Моя запретная - Виктория Победа

— Зачем ты влез? — срывается на мне на эмоциях. Я не в обиде. Ей только что угрожали, ребенка отнять грозили.

— Затем, что она на себя слишком много взяла.

— Ты не понимаешь.

— Слав, — подхожу ближе, но она не позволяет, отходит назад, — да брешет она, слышишь.

— Ты не мог бы оставить меня одну, пожалуйста?

— Теть, — идея оставить ее одну мне совсем не по душе.

— Егор, правда, мне сейчас не до того. Со мной все будет в порядке, ладно?

Я молчу. Всматриваюсь в лицо Славы. У нее ведь совсем никого нет, кроме соседа ее странного, о котором она мне толком ничего не рассказывает. А если что-то случится? Я же себя съем заживо. Но и настаивать на своем присутствии не могу, лишний раздражитель ей ни к чему.

— Хорошо, но обещай, что, если что, ты мне позвонишь. Сразу, — делаю акцент на последнем слове.

В конце концов я не так далеко живу, на такси минут пять, если что вернусь.

Прощаюсь со Славкой, выхожу из ее квартиры и в этот самый момент у меня в кармане звонит телефон.

Белый.

И че ему от меня вечером понадобилось?

— Чего тебе? — бросаю в трубку, пока спускаюсь по лестнице.

— Ты где?

— Что значит где? Дела у меня, ты че мамочка.

— Ты придурок, мы через сорок минут должны быть в театре, через час спектакль начинается, «Гранатовый браслет», епт.

Ох ты ж. Я и забыл совсем об этом светском рауте. На кой черт мне театр сдался? Мне не сдался, зато Александровне сдался. Она нас к высокому приобщать решила.

На самом деле это было так: вы все равно читаете в сокращении, и ваша любовь к литературе меня огорчается, так что хоть в театре посмотрите то, что должны были читать.

— Я скоро буду.

Раньше у меня было только два случая, когда я надевал костюм, не считая тех светских вечеров, что устраивали мои предки или куда они были приглашены, потому что туда я не хожу.

А вот теперь у меня третий случай в году — поход в театр. Честное слово, не помню, когда в последний раз в театре был. Но не отказывать же Александровне. В общем, когда мы подходим к месту сбора с одноклассниками — в большом холе театра — все ждут только нас. Все при параде. Парни в костюмах, девки в платьях. А я… я вижу только ее, свою Александровну. Она стоит безумно красивая, нереально просто. В черном, обтягивающем тонкую фигурку, платье чуть выше колен. На маленьких аккуратных ножках такие же черные сапожки, на высоком каблуке. Волосы завитые, уложенные в прическу. Я взгляда от нее оторвать не могу просто, стою и пялюсь как баран на новые ворота.

— Опаздываете, — обращается она к нам с Белым.

— Извините, Ксения Александровна, — говорит за обоих Белый, потому что ко мне дар речи никак не хочет возвращаться.

Она кивает и так мило краснеет под моим пристальным взглядом.

— Чудесно выглядите, — произношу хрипло, и Александровна краснеет еще больше.

— Спасибо, — отвечает она неуверенно, — пойдемте, скоро уже начало.

Наверное, я действительно скот, ведь я обещал держаться от нее подальше и не создавать проблем, но не могу. Хотя бы сегодня я хочу быть к ней максимально близко. И поэтому делаю все, чтобы занять место рядом с ней. Делать в общем-то ничего не приходится, мои одноклассники ребята умные, быстро соображают, что к чему и вот я уже сижу по левую руку от Александровны.

Мне ровным счетом по боку, что происходит на сцене, весь спектакль я смотрю на нее, на свою Александровну. Даже в приглушенном свете мне удается рассмотреть каждую черточку ее лица, каждую родинку, каждую небольшую морщинку под глазами.

Я реально счастлив. Она на меня не смотрит да, хоть и чувствует на себе мой взгляд, а я все равно счастлив.

После спектакля у меня назревает план. Наши постепенно прощаются, и расходятся, Белый свалил еще посреди спектакля, сорвался на звонок отца, а я остаюсь в гардеробной вместе с Александровной.

— Давайте я вас домой провожу, темнеет уже, — предлагаю ей. Не хочу с ней расставаться, потому что завтра начнутся серые будни. Где она снова будет строгой училкой, а я тем парнем, который дал ей обещание.

— Не стоит.

— Брось, Александровна.

— Егор, ты дал слово.

— Я помню, но мы не в школе, и я всего лишь предлагаю проводить.

Она наконец соглашается, я помогаю ей надеть пальто, надеваю свое и мы вместе выходим из театра. Галантно предлагаю ей свой локоть, все-таки на улице не май, а она на каблуках. И меня словно током простреливает, когда она все-таки берет меня под локоть, едва ко мне прижимаясь.

— Может прогуляемся? — смотрю на нее, она хмурится. — Просто прогулка.

— Хорошо, — кивает она, — сто лет не была на набережной.

Я улыбаюсь. Все-таки я счастливый идиот. Веду ее в сторону набережной, спрашиваю что-то, какую-то абсолютно банальную и нелепую чепуху. По началу напряженная Александровна постепенно расслабляется, и даже сама что-то рассказывает, а потом смеется и смех у нее такой звонкий и заразительный, что я невольно зависаю. Это пытка. Просто чертова пытка. А потом она случайно признается, что то стихотворение Есенина, что я прочел на первой паре — ее любимое, и на этой ноте я не выдерживаю, просто разворачиваю ее к себе и целую. Как тогда, в школе. Целую Александровну целую вечность. Понимаю, что нарушаю данное руссичке обещание, но ничего не могу с собой поделать, она такая… Меня просто на части рвет, от ее губ, от ее близости, разрывает просто, на миллионы атомов.

Не отпущу.

Моя. Только моя. И плевать на все и на всех. Она сначала пытается оттолкнуть, а