Законодатели - Вера Крыжановская

Любуясь восхитительными картинами, вызванными моим трудом и знаниями, я испытывал удовлетворение человека, исполнившего свой долг. Но я был один, всегда один… Порою душу угнетала тоска по родине, мучила почти болезненная жажда услышать человеческий голос вместе с душевной усталостью и невыразимой словами потребностью отдыха. В такие-то тяжелые минуты меня никогда не покидала дружба Эбрамара, и благодатное забытье смежало мои усталые глаза. Тогда я видел своего друга, его горячая, светлая рука опускалась на мое чело, его глаза с любовью смотрели на меня, и я чувствовал, как все существо мое проникалось живительной теплотой, совсем иной, чем обычно действующая сил природы. Я чувствовал потоком изливавшуюся на меня любовь. Недаром любовь дает счастье, ибо представляет она совершенно особенную субстанцию такой силы, что влияет даже на посвященного.

Однажды, когда у меня было подобное же видение, Эбрамар сказал мне:

– Накинь плащ, Удеа, возьми дорожный посох и арфу, иди прямо и найдешь нечто приятное для тебя.

Он улыбнулся, крепко пожал мою руку и… я открыл глаза.

Горячо помолясь, забрал я указанные предметы, прихватил немного пищи и вышел из пещеры, где так много страдал и работал. Дорога казалась мне бесконечной; я прошел сначала земли, бывшие моим духовным достоянием, а потом началась невиданная страна с восхитительной растительностью и исполинскими животными необыкновенных и странных видов; но животные бежали от меня, чувствуя особый, странный, присущий нам аромат.

Наконец я добрался до широкой реки. С моей стороны спуск был пологий; другой же берег представлялся каменистым и слегка поднимался террасами, а наверху окаймлен был темной полосой леса.

Крик птицы и шумное хлопанье крыльев привлекли мое внимание. Я увидел большого белого феникса; в длинном хвосте и крыльях белые перья перемешаны были с бирюзово-голубыми, а умную голову украшал золотистый хохолок.

Я вздрогнул и обрадовался, узнав мифическую птицу – крылатого посланца магов. Увидав, что красивое пернатое побежало вдоль берега, я последовал за ним и вскоре заметил огромное дерево, лежавшее поперек реки и образовавшее мост, по которому я тотчас перешел на другую сторону.

Крылатый проводник мой ждал меня и побежал к лесу, оборачиваясь иногда, словно удостоверяясь, следую ли я за ним. Вступив в лесную чащу, я с удовольствием увидел, что мы идем по тропинке, вившейся между стволами столетних великанов; огромные ветви их переплелись и образовали купол, чрез который едва сквозил зеленоватый полусвет.

Пройдя более часа, мы вышли на обширную прогалину, и тут я вскрикнул от удивления. Передо мною стоял хорошо знакомый огромный сфинкс; только вместо красноватой окраски, как было на Земле, он был, как снег. На клафте, покрывавшем его голову, сверкал ослепительный изумрудного цвета свет, а в ногах была высокая каменная, с каббалистическими знаками и инкрустацией плита, закрывавшая вход, в ту же минуту сдвинутая в сторону. Изнутри струился яркий свет. Тут мой пернатый красавец издал веселый клёкот, взмахнул крыльями и улетел, а я продолжал стоять в нерешительности.

Вдруг на пороге входа показался человек высокого роста в длинном белом одеянии, с золотым, блестящим нагрудным знаком; голову его украшал клафт. Не могу выразить то чувство счастья, которое я испытал при виде его. Я не был в состоянии выговорить ни слова, потому что судорога сдавила мне горло; я бросился к незнакомцу и упал на колени. Но меня тотчас же подняла твердая рука, и глубокий гармоничный голос произнес:

– Удеа, сын мой, разве ты не узнаешь меня?

Все еще дрожа, взглянул я на него и теперь узнал в нем одного из великих иерофантов, Нараду, которого я глубоко уважал за огромную ученость и доброту.

– Учитель! – воскликнул я, целуя его руку. – Каким образом ты здесь?

– Иди, и мы побеседуем, – ответил он, ведя меня по коридору, освещенному фосфорическими шарами.

Дальше мы вошли в маленькую комнату, обставленную с такими удобствами, которых я давно не знал. Он усадил меня и дружески сказал:

– Ты спрашиваешь, почему я здесь? Разве ты забыл, что многие из наших, постигших уже высшую науку братьев, добровольно удалялись в это изгнание, чтобы направлять и поддерживать других, сосланных сюда для искупления вины, и помогать им среди лишений здешней жизни? Некоторым из них понадобилось по различным причинам вернуться на землю, а в числе изъявивших желание их заменить тут оказался и я.

Радость встретить наконец человеческое существо, а тем более учителя, с которым я мог поговорить, так взволновала меня, что из глаз брызнули слезы, а Нарада положил руку мне на голову и сочувственно сказал:

– Успокойся, сын мой. Я вижу, что самая трудная часть твоего искупления прошла; теперь ты отдохнешь здесь, около меня, и я покажу тебе много интересного, что украшает уже наше новое местопребывание.

Я поднял голову, а взор мага подкрепил меня и успокоил: такое понимание человеческих слабостей читалось в его глубоких непроницаемых глазах вместе со снисходительностью и бесконечной любовью.

– Учитель, могу я узнать, много ли здесь таких же, как я, братьев-изганников? – спросил я, успокоившись.

– Да с сотню. Они расселены по разным местам огромного материка, и позже я познакомлю тебя с некоторыми из них для совместной работы; а пока отдохни. Пойдем, я покажу тебе мое и твое временное помещение.

Нарада занимал три комнаты. Одна была библиотекой, вторая прекрасно оборудованной лабораторией с различными инструментами, а третья – спальней, служившей вместе с тем и для работы. Комната рядом предназначалась мне, и я скоро заснул крепким, здоровым сном на удобной постели.

Следовавшие затем дни были невыразимо приятны, я отдыхал физически, а разговоры с учителем были отдохновением для души.

О Земле мы не раз говорили, и тогда учитель доставил мне радость повидать Эбрамара и обменяться с ним несколькими словами. Мы беседовали как-то в его лаборатории; рассматривая незнакомые мне инструменты, и расспрашивая об их устройстве, я вдруг вспомнил, что слышал раньше, будто наставники сообщаются с другими планетами, и спросил, не поддерживает ли он сношений с нашей Землей. На это Нарада, улыбаясь, ответил:

– Вижу, что ты все еще не можешь привыкнуть любить и считать родной страной место своего изгнания; но ты не прав, потому что этот мир, как и тот – драгоценный перл в венце Создателя, излившего и на него Свои благодеяния. На твой вопрос я отвечу, что сношусь с братьями, и для твоего удовольствия покажу прибор, которым обыкновенно пользуюсь, но для этого придется подождать ночи.

С наступлением темноты Нарада повел меня в одно из ближайших зданий. Это была очень высокая кирпичная башня, по внутренней винтовой лестнице мы поднялись наверх.

Там, на площадке, стоял инструмент вроде большого телескопа, изобретенного позже на Земле; на конце длинной трубы был большой подвижной круг, покрытый изнутри студенистым веществом, испещренным тонкими фосфоресцировавшими линиями.

– Благодаря этому аппарату мы увидим, что происходит на нашей старой родине. Но великие посвященные всех миров нашей системы для сообщения между собою пользуются еще более совершенными приборами.

– А которая же из этих планет нашей системы самая интересная, наиболее совершенная? Земля ведь еще на очень низком уровне, а мир, где мы теперь находимся, населен дикарями! – заметил я.

– Ну, ну! За что такое пренебрежение к бедному миру! Ты должен знать по опыту, что и там, откуда ты пришел, далеко не везде процветают добродетель и гармония, а населяющая публика довольно беспорядочная. Самая совершенная планета нашей системы – Солнце; туда вовсе не допускаются низшие расы, и там не существует смерти.

Сказанное мною дает понять, что населяющие Солнце существа достигли той степени очищения, которая дает им возможность переходить в высшие системы без телесной смерти. Солнце всегда составляет последнюю степень каждой системы и, как ни странно это покажется человеку несведущему, а Солнце обитаемо, хотя никакой созданный человеческой рукой инструмент не может показать, что происходит за огненной оградой царственного светила.

Но вернемся к сношению с Эбрамаром. Сядь на этот табурет и приложи глаз к отверстию трубки.

Я сел и видел, как Нарада пальцем нажал пружину, и круг завертелся с изумительной быстротой; но сначала я не мог разглядеть ничего, кроме огненных черт. Через некоторое время вращение стало замедляться, и как будто приближалась огромная темная масса, потом появились очертания большого континента: предметы обозначались все яснее, и я мог различить уже во всех подробностях горы, долины и прочее. Это производило впечатление, точно я сижу у окна, и перед ним проходят виды населенных местностей. Но вдруг сердце мое усиленно забилось, потому что местность стала знакомой, и наконец показался дворец Эбрамара, окруженный садами, а на аллее, ведущей к террасе, он сам со свитком в руке. Казалось, что он смотрит на меня, приветствует рукою и улыбается. При виде друга и мест, где я провел с ним столько счастливых дней, меня охватило такое волнение, что закружилась голова. Я выпрямился и аппарат остановился.