«Если», 1999 № 07 - Журнал «Если»

Высокий чин хотел что-то сказать, но передумал.

— Уголь, говоришь, рубил? — ухмыльнулся он неприятно. — Вот и руби. Остальное не твоего ума дело. Твое дело отвечать, когда спрашивают!

Через неделю его освободили. К тому времени Лаврентий Павлович Берия был уже арестован, а по слухам, и расстрелян. В колониях шли чистки, лагерному начальству в этой суматохе до заключенного Штерна дела не было. А обо всей этой истории, вследствие которой запретили аэронавтику и ее самых ярых последователей рассадили по лагерям, знали, видимо, только в Москве.

В столице же вовсю шли аресты среди гэбистов. Взяли Абакумова, Рюмину ласты сплели; в такой обстановке о родственниках не вспомнишь, не то что о судьбе арестованных пятнадцать лет назад воздухоплавателей!

И вот, оказалось, вспомнили.

Клавдия Васильевна еще шипела на кухне о некоторых, что приходят на все готовенькое и не в грош не ставят заслуженных людей, что военный голод пережили, против партии и правительства черных замыслов не держали и любимого всем народом вождя не хаяли. Вот выпустили преступников из тюрем, они сразу власть набрали, вождей не ценят, товарища Сталина оплевали своей вредительской слюной и вообще стараются опять всячески гадить пережившему войну народу.

Аркадий Наумович посидел, задумчиво разглядывая повестку, потом встал, отломил кусок мякиша и принялся разминать его до густоты и вязкости пластилина. Достав из серванта спичечный коробок с изображением аэроплана на этикетке, Аркадий Наумович вытряхнул его содержимое на ладонь, и комната тут же осветилась нестерпимым голубым светом. Вмяв источник свечения в хлебный мякиш, Штерн спрятал шарик в ту же спичечную коробку и накрыл сверху спичками. И вовремя — из кухни уже приближались шаркающие шаги, дверь без стука отворилась, и заглянувшая в комнату Клавдия Васильевна испуганно спросила:

— Вы чего хулиганите, гражданин Штерн? Хотите квартиру спалить?

Аркадий Наумович спрятал спичечную коробку среди нехитрых запасов во вместительном ящике серванта, повернулся к старухе и примирительно сказал:

— Да это не я, Клавдия Васильевна, это внизу «Аннушка» прошла. Погода сегодня влажная, провода и искрят!

В тот субботний день Аркадий Наумович долго бродил по аллеям Центрального парка, что на Елагином острове. Было уже довольно тепло, и почки на деревьях набухли, обещая в скором времени выбросить острые стрелы листьев. Стоял редкий для Ленинграда ясный день, полный пронзительной синевы. Со взморья веяло соленой свежестью, которая заставляла Штерна кутаться в плащ. Господи! В парке было так хорошо, что совершенно не хотелось возвращаться в душную коммуналку. Говорят, что некоторые люди предчувствуют неприятности. Это порой сберегает им массу нервных клеток, а иногда и жизнь. Годы, проведенные в зоне, где человеческая жизнь порой стоит не дороже пачки чая, а иногда отнимается просто из-за неудачной игры в карты, научили Штерна ощущать приближение этих самых неприятностей шкурой. Может быть, потому он, сам того не сознавая, сегодня никуда не спешил.

И только когда сумерки стали осязаемы и бурыми размытыми струйками поплыли над землей, а деревья начали сливаться в неровную зубчатую полосу, забором отделяющую землю от небес, он нехотя направился в сторону дома, время от времени останавливаясь, чтобы угадать в нарождающихся звездах знакомые созвездия.

Предчувствия его не обманули.

Лана, внучка покойной Клавдии Васильевны, жившая в ее комнате второй год, открыла дверь на звонок и сразу же сообщила:

— А у вас гости. Аркадий Наумович.

Никаких гостей Штерн не ждал. Сердце заныло. Не зря ему сегодня не хотелось идти домой. Кого там еще принесло? Опять этого энкаведиста? Он даже не сразу вспомнил фамилию и звание подполковника Авруцкого, курировавшего его на Литейном, а когда вспомнил, то это уже было не нужно. Из комнаты Ланы с семейным альбомом в руках вышел не знакомый Штерну худощавый мужчина примерно его возраста, в хорошем костюме, белоснежной сорочке и со щеточкой рыжеватых усов на жестком лице.

— Ба-ба-ба, — улыбаясь, сказал он и передал Лане альбом. — А вот наконец и наш Аркадий Наумович!

— С кем имею честь? — сухо спросил Штерн.

— Ну что вы, Аркадий Наумович, — мужчина улыбался, а серые его глаза были сухи и внимательны. — Зачем же так сразу? Давайте познакомимся. Никольский Николай Николаевич, старший научный сотрудник НИИ атмосферных явлений. Вы — Аркадий Наумович Штерн, один из прославленных аэронавтов тридцатых. Сам фотографию видел — там Усыскин и Мамонтов, Минтеев, Урядченко, Хабибулин, Дроздов, Новиков. Весь цвет, вся слава советской аэронавтики!

Он сыпал именами, а сам незаметно для Ланы настойчиво подталкивал Штерна к дверям его комнаты, и растерявшийся от неожиданного визита Штерн покорно впустил гостя к себе в комнату.

— Скромно живете, — заметил Никольский, цепко оглядывая жилище. — Но уютно. И Ланочка у вас соседка замечательная, а уж Николай Гаврилович — сущий военный теоретик!

«Гляди ты! — хмыкнул про себя Штерн. — Он уже со всеми перезнакомился. Хитер хорек!»

Никольский меж тем уже бесцеремонно распоряжался в комнате. Достал из неведомо откуда взявшегося портфеля и поставил на стол бутылку коньяка, уложил в тетушкину хрустальную вазу румяные глянцевые яблоки и несколько мандаринов, умело вскрыл коробку московских шоколадных конфет.

Никольский ловко открыл коньяк, разлил его по рюмкам и посмотрел на хозяина комнаты.

— Ну, за знакомство? — предложил он.

Они выпили. Коньяк был терпким и отдавал шоколадом. Такой коньяк Аркадий Наумович в своей жизни пил только раз, после того, как полет Минтеева и Усыскина во время внезапно начавшегося урагана, о котором не предупредили, да и не могли предупредить метеорологи, закончился невероятной удачей. Профессор Тихомиров тогда привез прямо в ангар бутылку еще дореволюционного коньяка «Шустовский», которым они и отметили второй день рождения благополучно приземлившихся товарищей.

— А любопытство-то гложет? — подмигнул Штерну гость. — По глазам вижу, что снедает вас любопытство. Зачем ты ко мне, товарищ Никольский, пожаловал, что тебе надо от уставшего человека?

Штерн промолчал.

Никольского молчание хозяина не смутило. Он снова разлил по рюмкам коньяк и поднял свою:

— За взаимопонимание!

Выпили за взаимопонимание.

— Как вы меня нашли? — спросил Аркадий Наумович.

— Вы знаете, элементарно, — Никольский ловко очистил мандарин и бросил дольку в рот. — Мне попалась фотография, на обороте которой были ваши данные. Я и послал запросы в адресные бюро Москвы и Ленинграда. Минтеева я уже живым не застал, а с вами мне повезло.