Горький квест. Том 1 - Александра Маринина

Джонатан в тот момент не сомневался, что все его потомки будут вести требуемые записи, в которых скрупулезно и дотошно отразят события своей жизни, опишут чувства, эмоции и даже сны, обоснуют принимаемые решения, проанализируют состояние здоровья. Непрерывность наблюдения из месяца в месяц и из поколения в поколение стала тем стержнем, на который нанизывались все прочие условия проекта, в том числе и финансовые. Тот, кто добросовестно и постоянно ведет записи, получает ежегодное вознаграждение, довольно существенное. Если записи в течение длительного времени не ведутся, право на вознаграждение утрачивается навсегда. Исключением могут быть только случаи, когда перерыв в наблюдениях вызван уважительными причинами, но и в этом случае «Берлингтон и сын» должны быть предварительно поставлены в известность о том, что в положенное время ежемесячный отчет представлен не будет, но пропущенный период непременно будет подробнейшим образом отражен в следующем отчете. При отсутствии подобного предуведомления выплаты прекращаются.

На контору Берлингтона и ее будущих правопреемников налагалась также обязанность по приисканию финансовых инструментов, позволяющих не только сохранять, но и приумножать выделенные на проект средства с тем, чтобы итоговая выплата через 150 лет стала достаточно внушительной и при этом не утрачивалась возможность поддерживать сам проект, то есть обеспечивать документооборот, финансовый контроль и регулярно выплачивать вознаграждение тем, кто ведет записи.

Мой прапрадед был уверен, что предусмотрел всё. Документ, в котором он расписывал свою затею, оказался огромным и наполненным множеством мелких подробностей и уточнений. Берлингтон давно уже перестал чему бы то ни было удивляться, когда на пороге его кабинета возникала фигура Джонатана Уайли: он просто выслушивал богатого чудаковатого клиента и делал так, как тот хотел.

Надо признать, что в первые несколько лет у Джонатана не возникло никаких оснований для сомнений в своей правоте. Фрэнк с энтузиазмом принялся за дело, совершенно забросив свои философские труды и полностью погрузившись в наблюдения за детьми. О том, что Марджори не его дочь, он, разумеется, знал, но счел, что это более чем умеренная плата за возможность вести спокойный уединенный и достаточно роскошный образ жизни в просторном и красиво обставленном удобном доме. Кроме того, девочка в глазах Фрэнка вообще имела малую ценность, зато оба сына – несомненно его дети, его гордость, наследники, похожие и на самого Фрэнка, и друг на друга. Джонатан же, не страдавший излишней деликатностью, заявил напрямую:

– Очень хорошо, что Грейс родила одного ребенка от Купера и двоих от Фрэнка. Это даст возможность проследить, как проявится наследственность Уайли в сочетании с наследственностью разных отцов, но в условиях одинакового воспитания.

Такая циничная откровенность покоробила и Фрэнка, и Купера, и саму Грейс, но все промолчали, сделав вид, что ничего особенного не случилось. Все зависели от старого Джонатана, все жили на его деньги и плясали под его дудку. Без денег Джонатана придется закрыть клинику Купера, и Грейс не сможет проводить с ним дни напролет. Без денег Джонатана не на что будет растить детей, а Фрэнку придется искать работу учителя или репортера вместо того, чтобы наслаждаться теплым уютным домом с немногочисленной, но вышколенной прислугой.

Бестактный цинизм моего прапрадеда простирался так далеко, что себя самого, а также дочь, зятя и Купера он стал называть «производителями».

– Каждый производитель должен написать подробнейшее изложение своей жизни, а также все, что он знает о своих предках. Это станет первоначальной базой для исследования, – говорил он.

И начал с себя. Всё, что мне известно о Джонатане, я вычитал в его жизнеописании и в последующих дневниках, которые правильнее было бы именовать ежемесячниками. Джонатан подавал пример всем остальным, старательно ведя записи и строго в установленные дни передавая их в контору «Берлингтон и сын».

Все шло как по маслу. После смерти Джонатана в 1877 году проект продолжал развиваться благодаря неослабевающим усилиям Грейс, ее мужа и ее любовника. Жизнь менялась не так быстро, и технический прогресс хотя и казался стремительным, но на самом деле, если сравнивать с концом ХХ века и началом ХХI, полз черепашьим шагом. Ничто не предвещало, как говорится…

Перелом наступил в середине 1880-х, когда дети Грейс один за другим начали выпархивать из родительского гнезда.

Первой из дома ушла Марджори, по уши влюбившись в Оливера Линтона, нищего журналиста, сочувствовавшего идеям социализма. Ежегодное пособие, высылаемое Берлингтоном, оказалось для молодой семьи единственным способом выжить, ибо полученное приданое прожили даже раньше, чем родился первый ребенок. Старший сын, Эндрю, с детства проявлял склонность к профессии актера, но честно пытался, под давлением Фрэнка-старшего и Грейс, получить «приличное» образование, однако не преуспел, какое-то время болтался без дела, а потом просто сбежал, оставив прощальную записку и пообещав непременно дать знать о себе. Записка была показана в конторе «Берлингтон и сын» с обещанием непременно представить отчет за пропущенный период. Письмо от беглеца пришло только через год: Эндрю сообщал, что поступил в труппу где-то на Юге. Никто в семье Уайли не сомневался, что труппа какая-нибудь третьеразрядная. Старшему сыну немедленно был направлен ответ, в котором говорилось примерно следующее (самого письма я не видел, цитирую по записям Грейс): «Ты можешь жить как хочешь и где хочешь, на все твоя воля, но каждый месяц ты должен присылать отчет. И не забудь подробнейшим образом изложить все события последнего года. Помни, что интересы науки выше твоих личных амбиций». Вероятно, Эндрю был сильно задет, потому что второе письмо, оно же и последнее, пришло довольно быстро. Оно оказалось приложено к очередному отчету Фрэнка-старшего, поэтому я имел возможность с ним ознакомиться. «Я всегда чувствовал, – писал Эндрю, – что мы с братом и сестрой являемся лишь инструментом для набивания ненасытной утробы ваших чудовищных устремлений, не имеющих ничего общего с настоящей наукой. Я не желаю класть свою жизнь и свое личное счастье на этот ложный, гнилой алтарь. Занимайтесь своей алхимией без меня. Мардж слишком дорожит своим бездарным писакой, чтобы отказаться от денег, которые получает от Берлингтона. Надеюсь, Фрэнки окажется умнее и тоже откажется подпитывать ваши никчемные амбиции, которые если и есть, то как раз у вас, а вовсе не у меня. Я просто хочу жить свободно. Можете сказать Берлингтону, что в его деньгах я не нуждаюсь и от меня он не получит больше ни слова».

Конец ознакомительного фрагмента.