Годы молодости - Мария Куприна-Иорданская

Даша замолчала, выжидательно глядя на меня. Я два месяца не платил ей за стирку, каждый раз обещая в ближайшую получку отдать долг. Она терпеливо ждала, и сейчас мне было бесконечно стыдно обмануть ее доверие. В душе я проклинал свое постоянное безденежье, свое неумение заставить самодовольных, надутых, часто даже малограмотных провинциальных издателей считаться со мной. Стараясь не смотреть на Дашу, я, запинаясь, произнес:

— Мне наверное обещали… Сказали, что непременно сегодня уплатят и не заплатили.

Даша покорно вздохнула. «Попрошу ее продать корсет», — мелькнула у меня мысль. Я вынул из-под подушки корсет и, показывая его Даше, сказал:

— Если вы согласитесь продать его на рынке, то, может быть, получите деньги, которые я должен вам за стирку.

Даша не была красивой девушкой, но у нее была высокая гибкая фигура, густые светлые волосы и ясные голубые глаза. Портил ее болезненный цвет лица, бледные губы и всегда усталое выражение. Она жила в большой нужде. Ей приходилось зарабатывать не только на себя, но и заботиться о маленькой сестре, так как год назад умерла мать.

— Боже мой, — всплеснула Даша руками, увидев корсет, — какая красота, даже в руки взять страшно.

— Так вот, Даша, прошу вас, продайте корсет, — повторил я свою просьбу. — Если я еще останусь в долгу у вас, то остальное постараюсь отдать через неделю.

— Как, продать его, продать такую прелесть, такую красоту! — ужаснулась Даша.

— Тогда, если он вам нравится, возьмите его себе и делайте с ним что хотите, но с деньгами за стирку, к сожалению, придется подождать.

Вся вспыхнув, Даша прижала корсет к груди и, счастливо улыбаясь, блестящими глазами смотрела на него. В этот момент она изумительно похорошела.

— Мне можно совсем-совсем взять его? — боясь поверить своему счастью, робко спросила она.

— Конечно, Даша, я ведь подарил его вам.

— Господи, какой вы добрый, Александр Иванович, как вам не жалко дарить такую красоту…

В этот момент я не пожалел, что денег из редакции не получил.

Глава VIII

Визиты родственникам. — Обед у Любимовых. — П. П. Ж.

Несмотря на тяжелую болезнь, моя мать очень заботилась о том, чтобы все касавшееся моего замужества проходило так, как это было принято. После венца мы никуда не уезжали и по давнишнему обычаю должны были сделать визиты всем родственникам семьи Давыдовых и старым друзьям, присутствовавшим на свадьбе. Следовало посетить и тех, от кого были получены поздравления. Составился длинный список знакомых, у которых мы должны были побывать.

Я не была уверена, что Александр Иванович согласится выполнить эту скучную обязанность, на которой настаивала Александра Аркадьевна. Но, сверх ожидания, он согласился, и очень охотно.

— Машенька, да это же великолепно! — весело говорил он. — Знакомиться с новыми людьми, наблюдать новые отношения, догадываться, чем каждый из этих людей дышит, ведь это же страшно интересно. Непременно поедем не откладывая с визитами.

В первую очередь мы отправились к Марии Петровне Давыдовой, вдове известного математика, профессора Московского университета — Августа Юльевича Давыдова, старшего брата моего отца. Она была преклонного возраста, хворала и давно никуда не выезжала. Коренная москвичка из старой дворянской семьи, красавица в молодости, она, несмотря на старость и болезнь, сохранила светскую приятную любезность в обращении. Разговаривая с Куприным, она не задавала ему никаких нетактичных вопросов и очень ему понравилась.

Мои две, в то время еще незамужние, кузины, жившие с матерью, познакомились с Куприным на моей свадьбе. Они встретили нас весело и сердечно.

— Как хорошо, — говорила младшая, Вера Августовна, — что вы приехали к нам в воскресенье, когда я дома.

Она окончила фельдшерские курсы и, не желая праздно сидеть дома в ожидании женихов, поступила в «Георгиевскую общину» старшей сестрой милосердия.

— Не забывайте, что теперь вы «наш кузен» и должны навещать нас, — сказала Куприну, прощаясь с ним, старшая, Мария Августовна.

— В доме Марии Петровны на всем лежит милый мне отпечаток старой Москвы, — говорил Александр Иванович, когда мы возвращались домой. — Просторные комнаты, старинная мебель красного дерева, крытая зеленым штофом, темные портьеры на окнах и на дверях, картины и портреты в золоченых рамах и пожилая горничная, которую называют по имени и отчеству, поздравившая нас с «законным браком», все это мне живо напомнило мое раннее детство, когда мать брала меня с собой к своим подругам, жившим в Москве, — богатым пензенским помещицам. Мария Петровна с ее характерным московским бытом мне, наверное, где-нибудь пригодится.

В этот же день мы успели сделать еще несколько скучных, но зато коротких визитов старым приятельницам Александры Аркадьевны. Побывать у Туган-Барановских решили завтра.

Моя сестра Лидия Карловна была замужем за одним из первых легальных марксистов, профессором политической экономии Михаилом Ивановичем Туган-Барановским. Его сестры — Елена Ивановна Нитте и Людмила Ивановна Любимова — были моими подругами детства, и, хотя Михаил Иванович был уже женат вторично и родственная связь порвалась, наши отношения оставались близкими и дружескими.

Визит мы сделали только родителям Туган-Барановских. У них мы застали дочерей: Лелю и Милу.

— К нам с визитом не приезжайте, — заявили обе сестры. — Визиты — это не для своих, они хороши и удобны для посторонних, когда разговор о здоровье, о детях, погоде и театре длится не дольше получаса. А мы будем ждать вас на днях к обеду.

Старик-отец Иван Яковлевич Мирза-Туган-Барановский в молодости служил в гусарском Гродненском полку. Он проиграл в карты два имения, был отчаянным кутилой и бретером и на Анне Станиславовне Монвиж-Монтвид женился «увозом», так как родители ее, литовские помещики, и слышать не хотели о браке своей дочери с лихим гусаром.

— Интересный и умный старик, — делился со мной впечатлениями Куприн. — Я «вобрал в себя» его наружность, манеры и старомодное вежливое обхождение с замужними дочерьми, как с дамами, — прощаясь, он целовал им руку. Это было трогательно и красиво. Таких людей прошлого века осталось немного.

Позднее, работая над повестью «Гранатовый браслет», Куприн черты Ивана Яковлевича воплотил в образе «дедушки» — генерала Аносова:

«Генерал Аносов, тучный, высокий, серебряный старик… В левой руке он держал слуховой рожок, а в правой — палку с резиновым наконечником. У него было большое грубое, красное лицо с мясистым носом и с тем добродушно-величавым, чуть-чуть презрительным выражением в прищуренных глазах, расположенных лучистыми, припухлыми полукругами, какое свойственно мужественным и простым людям, видевшим часто и близко перед своими глазами опасность и смерть… Говорил он, перемежая каждое слово вздохами, происходившими от давнишней одышки…»