Мечи легиона - Гарри Тёртлдав

— Хорошо бы потушить его, нашпиговать грибами и тмином, затем снять лишний жир, добавить масла…

— Помни, где находишься, — остановил его Горгид. — Радуйся, если удастся его хотя бы поджарить.

Приунывший Виридовикс кивнул.

Один аршаум вскрикнул от неожиданности, а его лошадь в ужасе заржала, когда на охотника набросился огромный дикий кот. Зверь цапнул когтями по боку лошади, вонзил зубы в бедро загонщика и исчез прежде, чем ошеломленные аршаумы успели что-либо сделать. Ругаясь на чем свет стоит, кочевник обмотал рану чистой тряпицей и продолжил путь. Он делал вид, что не обращает внимания на насмешки окружающих. Горгид напомнил себе о том, что надо будет взглянуть на рану, когда охота закончится. Укусы животных почти всегда воспаляются.

Охотники с плеском перешли маленькую холодную речку и подняли в воздух сотни уток и гусей. Стрелы полетели в добычу. Виридовикс жадно схватил подстреленного одним из аршаумов жирного гуся — тот шлепнулся неподалеку от кельта.

— Я его никому не отдам! — грозно заявил Виридовикс, словно бросая вызов всей Вселенной. — Хорошее темное мясо. Свежее, мягкое. Ну, — добавил кельт, посмотрев Горгиду в глаза, — я с удовольствием поделюсь им с кем-нибудь… если кто-нибудь прекратит насмехаться надо мной.

— Похоже, я обречен умереть с голоду, — фыркнул грек.

Гуделин торжественно произнес:

— Если ты, о чужеземец, ищешь похвал, то я с удовольствием составлю достойный панегирик твоим достоинствам в обмен на ножку этой сочной птицы. — Гуделин принял соответствующую позу, что стоило ему, неопытному наезднику, немалых усилий, и принялся декламировать: — О взлелеянный Фосом чужеземец, храбрейший воин, прославленный подвигами и не ведающий колебаний…

— Заткнись, Пикридий, — оборвал его Скилицез. — Ты толще этой чертовой птицы и жирнее гусиного жира.

Не позволив себе смутиться и даже не запнувшись, бюрократ продолжал импровизировать. Он слишком хорошо знал, что «панегирик» злит Скилицеза.

— Хотел бы я, чтобы их поймали побольше, — проговорил Горгид. — Столько упустили!

— Поймаем! — обещал Ариг и махнул рукой. — Видишь? Толаи уже приготовился. Как только мы поднимем достаточно большую стаю…

В обычные дни Толаи носил меховую шапку, тунику из мягкой замши, тяжелую куртку из овчины, кожаные штаны и сапоги из выделанной кожи — и ничем не отличался от остальных кочевников клана. Однако сегодня Толаи красовался в облачении шамана. Длинная разноцветная бахрома покрывала его одежду. Некоторые полоски бахромы были завязаны в узелки, чтобы поймать злых духов, другие болтались свободно. Страшная деревянная маска, обтянутая кожей и раскрашенная, закрывала лицо. Когда шаман мчался на коне, он представлял собой жутковатое зрелище. Только сабля, висевшая у него на поясе, выдавала в нем человека, а не демона.

Завидев Толаи, Скилицез очертил на груди большой круг и пробормотал молитву. Горгид уловил: «… и избави меня от волхвования языческого». Неустрашимый перед лицом любой другой опасности, Скилицез — глубоко верующий видессианин — весьма подозрительно относился к религии других народов.

Горгида это рассмешило. Но потешался он вовсе не над Скилицезом. Ведь и сам Горгид питал недоверие к магии любого сорта. Магия вопиюще противоречила тому рационализму, с которым Горгид привык смотреть на мир еще с той поры, когда был безусым юнцом. То обстоятельство, что грек сумел воспользоваться магией при исцелении больных, отнюдь не помогало ему чувствовать себя легко и свободно в присутствии колдунов.

Должно быть, последнюю мысль грек высказал вслух. Виридовикс тотчас же отозвался:

— Естественно. Ведь этот мир для нас совсем новый. Или ты ничего не изволил заметить, слишком увлеченный своим царапанием по пергаменту? Знаешь что? Лично я принимаю вещи такими, как они есть. Так оно лучше, чем ломать себе голову да гадать: откуда все взялось, да почему это так, а не иначе…

— Хочешь быть кочаном капусты — пожалуйста, путь свободен, — резко ответил Горгид. — Что до меня, то я хочу прежде всего понять причину вещей.

— Кочан капусты? Ну ладно, по крайней мере ты признал, что у меня есть голова. Стало быть, ты относишься ко мне лучше, чем притворяешься. — Виридовикс проказливо усмехнулся. Гуделин дразнил Скилицеза помпезными выходками, а Виридовикс Горгида — легкомыслием и беспечностью.

Мимо всадников пронеслось стадо диких ослов. Эти животные напоминали бы небольших лошадей, если бы не хвосты, почти не покрытые шерстью, и короткие жесткие гривы. Рядом со стадом бежали три волка — сейчас хищники были не охотниками, а скорее добычей. Завидев аршаумов, волки метнулись прочь с такой скоростью, словно повстречали степной пожар.

Лошади перевалили через маленький холм и поспешили к другому ручью. Барабанное цоканье копыт снова подняло в воздух целую тучу куликов, уток, гусей и лебедей. Воздух наполнился хлопаньем крыльев. С десяток птиц упало, пронзенных стрелами, — кочевники стреляли с большого расстояния. Но снова Горгиду показалось, будто вся стая счастливо избежала стрел.

Горгид увидел, как дьявольская маска Толаи повернулась к Аргуну. Каган резко взмахнул рукой. Шаман начал нараспев читать заклинание, плавно поводя обеими руками; свою лошадь Толаи направлял обоими коленями. В том мире, где родился грек, всаднику при этом нелегко было бы оставаться в седле. Но аршауму такую задачу облегчали стремена.

Как только заклинание набрало силу, над ручьем забурлили темные облака. Они возникали из полной пустоты, поскольку небо оставалось чистым, без единого облачка. На птиц внезапно обрушился сильный ливень. Прошло всего несколько секунд с тех пор, как стая поднялась в воздух, — и вот потоки воды бросили птиц на землю. Горгид слышал отчаянное кряканье перепуганных уток. Птичий гвалт перекрыл даже шум колдовского дождя.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Птицы лежали по берегам ручья. У некоторых были сломаны крылья, другие захлебнулись в потоках воды. Многие находились еще в состоянии парализующего ужаса.

Радостно крича и славя Толаи, кочевники бросились на добычу. Они оглушали птиц древками копий, рубили саблями, пронзали стрелами.

— Ах, жареная уточка! — восторженно возопил Гуделин, хватая здоровенного селезня с зелеными крыльями. Гордо вскинув голову, бюрократ добавил: — Не слыхать тебе теперь от меня панегирика, о чужеземец!

— Вот уж о чем горевать не стану! — парировал кельт.

Скилицез коротко фыркнул.

Всадники мчались вперед, разбрызгивая лужи жидкой грязи — все, что осталось от колдовского ливня.