Пламя над Англией - Альфред Мейсон

– Здесь будет представлена пьеса-маска, – сообщил мистер Стаффорд. – Глупая история, разбавленная сельскими песенками. Каждый из нас должен написать несколько строк. Бог Облака – то есть дождь – женится на Золотой нимфе – то есть Земле – ив результате наступает всеобщее благоденствие. Вам тоже предстоит играть в ней, мистер Обри, если вы будете столь любезны.

Робин кивнул.

– Да, я буду слугой, который впускает всех в холл.

– Очень важная роль. Мы сами делаем себе костюмы, – сказал мистер Стаффорд.

– О моем можете не беспокоиться, – ответил Робин. – У меня есть один, который вполне подойдет. Я ношу его ради экономии, так что можете быть уверенным, что он соответствует моей скупости и достаточно поистерся.

Робин говорил громко, так что стоящие рядом могли все слышать, и нарочито дружелюбным тоном. Впервые юноша услышал смешки не над собой, хотя и вызванные его словами. Мистер Стаффорд шагнул назад, не зная, как реагировать на сказанное; в его глазах мелькнул испуг. Хорошенькая девушка, которую мистер Стаффорд представлял Робину, но чье имя он не расслышал, подошла к нему.

– Отлично сказано, мистер Обри! – воскликнула она приятным мелодичным голосом и, когда другие отошли, добавила уже тише: – Я кузина Синтии – Оливия Чеверил.

– Вам следовало бы поручить роль Золотой нимфы, – сделал ей комплимент Робин.

– Только что меня уговорили – не скажу, кто именно, – изображать пастушку. Но, честное слово, – она широко улыбнулась, – я еще никогда не встречала ягненка, который бы так мало нуждался в том, чтобы его пасли.

В этот момент двери зала открылись, и дворецкий объявил, что ужин подан. Пища была сервирована на трех столах – большом и двух меньших, стоящих у его краев под прямым углом. Робин очутился за одним из боковых столов рядом с Оливией Чеверил. Он огляделся вокруг в поисках Синтии и обнаружил ее за основным столом по соседству с Хамфри Бэннетом. Хамфри разговаривал с ней, но ее глаза беспокойно бегали по другим гостям. Когда они нашли Робина, лицо девушки озарила такая ласковая улыбка, что его лицо покрылось румянцем, а сердце бешено заколотилось. Для того, чтобы вернуть его на землю, потребовался голос соседки.

– Может быть, мы спустимся со звезд и приступим к ужину? – сухо предложила Оливия.

Блюдо следовало за блюдом. Камбала, морской угорь и мерлан с соусом из шафрана и серой амбры, пироги с олениной и каплунами с гарниром из зеленого горошка, ломти говядины и баранины, салаты, сладкий картофель и артишоки подавались на серебряной посуде. Сэр Роберт Бэннет в своем огромном доме старался идти в ногу со временем. Гости пользовались новомодными серебряными вилками, пил ч пиво, мускат и рейнское вино из венецианских бокалов, закончив трапезу абрикосами и сладостями. Робин, однако, едва ли сознавал, что он ест, и лишь изредка бросал взгляды на соседей. Оливия болтала о пьесе и сомневалась, что они смогут ее поставить.

– У нас есть всего шесть дней, чтобы написать, разучить и отрепетировать текст, а также изготовить костюмы и декорации. Облака должны быть достаточно крепкими, чтобы поддерживать богов и добродетели, и боюсь, что они проломят головы стоящим внизу простым смертным – то есть нам.

Молодой человек с военной выправкой и открытым приятным лицом склонился над столом, отвечая ей.

– Можете не опасаться облаков, мисс Оливия. Я сам подвешу их и закреплю на канатах. Доверьтесь Джону Сэведжу. Я воевал в Нидерландах и попадал там в такие переделки, что теперь мне все нипочем. Ваши облака будут столь же тверды, как земля, и опустятся вниз легко, как перышко.

– Мы будем вам очень признательны, – откликнулась Оливия.

– Можете верить Джону Сэведжу, – повторил солдат.

– Вера, Джон, – промолвил бледный задумчивый молодой человек, сидящий рядом с Сэведжом, – бывает двух сортов: личное, независимое суждение или же религиозное чувство. Какой же придерживаешься ты?

Солдат с уважением посмотрел на говорившего.

– Об этом лучше скажи мне ты, Энтони. – И он начал почтительно внимать собеседнику, распространявшемуся на эти высокие темы.

– Люблю тебя слушать, – с восхищением воскликнул Джон Сэведж, – хотя когда ты кончаешь говорить, я не знаю, стою я на ногах или на голове!

Энтони, чью фамилию Робин вскоре услышал, слабо улыбнулся, в то время, как третий мужчина, старше первых двух, разразился шумным монологом.

– Мой дорогой Бейбингтон,[49] по-моему, подобные речи вы вели за столом леди Шрусбери,[50] когда были пажом в ее доме. Помню, как мой друг граф Аремберг:[51] сказал мне за бокалом поссета[52] «За что я люблю вас, капитан Фортескью, так это за то, что вы никогда не смешиваете вино с философией!» Герцог д'Алансон – третий в нашей маленькой компании – похлопал меня по плечу и согласился с графом.

Этим трем именам – Бейбингтону, Сэведжу и Фортескью – в течение следующего месяца предстояло стать известными всей Англии. В тот момент Робин ничего не слышал о них, но его удивило, что эти три абсолютно разных человека, по-видимому, очень близки между собой. Простой солдат, привыкший работать руками, философ-дилетант со склонностью к отвлеченным диспутам и хвастливый капитан Фортескью. Последний был старшим из трех, и Робина вообще удивляло, как он мог оказаться гостем в Хилбери-Мелкум. В разговоре он постоянно щеголял знатнейшими именами, представляя их обладателей своими лучшими друзьями. Этот хвастливый болтун напоминал капитана из балаганной комедии. Одет он был под стать своим речам – в желтый атласный камзол, серый плащ с золотыми кружевами и штаны из голубого бархата.

– У нас здесь будет пьеса-маска, верно? – громко воскликнул капитан. – Когда я обедал с его светлостью герцогом де Гизом[53] в Париже, нас развлекали актеры из королевского театра. Никогда еще не видал такой компании. Бернардино де Мендоса был среди них наименее знатным.

Мистер Бейбингтон толкнул под локоть капитана Фортескью. Имя Мендосы, произнесенное громогласно, достигло главного стола, в то время как его вряд ли следовало вообще произносить в английском доме. Все присутствующие отлично знали, что испанский посол Бернардино де Мендоса был два года назад выдворен из Англии за участие в заговоре Трогмортона. Сам сэр Роберт с возмущением глянул на капитана, но того это ничуть не смутило.

– Как я сказал, – продолжал он, – Мендоса – незначительное лицо. Но сейчас этот парень – испанский посол во Франции, и если часто общаешься со знатью, то волей-неволей встречаешь и его. Знаете, мистер Бейбингтон, он болтал такое, хотя я этому не верю… – Фортескью понизил голос, но Робину удалось расслышать слова: – …шестьдесят тысяч человек, сэр, во главе с герцогом Пармским.[54]