Спасти Рюрика - Владимир Положенцев

– 19 сентября 96 года, – ответил он Вяземскому. Да, а в каком месте я окажусь?

– Вероятно, в Москве, а уж где точно, не берусь сказать, по прибытии разберетесь.

– И насколько часов Липатов исчезнет, долго его будем ждать? – поинтересовался продюсер, снова вспомнивший о водке.

– Перемещение через временной барьер микромира и возвращение обратно займет доли секунды, мы даже этого не заметим. Ведь частицы журналиста полетят в прошлое быстрее скорости света. Напомню, что от Луны до Земли свет долетает за полторы секунды, преодолев 384 000 километров.

– Счастливого полета, Юра, – помахал рукой продюсер, не натвори там, в 96-м, чего-нибудь. А то весь пространственный континуум нарушишь. Вернешься, а тут нет ни нас ни тебя, вот смеху-то будет.

– Слова какие умные выучил, заметки в Пионерскую правду можешь писать, – проворчал Липатов, забираясь на транспортер и ощущая себя полным идиотом. Разнесется ведь весть об этом дурацком эксперименте по Останкино, во все горло народ гоготать будет. Но чего не сделаешь ради любимой профессии.

Инженер велел Юре настойчиво думать о том дне, в который ему предстоит отправиться, чтобы помочь частицам заранее сориентироваться. Аккуратно проколол палец медицинским шприцем, набрал немного крови, удалился. Вернувшись, подсоединил к голове, рукам и ногам датчики. Над самым Юриным носом висел видеорегистратор, фиксировал все происходящее. Липатов хотел сказать что-то ироничное по поводу себя на прощание, но транспортер пришел в движение и он оказался в абсолютной темноте. Тихо. Заложило уши. Неожиданно перед глазами вспыхнул красный огонек. Зажмурился, а когда открыл глаза, транспортер уже выдвигался обратно.

В подвале горел тусклый свет. Инженер, оператор и продюсер стояли у погасшего экрана монитора.

– Ну как там, в 96-м? – спросил, ухмыляясь, Петя.

– Что?

– Не парься, фокус не удался, электричество кончилось.

Сделав шаг навстречу Юре, Вяземский развел руками:

– К сожалению. Наш поселок часто отключают от энергии. Я перешел на автономное питание, но его недостаточно для продолжения эксперимента. Придется отложить путешествие.

Олег Евгеньевич не назвал дату, когда можно будет приехать снова. Обещал позвонить. У Юры язык покрылся горечью, как с тяжелого похмелья. В груди ныло, кололо. Было жаль не столько потерянного времени, сколько себя. Тоже мне, опытный журналист, а позволил провести себя за нос какому-то инвалиду-изобретателю. Срывая с ног и рук датчики, он кипел негодованием. Чтобы я еще раз ввязался в телефонный разговор с каким-нибудь чудаком!

Попрощались с инженером быстро, сухо. Ирна же провожала съемочную группу не только до машины, но и потом, когда уже двинулись по грунтовке, бежала рядом до самых последних домов поселка. Собака как бы извинялась за хозяина.

– Славная девочка, – помахав ей рукой из окна, сказал продюсер. – Чего загрустил, Липатов? Подумаешь, машина не запустилась! Ты что, в самом деле, надеялся попасть в 96-й год? Глупости, сам же понимаешь. А так материал есть, изобретатель сконструировал мощный генератор холодной плазмы, с помощью которой собирается перемещать во времени частицы вещества. Во! Даже я понял. Желтизна, конечно, но агрегат есть, и в интервью он складно говорил. Чего тебе еще надо?

Вообще-то, действительно, больше ничего и не надо, внутренне согласился с продюсером Юра. Сюжет нарисую минут на пять без проблем. О черных дырах народу опять напомню, о сингулярности, о микромире. Хм, а неплохо было бы все же сгонять в 96-й, кое – чего подправить. Однако, прав Петя, если в прошлом что-то изменить, неизвестно еще что из этого получится. К тому же инженер не объяснил, как собирался возвращать мои протоны с нейтронами обратно. Застрянут еще в двух мирах и я вместе с ними. Впрочем, глупости все это.

Мысли его переключились на Аллу Борецкую. Столько лет прошло, а не могу себе простить, что натворил тогда в сентябре. Интересно, а она переживает? Или хотя бы вспоминает обо мне? 96-й, много тогда чего было. Первая чеченская война закончилась, марсианский аппарат в океан упал…

Пролетающий за окном машины мир мало волновал Юру. Возвращались по Кольцевой. Он рассеянно глядел на дорогу, по которой, как ему показалось, отчего-то много бежало автомобилей отечественного производства. Откуда они вдруг повылезали? Как в глухой провинции. А «японцев» почти не видно, если и попадаются, то все старые какие-то модели. Когда подъехали к Дмитровке, Липатов не поверил глазам. Перед эстакадой, слева по ходу движения, он не увидел длинную желтую коробку магазина «Рио». Да и развязка была какая-то не такая. Даже зажмурился, встряхнул головой, а когда открыл глаза снова, все было на месте. Видимо, летняя духота, да и этот инвалид еще голову глупостями заморочил.

Как вспомнил о Вяземском, на языке опять появилась горечь. Тьфу, черт меня дернул поддаться на провокацию. Никаких больше машин времени, вечных двигателей, гиперболоидов на воде из холодильника.

Дома выпил сразу два бокала красного вина и лег спать. Утром, еще не побрившись, сел писать сюжет. Нужно было закончить с этим делом быстрее, чтобы после полудня уехать на дачу. Текст решил отослать Пете по электронной почте. Пусть сам озвучивает и с кем хочет, монтирует, а я и так уже свой план перевыполнил.

96-й год, интересное все же было время, молодое, – на секунду закрыл глаза Юра, а когда открыл, то с удивлением увидел, что перед ним не ноутбук от Asus, а монитор от старого компьютера. И текст на нем вовсе не о чудаке-изобретателе из Востряково, а о предстоящем подписании мирного договора в Чечне. Что за черт? И диван старый и телевизор. Встал, размял суставы, сделал несколько поворотов корпусом в разные стороны, зажмурился, встряхнул головой. Все опять стало прежним. Черт, лечиться электричеством пора или голубыми медузами.

Пошел бриться. Набросал на лицо лимонной пены, растер, прислонил к щеке бритву. Седеющие виски, морщины на лбу и по краям глаз. Да, слишком быстро вращается Земля вокруг солнца. Никуда не денешься. А тогда, в 96-м…. И зачем я наговорил Аллочке гадостей?

Раздался звонок городского телефона. Опять реклама или опрос, поморщился Юра. Ему уже давно никто не звонил по домашнему телефону. Решил не отвечать, но звонок оказался настойчивым.

Роняя на пол пену, вышел на кухню, взял трубку.

– Н-ну, слушаю вас? – неприветливо ответил Юра, сплевывая на пол пенную гадость.

– Ты чего нукаешь, Липатов? – возмутилась трубка голосом Аллы Борецкой. Ее голос он узнал бы из миллиона, из миллиарда голосов. Сгреб со рта пену, швырнул на стену, опустился на табуретку. Ну, уж кого-кого, а Аллочку он не ожидал уже услышать никогда в жизни. – Во-первых, здравствуй, – продолжила трубка, а во-вторых, где тебя черти носят?

Юра замычал что-то нечленораздельное.

– Выпил что ль с утра?

– Нет, – наконец произнес Юра. – Зачем?

– Не знаю. Ты сегодня, до которого часа работаешь?

– Ну…

– Я по тебе очень и очень соскучилась, люблю тебя безумно.

И опять нахлынули на Юру давно забытые неприятные чувства, связанные с постоянными признаниями Аллы в любви. Теперь он уже понимал, что его тогда раздражало: он не верил словам Борецкой, считал их пустыми. Так оно и вышло, по-настоящему любящая женщина никогда не уйдет от мужчины, каких бы гадостей он ей не говорил.

С ума, что ли, сошла Аллочка, или сама напилась? 16 лет прошло, а она звонит, как ни в чем не бывало и еще нагло интересуется, не выпил ли он? Ну да, раньше частенько прикладывался к рюмке. Бывало сильно. А попробуй, работая на Новостях, каким-то образом не расслабляться. Каждый журналист это делает по своему, но мой организм требовал именно этилового спирта. На работе, ни капли, табу. А с похмелья, бывало, в присутствие приходил, каюсь.

– Чего молчишь? Короче, жду тебя в 5 часов в летнем кафе на Пятницкой улице. Как-то заходили туда, пиццу итальянскую кушали, помнишь? Эх, люблю пожрать! – засмеялась Аллочка.

Конечно, Липатов помнил кафе на углу Пятницкой и Климентовского переулка рядом с Минатомом, но, кажется, его давно закрыли. Во всяком случае, пару недель назад, проезжая мимо, он кафе не видел. Или просто не обратил внимания? А Аллочка действительно любила покушать. Ела все, что под руку попадалось. Поначалу пугался – уж не беременна ли она, а потом понял, что это естественное ее состояние – тащить в рот все съедобное и не очень.

– Так будешь? Есть серьезный разговор.

Липатов растерялся. Он так ждал подобного развития событий, что не мог поверить в реальность происходящего. Обычно, когда на что-то сильно надеешься, ничего хорошего не происходит. Странно.

И потом, сдаться без боя или все же покривляться для приличия? Нельзя женщине сразу уступать, тем более Борецкой. На голову Аллочка не залезала никогда, но пыталась часто. Любит понукать и командовать, хлебом не корми.