В кварталах дальних и печальных - Борис Рыжий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прощанье
Попрощаться бы с кем-нибудь, что ли,да уйти безразлично кудас чувством собственной боли.Вытирая ладонью со лбакапли влаги холодной.Да с котомкой, да с палкой. Вот так,как идут по России голоднойтени странных бродяг.С грязной девкой гулять на вокзале,спать на рваном пальто,чтоб меня не узнали —ни за что, никогда, ни за что.Умереть от простудыу дружка на шершавых руках,Только б ангелы всюду…Живность вся, что живет в облаках,била крыльями частои слеталась к затихшей груди.Было б с кем попрощатьсяда откуда уйти.
1995, ноябрь«Вы говорите: “Мысль только…”»
Ю.Л. Лобанцеву[25]
Вы говорите: «Мысльтолько…» Но если такя разумею, мы свами идём во мрак.Разум, идея, мозг,грозная сеть наук.Глупость какая — Бог.Что это — чувство? Звук.Ежели так, какойв смысле есть смысл. Нулимы, или новый слойлуковицы-Земли.Ежели так, тогдамне пустота яснакосмоса. Но показдесь, на Земле, весна,волнует меня однатема под пенье птиц:девичих ног длинаи долгота ресниц.Вот что скажу ещё:будем мы жить, покачувства решают всё,трепет души, стиха.
1995, ноябрь«Ходил-бродил по свалке нищий…»
Ходил-бродил по свалке нищийи штуки-дрюки собирал —разрыл клюкою пепелище,чужие крылья отыскал.Ну что же ты, лети, бедняга,не бойся больше ничего.Ты — здесь никто, дурак, бродяга —там будешь ангелом Его.Но оправданье было веским,он прошептал его: «Заметь,мне на земле проститься не с кем,чтоб в небо белое лететь».
1995Девочки-монашки в городском саду
Девочки-монашкив городском саду.Все они милашкина мою беду.За стеною белыйвиден белый храм.Богу нету дела,что творится там.
Что же ты, остаткиразливай, дружок.Я за вас, касатки,пью на посошок.Не любви Господней,право же, желать.Вот что мне сегодняхочется сказать.
Вы не одиноки,ибо с вами Бог.Это так жестоко —как я одинок.Днем я пью, а ночьюя пишу стихи.Это, между прочим,все мои грехи.
Вот бы кто с любовью,чтоб меня спасти,тихо к изголовью— Господи, прости! —
просто сел, родные,что-то нашептал.Чтоб совсем иныея стихи писал.
1995, ноябрьНа мосту
Не здесь, на мосту, но там, под водой,мы долго стояли с тобой —
под волны бежав от себя, за черту —на ржавом старинном мосту.
Мы здесь расставались с тобой навсегда.Но там, где чернела вода,
казалось, мы будем обнявшись векастоять. И шумела река.
И дни пролетели. И с мыслью однойпришел я сюда. Под водой
мы не расставались. И я закурилтихонько. И я загрустил.
О, жизнь. Лабиринты твои,зеркала кривые. Любовь умерла.
Как сладко и горько мне думать о том,что там в измеренье ином,
я счастлив. Я молод. Я нежен, как бог.И ты меня любишь, дружок.
1995, ноябрь«Прости меня, мой ангел, просто так…»
Прости меня, мой ангел, просто так —за то, что жил в твоей квартире.За то, что пил. За то, что я — чужак —так горячо, легко судил о мире.Тот умница, — твердил, — а тот дурак.
Я в двадцать лет был мальчиком больными строгим стариком одновременно.Я говорил: «Давай поговоримо том, как жизнь страшна и как мгновенна.И что нам ад — мы на земле сгорим».
И всяким утром, пробудившись, вновья жить учился — тяжко, виновато.Во сне была и нежность и любовь.А ты, а ты была так яви рада.А я, я видел грязь одну да кровь.
Меня прости. Прощением твоимя буду дорожить за тем пределом,где все былое — только отблеск, дым.…за то, что не любил, как ты хотела,но был с тобой и был тобой любим!
1995, ноябрь«Когда я утром просыпаюсь…»
Когда я утром просыпаюсь,я жизни заново учусь.Друзья, как сложно выпить чаю.Друзья мои, какую грустьрождает сумрачное утро,давно знакомый голосок,газеты, стол, окошко, люстра.«Не говори со мной, дружок».Как тень слоняюсь по квартире,гляжу в окно или курю.Нет никого печальней в мире —я это точно говорю.И вот, друзья мои, я плачу,шепчу, целуясь с пустотой:«Для этой жизни предназначенне я, но кто-нибудь иной —он сильный, стройный, он, красивый,живет, живет себе, как бог.А боги всё ему простилиза то, что глуп и светлоок».А я со скукой, с отвращеньеммешаю в строчках боль и бред.И нет на свете сожаленья,и состраданья в мире нет.
1995, декабрь«Ах, бабочка — два лепесточка…»
Ах, бабочка — два лепесточкапорхающих. Какую тьмупророчишь мне, сестричка? Дочка,что пишут сердцу моемутакие траурные крыльяна белом воздухе? Не такли я, почти что без усилья,за пустяком пишу пустяк:«Летай. Кружись. Еще немножко.Я, дорогая, не допел.Спою и сам тебе ладошкуподставлю, белую как мел».
1995, декабрьДетское стихотворение («Видишь дом, назови его дом…»)
Видишь дом, назови его дом.Видишь дерево, дерево тоженазови, а потом… А потомназови человека прохожим.Мост мостом постарайся назвать.Помни, свет называется светом.Я прошу тебя не забыватьговорить с каждым встречным предметом.Меня, кажется, попросту нет —спит, читает, идет на работучей-то полурасслышанный бред,некрасивое чучело чье-то.И живу-не-живу я, покадорогими устами своими —сквозь туман, сон, века, облака —кто-нибудь не шепнет мое имя.Говори, не давай нам забытьнаше тяжкое дело земное.Помоги встрепенуться, ожить,милый друг, повстречаться с собою.
1995, декабрь«Не верю в моду, верю в жизнь и смерть…»
Не верю в моду, верю в жизнь и смерть.Мой друг, о чем угодно можно спеть.О чем угодно можно говорить —и улыбаться мило, и хитрить.
Взрослею, и мне с недавних порнеобходим серьезный разговор.О гордости, о чести, о земле,где жизнь проходит, о добре и зле.
Пусть тяжело уйти и страшно жить,себе я не устану говорить:«Мне в поколенье друга не найти,но мне не одиноко на пути.
Отца и сына за руки беру —не страшно на отеческом ветру.Я человек, и так мне суждено —в цепи великой хрупкое звено.
И надо жить, чтоб только голос креп,чтоб становилась прочной наша цепь».Пусть одиночество звенит вокруг —нам жаль его, и только, милый друг.
1995, декабрьДевочка с куклой
