных последствий усиления конкурентности во всех основных областях жизни можно указать на возможное относительное понижение уровня жизни, увеличение шансов потери работы для малоквалифицированных и неконкурентоспособных людей, закрытие или переориентацию неэффективных производств, медицинских и образовательных заведений, не удовлетворяющих современным стандартам и т.д.

Что же касается возможных сценариев политической модернизации, то наряду с повышением внутриэлитной динамики и реализацией эффективной конкурентности, можно указать также на потенциально негативные последствия, заключающиеся в утрате политической стабильности, активизации сепаратизма и экстремизма, угрозе распада государства, разложении силовых структур, возникновении очагов гражданского противостояния.

Поэтому весьма существенным является вопрос, готово ли общество в целом к реализации одного из модернизационных сценариев в случае, если в результате проявления политической воли для этого будут созданы соответствующие условия. Наблюдается ли в обществе достаточно определенное стремление к изменениям, чреватым не только успехами, но и потерями? Или же, в самом деле, «раз консервативное большинство не хочет никаких перемен, то целесообразно попробовать осуществить модернизационный скачок силами продвинутого меньшинства»? [1] Исследования, проведенные в докризисный период и в период его углубления, показывают, что ответ на этот вопрос скорее отрицательный, чем положительный. Как выяснилось, доля предпочитающих стабильность почти всегда превышает число опрошенных, определенно склонных к переменам. При этом наибольшая доля консервативно настроенных зафиксирована среди групп с выраженным средним или высоким уровнем жизни, что характерно как раз для нового российского среднего класса. «Если в группе с самыми высокими доходами соотношение “перемены – стабильность” составляет 31 % против 62 %, то в группе наименее материально обеспеченных россиян – 42 % против 47 %. Это говорит о том, что основная часть активного населения – средний класс в возрасте от 30 до 50 лет – все-таки сегодня скорее продолжает опасаться перемен и новых реформ, предпочитая “синицу в руках”» [1]. Происхождение этого нового среднего класса в путинскую эпоху заставляет усомниться в его модернизационном потенциале, поскольку в значительной своей части он состоит из чиновничества, служащих госкорпораций и прикормленного властями бизнеса.