Мантикора - Робертсон Дэвис

— Нет. Я уже решил. Я хочу продолжать лечение.

— Почему?

— Но ведь вы знаете почему.

— Да, но я должна выяснить, знаете ли вы.

— Вы согласны со мной, что пьянство — это симптом, а не моя болезнь?

— Давайте не будем говорить о болезни. Болезнью в вашем случае был бы психоз, которого вы боитесь и который, конечно же, всегда возможен. Хотя богатые редко сходят с ума. Вы это знали? Они могут страдать неврозами и часто в самом деле страдают. Но психозами редко. Давайте скажем, что ваше психологическое состояние неудовлетворительно и вы желаете выйти из него. Это вас устроит?

— Кажется, сказано мягковато для того, что со мной происходило.

— Вы хотите, как ваша Нетти, сказать, что никто не знает, какие муки вы терпите? Уверяю вас, очень большое число людей терпят муки куда более серьезные.

— Ага, теперь я понял, в каком направлении мы движемся. Мы должны уничтожить во мне чувство собственной неповторимости. У меня этого в жизни было предостаточно, уверяю вас.

— Нет-нет. Мы в цюрихской школе на понижение, так сказать, не играем. Никто не собирается сводить ваши жизненные проблемы к нескольким шлепкам, полученным за то, что не делали ваши дела в горшок. Хотя это и может быть весьма важным — но никак не главной движущей силой в жизни. Конечно же, вы неповторимы. Все неповторимы. Никто не перенес того, что перенесли вы, потому что никто не побывал в вашей шкуре. Но мы принадлежим к человеческой расе, и наша неповторимость имеет пределы. А теперь — что касается лечения. Для начала несколько простых вещей. Вам лучше съехать из отеля и снять где-нибудь жилье. Здесь есть хорошие пансионы, где вам будет спокойно. Это весьма важно. Вам нужны покой и уединение, потому что большую часть работы вам придется проделывать самому между нашими встречами и вы будете сильно уставать.

— Ненавижу пансионы. Питание там обычно отвратительное.

— Верно. Но там нет баров, и хозяева недовольны, если гости злоупотребляют алкоголем в своих комнатах. Это даже хорошо, если вам будет неудобно (хотя и не невозможно) много пить. Я думаю, вам нужно попытаться дозировать свою выпивку. Не прекращайте пить совсем. Не спешите. Наши швейцарские вина очень вкусные.

— О Господи! Только не говорите мне о вкусном вине.

— Как вам угодно. Но будьте благоразумны. В настоящее время вы ко многим вещам относитесь все равно что запойный пьяница. Вы говорите, что алкоголь на вас не влияет, но вы глубоко заблуждаетесь.

— Я знаю людей, которые пьют не меньше моего, но с ними ничего такого не происходит.

— Да, у каждого есть такие знакомые. Но вы человек иного склада. Иначе, собственно, и не сидели бы здесь напротив меня.

— Если мы не будем говорить о том, как меня приучали к горшку, то в чем же заключается лечение? Запугивание и чтение лекций?

— Если это необходимо. Но обычно такой необходимости не возникает, а если и возникает, то это занимает лишь малую часть процесса лечения.

— Что же вы тогда будете делать?

— Ничего делать с вами я не буду. Я хочу попытаться помочь вам снова обрести ваше «я».

— Я ждал, что вы скажете «ваше лучшее „я“». Поможете стать послушным мальчиком.

— Ваше настоящее «я» может и не быть послушным мальчиком. Такое «я» было бы большим несчастьем. Ваше настоящее «я» может быть очень раздражительным и неприятным. Мы же с вами не в игры играем, мистер Стонтон. Нам могут встретиться опасности. Часть моей работы в том и состоит, чтобы предвидеть их и помочь вам совладать с ними. Но если опасностей избежать нельзя и они, вполне вероятно, носят разрушительный характер, не думайте, что я в силах помочь вам перепорхнуть через них. На нашем пути будут встречаться львы. Я не могу выдернуть у них зубы или попросить их втянуть когти. Я могу только дать вам несколько полезных советов о том, как приручать львов.

— Пугаете?

— Предупреждаю.

— А что нужно делать, чтобы добраться до львов?

— Мы можем начать почти с любого места. Но на основании того, что вы мне сказали, я думаю, лучше всего будет держаться обычного курса и начинать с начала.

— Детские воспоминания?

— Да, воспоминания вашей жизни вплоть до настоящего времени. Важные вещи. Основополагающие впечатления. Люди, которые много значили в вашей жизни, независимо от их роли — положительной или отрицательной.

— Похоже на фрейдизм.

— С фрейдистами мы не воюем, но и не придаем такого значения вопросам секса, как они. Секс очень важен, но если бы он был единственной важнейшей вещью в жизни, все было бы значительно проще; да и сомневаюсь, чтобы человек тратил тогда столько сил на то, чтобы прожить долгие годы, уже выйдя из того возраста, когда секс является величайшей радостью. Широко распространено заблуждение, будто бы у людей, живущих близко к природе, повышенная потенция. Ни в коем случае. Поживите с какими-нибудь туземцами — я жила целых три года, когда была моложе и очень интересовалась антропологией, — и вы узнаете правду. Люди ходят обнаженными, и никому нет ни малейшего дела — ни тебе намека на эрекцию, ни вихляния бедрами. А все потому, что их общество не дает им зелья Любви, которая является величайшим наркотиком нашего мира. Если же секс таки стоит в повестке дня, им приходится заводить себя танцами и всякими церемониями, чтобы создать соответствующий настрой, и тогда они, конечно, становятся очень активными. Но их важнейшая ежедневная забота — пропитание. Знаете, всю жизнь без особого ущерба можно прожить без секса. Сотни людей так живут. Но попробуйте один день прожить без еды, и этот вопрос станет для вас самым насущным. В нашем обществе пища это всего лишь толчок для наших вожделений. Нам нужно все — деньги, хорошее место под солнцем, красивые предметы, образование, святость… список очень длинен. Поэтому здесь, в Цюрихе, мы стараемся уделить должное внимание и всем этим вопросам тоже.

Обычно мы начинаем с того, что у нас называется «анамнез».[19] Вы получили классическое образование? Греческим владеете? Мы занимаемся вашей историей, встречаемся с людьми, которых вы, возможно, знаете, а возможно — нет, но которые являются частью вашего «я». Мы изучаем то, что вы помните, и то, что считали забытым. А по мере этого, как выясняется, уходим все глубже и глубже. И когда эти пласты удовлетворительно исследованы, мы решаем, нужно ли нам идти еще глубже — следующий шаг выводит вас за пределы индивидуальности, в общечеловеческое наследие.

— И сколько это длится?

— По-разному. Иногда долго, иногда все кончается на удивление быстро, в особенности если вы решаете не выходить за пределы вашей персональной сферы. И хотя я, конечно, что-то вам советую, но решение, как и все решения в этом виде работ, вы должны принять сами.

— Значит, мне следует начать рыться в памяти? Не хочу показаться чересчур деловым, как все североамериканцы, но я ограничен временем. Ну, то есть речь не может идти о трех годах или о чем-нибудь в этом роде. Я душеприказчик моего отца. Многое я могу сделать отсюда по телефону или по почте, но я не могу отсутствовать вечно. И еще нельзя закрывать глаза и на проблему «Кастора».

— Я всегда считала, что для улаживания наследственных дел требуется около трех лет. Я говорю о цивилизованных странах. Здесь, в Европе, есть страны, где такие процессы могут длиться и все десять лет, если только у вас есть деньги оплачивать расходы. Вам не кажется любопытным, что для улаживания дел умершего требуется приблизительно столько же времени, сколько нужно для того, чтобы распутать осложнения в жизни сорокалетнего человека? И тем не менее я понимаю ваши трудности. Поэтому, видимо, имеет смысл все же попробовать тот курс лечения, который я для вас наметила.

— А что это за курс?

— У нас есть много разных способов, чтобы запустить у пациента поток воспоминаний, выявить важные для него составляющие и дать к ним ключи. Некоторые пациенты рисуют картинки или лепят из глины. Были даже пациенты, которые танцевали и изобретали церемонии, отвечающие их ситуациям. Это может быть что угодно, главное, чтобы совпадало с характером анализанда.[20]

— Анализанда? Я что — анализанд?

— Ужасное слово, не правда ли? Обещаю, что больше не стану вас так называть. Будем придерживаться в наших беседах «ясного стиля», хорошо?

— Рамзи всегда говорит, что если вы понимаете, о чем говорите, то все может быть выражено «ясным стилем». Прочее — это «барочный стиль» (который, как он говорит, не годится для большинства людей) или «жаргон», а это, по его словам, уже дьявольские козни.

— Отлично. Однако вы должны запастись терпением, поскольку английский язык для меня не родной, а в моей работе возникает множество жаргонных словечек. Теперь что касается вас и того, чем бы вам заняться; картинки и фигурки, пожалуй, не подходят… Вы — юрист и, кажется, цените слова. Может, напишете резюме вашего дела?